Небо над океаном

Владимирова-Бойко Марина

За спиной услышала его голос:

— Были очки и не стало очков.

Это его голос, голос Джексона. Я уже его ненавидела. Как папа ненавидел американцев, так я ненавидела этого самовлюбленного в косухе.

А потом раздался заливистый хохот. Кажется, смеялись все, кто был в классе. Моя соседка по парте, казалось, тоже смеялась. Нет, я не видела. Я с трудом поднялась с пола, побежала, куда глаза глядят, в прямом смысле этого слова. Стукнулась о косяк двери, поняла, что двигаюсь в нужном направлении, и пулей вылетела из класса.

Ужасная школа, ужасный класс. Но именно

по этому жуткому, оглушающему смеху стало все понятно. Меня не приняли. Добро пожаловать в новую школу, Женя-изгой!

Глава 3

Когда мне исполнилось двенадцать мои бывшие одноклассники называли меня девочка с плеером. У меня был такой старенький мр3-плеер, который бабуля купила где-то на барахолке, потому что знала, о чем я мечтала на Новый год. Я мечтала о музыке. Именно на этом плеере слушала Рахманова, Рубенштейна, Баха. Еще бабушка дарила мне нотные тетради, чтобы я училась нотной грамоте. Она качала своей седой головой, вместе с этим качались в ее ушах рубиновые серьги и говорила: «Моя милая девочка, все твои старания обязательно пригодятся тебе в дальнейшей жизни».

Когда отец увидел мои исписанные нотные тетради, мое фанатичное стремление к музыке — приволок старое, расстроенное пианино. Полностью черное, но с бело-черными клавишами. Я прыгала почти до потолка, когда узнала, что буду заниматься. Посылала отцу, бабуле воздушные поцелуи и говорила: «Только музыка в моем сердце».

Сейчас в моем сердце была боль. Боль, которую я никогда не испытывала, даже когда расстроенное пианино уже никак нельзя было настроить, оставалось только выкинуть его на свалку. Тогда это были мои первые слезы полного отчаянья. Сейчас я испытывала похожие чувства.

Я знала, где находится женский туалет. Если выйти из класса, повернуть направо и бежать до конца коридора — уткнусь в белую дверь. Я думала, что именно в комнате с запахом хлорки я смогла бы дать волю слезам.

Да, мне было обидно, но больше всего я ревела из-за того, что отец меня точно по головке не погладит, когда узнает, что случилось с моими очками. Он станет возмущаться, бурчать, при этом вспоминая все мои смертные грехи. Как я разбила тарелку, застряла в лифте, забыла зонтик в раздевалке. После чего я терпеть не могу носить зонтики и ездить в лифте. На самом деле «грехов» не так уж много, они всегда казались пустяковыми, но отцу главное высказаться. Возможно, потому что он привык, что в его армии все идеальные, ходят по струнке и не допускают ошибок.

Даже не знала, как я буду объясняться за очки. Как он будет кричать, возмущаться и краснеть, наставляя на меня свой указательный палец.

Когда я проревелась в туалете, а слезы высохли на моих щеках, набралась смелости выйти из своего убежища, потому что кто-то уже начал ломиться ко мне в кабинку.

Я открыла дверь.

Это была Катя. Я узнала ее по голосу.

— Вот же уроды. Токсик бой. Я все Татьяне Алексеевне рассказала. Она их родаков к директору вызовет.

— Не надо никакого вызывать, — я хлюпала носом.

— Надо Федя, надо! — она взяла меня за руку и потащила наружу. Довела до

учительской. Но я уже понимала, что на сегодня мои уроки закончены. Без очков все плыло перед заплаканными глазами.

Точно не знала, когда у меня начались проблемы со зрением. Возможно они были всегда. Мой доктор говорил, что это генетическое. Но у мамы, тем более у отца с этим проблем нет. Отец видел дальше, чем нужно, хотя моя бабушка носила очки. Носила… Теперь мне ее так не хватает. Чтобы моя бабуля сказала в такой ситуации? Она бы сказала: «Борись Женя! Борись до конца!». И как же можно противостоять этому самовлюбленному нахалу? У меня складывалось впечатление, что ему все дозволено.

Татьяна Алексеевна, наш классный руководитель позвонила моему отцу и дальнейший воспитательный процесс, который проходил в нашем классе я не слышала. Я стояла возле учительской с рюкзаком в руках и ждала отца.

Когда села в салон отцовской волги он возмущенно забил по рулю и говорил, что тридцать три несчастья — это про меня.

— Будешь теперь с лупой заниматься, пока новые очки купим, — на его лице появилась серьезная гримаса. Возможно, он хотел меня подбодрить, но получалось у него это с трудом. — Пришибу этого подонка! — отец снова ударил по рулю. — Эх, попался бы он мне! Так вовремя с уроков сбежал.

***

У меня теперь нет очков. Зато у меня есть новые линзы. Одно большое «но». К ним надо привыкнуть. Даже боюсь предположить сколько мне в таком случае нужно будет времени.

Отец улыбался во все тридцать два и говорил, что без очков мне гораздо лучше.

— Тебя не поймешь. Все девчонки твоего возраста мечтают избавиться от очков, ходят в этих самых, изменяя цвет глаз, тебе представилась такая возможность, а ты чем-то недовольна.

Если бы папа хоть денек походил в этих самых линзах, возможно он меня понял. Мне в них жутко неудобно, постоянно слезятся глаза. Но с ним сложно спорить. Если он своим армейским тоном сказал: «Привыкай!», значит мне больше ничего не остается.

Я старалась привыкнуть, искала плюсы, но получалось это с трудом. Очки постоянно запотевают, ломается дужка. Но в них так удобно, так удобно…

Этим воскресным днем, я пыталась забыть о происшествии в школе, привыкнуть к линзам и разложить оставшиеся коробки с посудой.

Отец целое утро провел в гараже, когда я управилась, решила пойти к нему и спросить, что приготовить на обед. Хотя в этом вопросе у нас с отцом большие разногласия. Для него обед без мяса — все равно, что сидеть голодным. Для меня все наоборот.

— Пап, а можно вопрос?

— Безусловно, — отец захлопнул капот волги, вытер пальцы грязной тряпочкой и перевел взгляд на меня.

— Почему ты затеял уборку в гараже?

Он почесал затылок, ещё раз взглянул на бардак который царил вокруг него. Зимние шины, инструменты, старые канистры от которых слышался отчетливый запах бензина, старые вещи в большом черном пакете, которые выкинуть их жалко, отдать не кому.

— Хочу сдать его к чертовой бабушке. Точнее сдать в аренду. Похоже наша машина из ремонта не вернётся. Так что гараж понадобиться нам не скоро.