Небо — пусто?
Шрифт:
И слово «Господи» не Бога звало на помощь, потому что гибель подряд всех любимых и разрушение всего, что ей было дорого, Бог, если бы существовал, не допустил бы, а просто привычным словом обозначала силу, которая могла бы немедленно помочь ей.
Так тепло, так светло было солнце, так пронизывало насквозь! И под ним легче было бы добить живучие существа страха.
Слепая, с залитыми оранжевым светом глазами, она принялась мести тротуар, хотя не видела никакого сора, и мела его тщательно, метр за метром. И так сложно
Когда с ней поздоровался Сидор Сидорыч, она словно ото сна пробудилась.
— Что с вами? — спросил Сидор Сидорыч. — Чувствуете себя не очень хорошо? Вы очень бледная сегодня.
Он стоял в своей неизменной фетровой кепочке, несмотря на лето, словно заморожен в одном и том же виде и возрасте. Из-за толстых близоруких стекол светили два добрых огонька.
— Я? Со мной? Всё нормально, просто задумалась, — поспешила она оправдаться, почему не поздоровалась.
— А я подумал… Где ваш Стёпка? — спросил он. — Не приболел ли?
И тут она хватилась Стёпки.
Позвала.
Как она звала его! Бегала по всем подъездам. По улице.
Сидор Сидорыч помогал искать.
— Вспомните, когда вы видели Стёпку в последний раз? — участливо спросил он.
Она не поняла. Он повторил вопрос.
Да, они вместе вышли из дома. Он бегал вокруг, пока она мела спортивную площадку. Подскочил к чулану, когда она взялась за дверцу. А когда она зашла внутрь, рванул от неё по своим делам.
Живодёры во двор сегодня не въезжали, уж это-то она заметила бы.
Всё-таки не сумела прищёлкнуть, и солнце не выжгло — страх вызвал дрожь во всём теле.
— П-пожалуйста, — сказала она. — Спасибо. Помогите мне.
— Я готов сделать всё, что смогу.
— Возьмите, пожалуйста, к себе кого-нибудь из моих кошек. И кому-нибудь раздайте. Я вам долларов дам на кормёжку. Я прошу вас.
— Ничего не понимаю…
Но ей было не до реакции Сидора Сидорыча. Сегодня — её последний день. Стёпку забрали, чтобы он не лаял, когда к ней придут.
Ничего сделать она не может. Ничего изменить не может. Никого включить в свою судьбу, чтобы спастись, не может.
Хорошо бы, конечно, обратиться в милицию. Но столько сейчас убийств, ограблений, страшных преступлений, что какие-то предчувствия — не в счёт, никто и возиться с ними не будет. А про карточку, что оставил ей мужчина, можно не помнить — наверняка и имя, и телефон — липовые.
— Спасибо, Сидор Сидорыч, — пробормотала она, когда тот согласился взять Оспу и Ксена.
— Я попрошу Малю зайти к вам. Сегодня она дежурит, мне дала передохнуть. Она заглянет вечером. Она поможет. Мы всегда готовы… помочь… вы знаете, как мы к вам. А я сейчас должен идти за Дашей в спортшколу.
Вечером она неожиданно успокоилась.
Всё так и должно быть — отламывается кусок за куском от жизни, уходит одно любимое существо за другим.
Они с Соней устроили поминки по Стёпу. Пришла Мадлена с встревоженными глазами, но, увидев роскошный стол, рыбьи хвостики в кошачьих мисках, улыбнулась, выпила рюмочку красного и, пообещав пристроить кошек, ушла.
Может быть, Дора и набралась бы духу — попросила бы Соню пустить её переночевать, но единственная ночь не спасёт, срок её жизни — вышел, и Дора — после исчезновения Стёпа — знает это.
— Не забудь про кошек, — сказала Дора, — если, это все деньги — Кролю не отдавай, оставь себе, чтобы ты ни в чём не нуждалась. А утром приди ко мне как можно раньше. Я очень жду тебя.
Она не была сентиментальна, за жизнь негде было научиться целоваться да обниматься, и самой высшей лаской во всей жизни была ласка, когда Кроль гладил её по голове и когда она гладила по голове Кроля, а тут она обняла Соню, поцеловала в сухую морщинистую щёку, сказала:
— Спасибо тебе за всё.
Котята никогда так не играли, как в этот вечер. Они носились друг за другом, ловили хвосты, кувыркались, приставали к Кляксе. И Дора не могла глаз отвести от их детства, от их беспечного веселья.
Долго стояла у окна. Смотрела на распустившиеся ветви деревьев, освещённые ярким светом фонарей.
Без Стёпа страшно. Она привыкла к тому, что он своим телом защищает её дом.
Легкомысленный, нелепый пёс. Он так похож на свою мать! Ни у одной собаки никогда не видела, чтобы уши складывались — шалашиком.
Вино она пила редко. А сейчас пошла и налила себе ещё полбокала. Хотелось заглушить ноющую боль, разлившуюся по груди, перестать думать о Стёпке. Что сделали с ним? Отдали живодёрам? Пристрелили? Мучили? Вино не принесло облегчения, наоборот, обострило все чувства — за что Стёп получил ту же мученическую судьбу, что и его мать?
Нужно наконец попробовать уснуть, — уговаривала она себя. Но потушить свет, подойти к кровати и лечь не могла никак. Если бы ей вернули Стёпа! Но своей судьбой уже распоряжалась не она.
Они позвонили в дверь после часа ночи.
Она так и не легла. Сидела перед неубранным столом и смотрела на своих спящих кошек, с которыми прошло столько счастливых её дней!
Та же девица. Тот же мужчина.
Она могла бы не открыть им дверь. Но она знала, это — бесполезно, у мужчины — полный набор отмычек, а скорее всего и ключи, которые он успел подобрать, пока она убирала свой двор.
Можно, конечно, крикнуть, и Сидор Сидорыч, страдающий бессонницей, прибежит. Но где гарантия, что его не уберут тоже?