Небо — пусто?
Шрифт:
— Да это же не так уж и много!
— Долларов, мать. Были бы у меня, закрутил бы такое! Вложил бы их в своё собственное, без Виточки… — Он оборвал себя на полуслове. — Петько начинает… верняк. — Он стал рисовать картину ослепительного будущего — с ней и с Катькой в одной квартире. — Да, видно, не суждено, — развёл руками. Обнял её.
Всю ночь не спала. И за ночь выработала план: она пропишет Кроля к себе, пусть будет у него спасение от Виточки, мало ли как жизнь повернётся? А квартира — это квартира. Единственное, что может она сделать для Кроля…
Чуть
Раньше ЖЭК был её домом — при нём жила, и в нём десятилетиями работали все свои — из их двора.
Сейчас перед ней незнакомые. И всё больше — молодые. Когда успели поменяться?
Паспортный стол открывается в десять. Она терпеливо переждала час возле клумбы, на своей любимой скамье, с которой любовалась маленькой Катей и маленькой Дашей.
Даше уже девять. Время не бежит, летит, не успеваешь ухватить его за хвост.
И их Катьке уже почти семь.
Рудька написал — «Ты права, страшно жить здесь, и мы удираем за границу». Где-то он сейчас? Зошка жену привёл в дом.
Человек за человеком. Ребёнок за ребёнком. Сколько их выросло в её пригляде, в её заботе — перед глазами? А она себя ощущает восемнадцатилетней. На этой цифре застыла — Акиша на фронт ушёл, когда ей восемнадцать исполнилось. И всё кажется, вот он вернётся и они наконец жить начнут.
Как жадно будут они жить! Прежде всего в институт поступят…
Она усмехнулась — «в институт поступят!»
Встала, пошла к ЖЭКу.
В паспортном столе её встретила молодая, сильно крашенная девица с распущенными русалочьими волосами, чем-то похожая на ту, что работает в Наташином магазине.
— Кто он вам? — спросила она Дору.
— Сын.
— Свидетельство давайте.
— Какое свидетельство?
— О рождении.
Дора с открытым ртом уставилась на неё.
— Это моя квартира или не моя?
— Ваша.
— А почему я не могу прописать в неё того, кого хочу?
— Можете. Дайте свидетельство о рождении сына.
— Нету.
— Если потеряли, восстановите в архиве. А коли он вам не родной сын, платите.
— Сколько?!
— Шестьдесят тысяч.
— Сколько?
— Шестьдесят тысяч, — повторила равнодушно девица.
Дора так и не закрыла рта, ошалело смотрела в её крашеное лицо.
— Следующий. Отойдите, гражданочка, пока думаете. Мне работать надо.
Прижавшись к жёлтой облупленной стене, стояла Дора и никак не могла осознать, что же такое сказала ей девица. Шестьдесят тысяч рублей? А она получает пятьдесят тысяч. Не может же она уморить с голоду своих зверей!
— Знаешь, Соня, — сказала она за их скудным общим обедом, — в последнее время мне часто в голову приходит… открыть газ, как Наташа сделала. Выхода нет. Заработать не могу. По привычке мету двор, но кому это нужно? Даже мальчишки теперь не в игры играют, а деньги зарабатывают. И платить мне никто ничего не платит.
— Да, — сокрушённо согласилась Соня Ипатьевна, — я ходила, просила, говорят: «Прости, сами еле сводим концы с концами», а новые даже двери не открывают. Буркнут — «Нам не нужно», и всё. Я пыталась объяснить: «Как не нужно, на машине по льду и снегу не проедете зимой». «Вот зимой и поговорим» — отвечают. Я решила, зимой буду дежурить весь день, не отойду от того, кто на машине, пока денег не даст. Мне что… для тебя не стыдно…
Дора покачала головой:
— Нет, Соня, не получится. Они тебя размажут по асфальту или отшвырнут. Они как Виточка. А ты — кто? Божий одуванчик. Это для меня ты — сила, а для них… Нет, Соня, мы свой век отжили. У меня одно большое дело осталось: квартиру на Кроля оформить.
— Что же проще? Пропиши.
— Шестьдесят тысяч. Где возьму? Да и всё равно, я уверена, нужно будет свидетельство.
— Слушай, напиши завещание или дарственную. По закону. Заверь у нотариуса. У меня есть честная женщина. Живёт, правда, отсюда далеко, но доедем как-нибудь.
— Тоже деньги нужны.
— Я позвоню ей сейчас. Всегда помню её телефон. Пока Соня говорила по телефону, Дора гадала — как подработать денег? Она умеет стирать, готовить, убирать, сидеть с детьми. И — больше ничего.
И вдруг ей пришла в голову идея. Новые жильцы… Те, что Соне дверей не открывают. Наверняка барчуки. Наверняка им нужна обслуга. И наверняка не у всех домработницы есть. Зато у всех у них машины — иномарки, значит, они — богатые. Она развесит объявления на квартирах этих новых жильцов. Уж она-то наперечёт знает, из какой квартиры уехали. Кто-нибудь да наймет её! Вот она и заработает на завещание.
— Девятьсот, — сказала Соня, положив трубку на, рычаг.
— Что — «девятьсот»?
— Стоит оформить завещание. Она берёт девятьсот.
И тут Дора вспомнила о тех девятистах, что оставила «на червячка». Удивительно, почему оставила именно девятьсот?
— И всё? И ничего больше не надо? — спросила она, вставая из-за стола и снимая тапки. Сейчас наденет свои «лодочки» и — в нотариальную контору, к Сониной знакомой!
— Ничего, — отвечала Соня Ипатьевна.
— Поедем! У меня от пенсии осталось девятьсот. На еду заработаю, — она распахнула шкаф, сняла с плечиков и надела плащ, сунула ноги в лодочки.
— Не можешь немного подождать? Я должна хоть час-полтора полежать, а то не доеду никуда.
Так и не сняв плаща и лодочек, Дора уселась писать объявления. Попробует развесить пока три. Что выйдет?
Никого не встретила на лестницах, налепила объявления и уселась на своём роскошном диване ждать Соню.
Катя любит Кроля. Не так всё безнадежно. Не одинок Кроль. Есть живая душа рядом.
А ведь Катю, пожалуй, и не узнать. Вытянулась, небось. Какая она? Волосы, глаза? Сохранились ли веснушки? На фотографиях не видно.