Небо падает
Шрифт:
Игра наперегонки — что их быстрее уничтожит. А Смит мог играть только на одном поле — кроме Римо у него никого не было.
Был бы у него Чиун, он послал бы старичка-убийцу в Россию, там ему самое место. Непонятно почему, но Чиун отлично предвидел все ходы русских. И Чиун умел разговаривать с кем угодно, наверное, представителю дома наемных убийц с тысячелетней историей так и положено.
По секретной договоренности Смиту не только было позволено отправлять золото на подводной лодке, но он также мог поддерживать связь с Пхеньяном. Теперь и это переменилось.
У Смита мелькнула мысль, не связано ли это с нынешней позицией русских.
Об этом не знал почти никто, не знал и Смит, сидевший в своей штаб-квартире в ожидании конца света, но пожизненный президент Северной Кореи покинул страну в тот самый момент, когда туда прибыл Мастер Синанджу. Он сделал это, поскольку его заверили, что лучше ему быть за ее пределами, когда Мастер Синанджу узнает о том, что произошло в его деревне.
Полковник, шедший в двадцати шагах позади Мастера Синанджу, тоже не знал, что задумало его начальство. Ему велели лишь не беспокоить Мастера Синанджу. Никто не смел обращаться к Мастеру, пока тот сам не заговорит.
Мастер сошел с самолета, прошел сквозь строй почетного караула и оказался прямо у поджидавшего его лимузина. Он был незамедлительно доставлен в деревню Синанджу. Ни полковник, ни остальные офицеры службы безопасности не могли последовать за ним. Эта деревня была единственным местом в северной Корее, где сохранились старые обычаи. Ее жители не платили налогов, а раз в год приплывала американская подводная лодка, привозившая некий груз. Полковник знал лишь, что это не шпионаж, и вмешиваться в происходящее не имел права. Ему сказали, что это касается только Синанджу, а Пхеньян не имеет к этому никакого отношения. Мастер Синанджу сам следит за своей деревней. А теперь эта живая легенда. Мастер Синанджу, сам прибыл в Корею, потому что то, что случилось, было не просто позором. Произошла трагедия.
Полковнику было приказано выполнять все желания этого тщедушного старичка. Его начальник, генерал Токса, велел полковнику докладывать об этих желаниях ему лично, а он в свою очередь должен был сообщать о них самому Пожизненному президенту, Ким Ир Сену. При мысли о такой ответственности полковника пробирала дрожь.
Но не все относились к происходившему должным образом. Когда они шествовали по аэропорту, кое-кто из молодых хихикал, глядя на странное кимоно Мастера Синанджу. Рассмеялся даже офицер государственной безопасности.
И тут Мастер Синанджу впервые заговорил, произнеся слово, запрещенное сорок лет назад:
— Жополизы японские, — бросил он.
Это выражение пошло со времен японской оккупации. Сохранилось множество слухов о корейцах, прислуживавших ненавистным японцам. Когда полковнику была поручена северо-западная провинция, в которую входила и Синанджу, он узнал о том, что японцы не посмели войти в Синанджу, а раньше, когда Корея была оккупирована Китаем, китайцы тоже Синанджу не трогали. Но ходили рассказы о том, что в стародавние времена наместники трона Белой Хризантемы и правители всех китайских династий посылали дань в крохотную деревушку на берегу Западно-Корейского залива. А в саму деревушку они никогда не входили. Не бывал там и полковник. Но теперь, после того, что случилось, он
Поэтому молча и стараясь сохранять достоинство, выслушивал он обвинения, на которые не скупился Мастер Синанджу.
Чиун сказал, что новая униформа подошла бы лучше скоту, нежели людям. Он сказал, что чует, что в солдатах Ким Ир Сена не осталось отваги, лишь разврат и грязь, и это верный знак того, что они так и остались японскими жополизами. Он сказал, что плакат Третьего мира, висевший на стене в аэропорту, был признанием Кореи в собственной отсталости, поскольку для всего мира “Третий мир” давно стал синонимом недоразвитости и слабости. А Корея никогда не была хуже, она всегда была лучше. Беда в том, что сами корейцы так и не научились этого ценить.
— Я — кореец, — сказал полковнику Мастер Синанджу. — И ты кореец. Посмотри на себя и посмотри на меня. Я рад, что мой рожденный в Америке сын тебя не видит.
Полковник не выдержал такого оскорбления и расправил грудь.
— Я старший офицер. Я — полковник, — гордо заявил он.
— Как ты думаешь, в горшке, который ты держишь под кроватью, что плавает сверху, а, полковник? — спросил Мастер Синанджу.
Толпа в аэропорту притихла. Никто никогда так не разговаривал с полковником государственной безопасности. К тому же с начальником округа.
Вот так прилетел в Корею Чиун, нынешний Мастер Синанджу. Так встретил его день сегодняшний, одетый в униформу, и отвез его на много миль от Пхеньяна, в рыбацкую деревушку Синанджу, и день сегодняшний делал записи обо всем, что видел и обо всем, что было сказано Мастером Синанджу.
Деревня была богата зерном и свиньями. Полковник заметил несколько крепких старинных амбаров, указывавших на то, что в деревне никогда не испытывали ни нужды, ни голода. Он заметил также, что, когда старик по имени Чиун показался на холме над деревней, снизу раздались крики, и жители деревни в страхе разбежались.
Чиун видел и слышал их, и велел полковнику оставаться на вершине холма, пока он будет в деревне, пригрозив за неповиновение смертью. Полковник остался в своем джипе, а Чиун спустился в деревню, к застывшей там тишине.
Опустевшая деревня источала ароматы рыбы и свинины — еда все еще готовилась, в очагах. Но не было смеющихся и играющих детей, старики не выходили воздать благодарность Дому Синанджу, который веками кормил их деревню, кормил даже в годины голода и разрухи, кормил еще до того, как Запад вошел в силу, до того, как армии китайских династий начали свое победное шествие по прилегающим землям. Только волны, холодные и белоснежные, бились в приветствии о скалистые берега Синанджу.
Впервые Мастера Синанджу встречала тишина, а не восторженные крики и хвалебные гимны. Чиун был рад, что этого не слышит Римо, Римо, которого Чиун и так с трудом убедил в славе этого места, предназначавшегося в будущем ему, Римо, который, надеялся Чиун, в один прекрасный день выберет в этой деревне невесту, и она принесет ему наследника мужского пола, наследника, к которому перейдут все тайны искусства Синанджу, тем самым избавив его от необходимости выбирать на эту роль иностранца, как пришлось сделать самому Чиуну.