Небо нас ненавидит
Шрифт:
Он вдохнул поглубже, чтобы до конца ощутить эту каменную мощь. Опустил глаза и вдруг ощутил, что каменная кожура дала трещину.
Перед ними стояла Геста. Он узнал её, как только увидел кудри рыжих волос, что рассыпались из-под шлема.
— Монах Хакон уже здесь, — сообщила она, — Он делал гадание. Говорит, шансы велики. И городской совет, если что, за нас. И даже в гвардии не все согласны умирать за свинопаса.
— Узурпатор и сам понимает, что лучшие люди — здесь, — ответил Лейдольф, — Я думаю, многие сдадутся сразу, без боя. У моего отца
— Плохо, что у нас так и нет кандидата на трон.
— После победы выберем достойного. У нас что, мало благородных людей в стране? Нет никого, кто смог бы править лучше свинопаса?
Геста послала ему очаровательную улыбку, а потом повернулась к Квендульфу.
— Готов умереть? — спросила она.
— Готов побеждать.
— Разве это не одно и то же?
— Сегодня ночью, — как можно серьёзней ответил Квендульф, — умирать будут наши враги.
Геста потрепала её по плечу. Руки были в новеньких перчатках из чёрной кожи с опушкой из сверкающего чёрного меха — и от этого казались ещё изящней.
А потом Геста нырнула в ночь. Квендульф посмотрел ей вслед и вздохнул.
…А на что он рассчитывал? Ей девятнадцать, она на три года старше. Точнее, с сегодняшней ночи уже на два — но это ничего не меняет. Для её он всё равно здоровенный, но ребёнок.
Пастырь Регинмод тоже был тут. Его чёрная, с бурым отливом мантия так удачно сливалась с зыбкой тьмой, что казалась магической.
Он ходил от отряда к отряду, внимательно выслушивал, кивал и произносил в ответ пару слов одобрения. Никто уже не ждал открытия тайн. Все предварительные приказы были отданы. А приказы по ситуации они получат в бою.
Наконец, он опять остановился у входа. Казалось, он пользуется моментом, чтобы полюбоваться своей армией.
Но тут к нему подошла Геста. В руках она держала что-то смутно-белое, похожее на большую мраморную голову. Стало ясно — он дожидался её, чтобы совершить некий ритуал.
Геста развернула ткань и подала пастырю белый предмет. Это была широкая низкая чаша без ножки, вырезанная из незнакомого дымчато-белого камня, похожего на агат.
Регимонд провёл над ней руками, бормоча заклинания. И после несколько пассов в чаше вспыхнуло пламя.
Это был совсем не тот огонь, что горит на мосту. В медных чашах плясало привычное, алое пламя, то самое, что мы видим в костре или печке. А это пламя рвалось в верх, таяло и снова рвалось, словно частокол льдинок.
Его отблески ползали по дымчато-белым краям чаши, словно крошечные пламенные червячки.
Было заметно, что огонь — неожиданность даже для пастыря. Он вздрогнул и с удивлением посмотрел в новорождённый огонь. А потом продолжил.
Заклинания были теперь другими. Слова в них сталии корочи, а звуки — мелодичнее. Похоже, он перешёл на немыслимо древний язык, ещё древнее стародраконского.
Огонь выдохнул и из чаши взлетела птица. Стремительная, сотканная из пляшущих языков пламени и с немыслимо длинным, вьющимся завитками хвостом и сверкающими
Это было чудо. Одно из чудес, которыми Бог и Богиня одаривают своих слуг. Для многих сегодня ночью оно станет последним в их жизни.
Она была прекрасна — как бывают прекрасны только существа, сотворённые из чистой стихии. А в ряби языков пламени, что бежали по её крыльям и туловищу, можно было разобрать знаки древних алфавитов, рукописи на которых уцелели лишь в гигантских библиотеках Священных Городов далёкого юга.
Король-узурпатор обещал отправиться туда в паломничество и заключить союз с тамошними жрецами-правительствами. Но пламенеющая птица словно хотела показать, чью сторону сегодня ночью приняло магическое искусство древних.
Птица сделала круг над двором, роняя искры. Искры гасли, не долетая до земли, но когда она делала вираж, струя теплоты ударяла по лицам. Даже самые чёрствые их бойцов, что успели побыть рабами или наёмниками, смотрели на неё, как завороженные.
И вот птица вновь заработала крыльями. Она поднималась, всё выше и выше. Сделала круг над бывшим донжоном и полетела на юго-запад, в сторону того самого пограничного города, где росли Квендульф и его друг.
Никто не знал, куда именно полетела птица, сотканная из пламени. Но всем было ясно — её видно и на площади у Старого Собора.
А ещё всем стало ясно, что это и был сигнал к выступлению. Настолько тайный, что его не знал никто, кроме высшего круга командиров. И настольно ясный, что никто не мог ошибиться или понять его неверно.
Птица из пламени летела к неведомым союзникам участников сегодняшнего мятежа. Она несёт радостную весть — город восстал против узурпатора.
— Выступаем! — зашелестели голоса, — Выступаем! Выступаем!
И три сотни восставших двинулись на набережную через арки, служившие некогда замковыми воротами.
4. Ур-Шубул, сторож священной библиотеки
Пламя в луже разлитого плясало на плитках пола, озаряя полки, заставленные глиняными табличками. Тени сторожа Ур-Шубула и юного Арад-Нинкилима вытянулись, словно две длинные чёрные ленты, а ритуальные кинжалы
Теперь пахло горелым маслом и копотью. Но даже смрад дыма не мог сырого аромата от каменных книг.
— Кинжал нам не просто так дан, — заметил Арад-Нинкилим, отставляя свою теперь уже ненужную плошку на ближнюю полку, — Значит,
— И сейчас могут, — сторож попытался улыбнуться.
— Вы из военного сословия? — осведомился юноша. — Пошли в храм, потому что это тоже престижно.
— Как и ты.
— Я — нет, — Арад-Нинкилим качнул своим хвостом из волос, — Отец мой — жрец, старший над звездочётами в Аруке.
— Ты опозорил его!
В ответ Арад-Нинкилим бросился в атаку.
Он был моложе, легче и быстрее — значит, пытаться уклониться бесполезно, можно только отбивать или уязвить контратакой.
А ещё это значит, что убить его будет особенно интересно. Молодая кровь — самая сладкая…