Небо начинается с земли. Страницы жизни
Шрифт:
Когда немного прояснилось, с помощью гостеприимных чукчей самолеты выкопали из снежных могил. Пурга спрессовала снег в настоящий лед, который пришлось скалывать топорами. Примусами и паяльными лампами нагрели воду для моторов…
Но и на этот раз хребет не пустил летчиков в Ванкарем. Он стоял, как неприступная стена, перебраться через которую никак не удавалось.
После нескольких часов бесплодного полета три машины вернулись в Кайнергин. Тынтыгрей с чукчами встретил знакомых пилотов, как сородичей, вернувшихся с неудачной охоты.
Маленький отряд был отрезан от всего
А тем временем в душной яранге самый молодой пилот совещался с самым опытным.
– Возвращаться за бензином в Анадырь или лететь вперед, более легким путем, обогнув Чукотский полуостров, вдоль берега? Это удлиняет дорогу на тысячу двести километров, – сказал Каманин. – Как твое мнение, Василий Сергеевич?
– Тут двух мнений быть не может, – отвечал Молоков. – Только вперед. А если с бензином будет плохо, – добавил, – так долетим до какой-нибудь точки, а там из трех машин перельем горючее в две или одну, чтобы хоть одна долетела…
Так и сделали. Курс на бухту Провидения. По пути новое препятствие – туман. Опять вынужденная посадка. Туман медленно редеет, уходит вверх. Снова взлет, сухопутные машины спокойно идут над морем, словно над зеленым полем аэродрома. У мыса вышли на берег. Тут самолет Пивенштейна поравнялся с флагманской машиной. лётчик показал на бензиновые баки, потом на часы, три раза разжал кулак. Каманин сразу понял смысл этой жестикуляции: бензина хватит на 15 минут. До Ванкарема оставалось 60 километров.
Сели на лед небольшого озерца. Рядом маленькое чукотское селение Валькальтен.
При посадке на самолете Каманина лопнул амортизационный шатун. Ремонт не очень сложный, но требующий времени. Какой смысл ждать всем трем машинам, когда бензина все равно хватит лишь для двух. Вот что писал в своих воспоминаниях Пивенштейн:
«…Каманин сказал мне то, к чему я уже был готов:
– Придется оставить тебя здесь с моим самолетом. Мы сольем с него бензин, чтобы хватило до бухты Провидения, и оттуда сразу пришлем тебе горючее. Постарайся за это время исправить мою машину и догнать нас.
Вряд ли когда-нибудь я получал более тяжелое приказание. Каманин почувствовал это.
– Я прекрасно понимаю, что тебе тяжело, – продолжал он, – сожалею, но ничего не поделаешь.
Не хотел он больше об этом говорить. Я сам понимал, что как командир звена Каманин не может поступать иначе».
Ориентир – столб дыма
Заправившись по дороге в бухте Провидения, Молоков и Каманин прилетели в Уэллен. Отсюда – рукой подать до Ванкарема.
Седьмого апреля, меньше чем через час после посадки в Ванкареме, машины снова поднялись в воздух. Курс на льдину в лагерь Шмидта! Полета – 55 минут. Ориентир – столб дыма от сигнального костра.
Самолеты шли над Чукотским морем. Под крылом простиралась бескрайняя, непрестанно движущаяся ледяная пустыня. Льдины громоздились одна на другую, переваливались, словно играя в чехарду. Темные разводья курились паром, который летчики ошибочно принимали за сигнальный дым.
Штурман Каманина Шелыганов, рассчитав расстояние, время и силу ветра, как всегда предупредил пилота за десять минут. Вторично предупредил за три минуты. Но лагерь все еще не показывался.
– Время вышло, – сказал штурман по телефону, – лагеря не вижу.
Каманин, улыбнувшись, ответил военным термином:
– Можно бомбить по расчету времени.
Он развернул самолет на посадку, и тогда Шелыганов увидел черный дымовой столб и десяток палаток, и барак, и развевающийся на вышке красный флаг, и фигуры людей, приветственно махавших руками.
Ледяной «аэродром» совсем небольшой, вокруг – торосы. Нужен очень точный и трезвый расчет, чтобы не поломать самолет.
Только после третьего захода машина, скользя над вершинами торосов, чуть не задевая их лыжами, опустилась на крохотную площадку и остановилась почти у самой стенки торосов. Развернуться и отрулить самостоятельна Каманин не мог, пришлось ждать, когда челюскинцы оттащат самолет за хвост несколько назад.
И вот уже бородатые, неуклюжие в меховой одежде люди обнимают, целуют героев-летчиков, прилетевших к ним на выручку. И летчику хочется каждого обнять. Но одна мысль не дает покоя. «Сесть-то сел, а как взлечу?»
Отто Юльевич Шмидт гостеприимно приглашает:
– Пойдемте в лагерь, посмотрите, как мы живем…
– Большое спасибо, но сейчас мы не можем, надо срочно взять пассажиров и лететь обратно…
Девять раз совершал он рискованные посадки и взлеты со льдины, дрейфовавшей в Чукотском море, и вывез на Большую землю 34 человека.
…Я знаю по себе и по рассказам своих товарищей-летчиков, что настоящую, большую радость оттого, что нам удалось долететь до лагеря Шмидта и вывезти челюскинцев, мы все в полной мере почувствовали только тогда, когда спасательные операции были закончены. Рейсы же на льдину, взволнованные встречи с челюскинцами, объятия, пожатия чьих-то протянутых рук, ответы на вопросы – все это совершалось почти автоматически. Ведь мысли наши были заняты лишь одним: в порядке ли машина после посадки, удастся ли нормально взлететь с драгоценным грузом на борту, позволит ли погода слетать в этот день еще и еще раз и насколько благополучными окажутся следующие посадки на льдине и в Ванкареме.
Для этого требовались полная отдача всех сил и знаний, огромное напряжение воли. Поэтому на все остальное мы реагировали слабее и по-настоящему начали все переживать лишь тогда, когда со льдины были сняты последние люди и лагеря Шмидта уже не существовало.
В то время Каманин записал в свой дневник:
«…В Ванкареме все ликовали, а мне вдруг стало грустно. Я спросил себя: «Как ты, товарищ Каманин, выполнил приказ?..» Рядом с большой победой я увидел поражение. Ведь мне дали звено из пяти машин, а в лагерь пришли две. В армии мы выполняли более сложные задачи.