Небо в огне
Шрифт:
– Может, хватит, командир?
– Чего хватит?
– не понял я.
– Высоту набирать.
– Как это «хватит»? Ты что?!
Борттехник смущенно отвернулся и промолчал. Набрав еще метров триста, я посмотрел на Романова. Странно, он явно задыхался. Сказалась привычка к полетам на малой высоте.
– Иван, ты что? Борттехник повел глазами:
– Кислорода не хватает.
А мне смешно. Вот уж, поистине «сытый голодного не разумеет!» Три тысячи четыреста. Да разве это высота? Мы сидим тут в самолете, не двигаясь и не тратя энергии, а как же наши бойцы там, на Эльбрусе, на Кавказском фронте, ползают
– Ничего, - сказал я.- Потерпи. Вот доберем до четырех и будем снижаться.
Романов испуганно вытаращил глаза:
– Не выдержу!
– простонал он.- Снижайтесь.
Я разозлился. Сколько лет летал здесь на почтовых самолетах, и всегда запросто, набрав пять тысяч, перемахивал через горы. Мне и в голову тогда не приходило, что на этой высоте кислорода меньше, чем на земле. Наоборот, я наслаждался свежестью воздуха и крепким морозцем. А там, на фронте… Да что и говорить! Нежности какие. Распустят слюни…
– Сиди!- жестко сказал я.
– Ничего с тобой не случится. Будем набирать до четырех.
В проходе неожиданно появился радист. Рот открыт, глаза выпучены, грудь вздымается и опускается, как после марафона.
– Здрассте!
– приветствую его.- Явление второе. I Что случилось?
Бурун судорожно вцепился руками в подлокотник моего кресла:
– Командир… не могу… Задыхаюсь… Я вскипел:
– Час от часу не легче! Да вы что обалдели?! Да как вам не стыдно! Еще нет и четырех, а вы уже нюни распустили! Идите оба в пассажирский салон да посмотрите, что показывает барограф.
Радист, одарив меня укоряющим взглядом, вышел в салон, вслед за ним, еле волоча ноги, поплелся борттехник. И почти тут же, чуть не сбив Романова с ног, поя вился Бурун. Глаза его горели победным огнем.
– Товарищ командир!… На барографе четыре тысячи шестьсот! Вот!
– и сел на пол.
Я посмотрел на высотомер: три тысячи семьсот. Странно. А может быть кто-то врет? Либо мой высотомер, либо барограф, либо Бурун?… Однако ладно. Жалко ребят.
Что ж, будем снижаться.
На земле разобрались: был неправильно установлен высотомер в пилотской кабине, и мы набрали тогда высоту с разными там инструментальными и прочими поправками - пять тысяч пятьдесят метров, что и было торжественно запротоколировано дирекцией завода.
Совершенно секретно
Мы пригнали в Москву таинственные «шелковые» самолеты и поставили их на прикол. Зачехлили, запломбировали. До какой-то поры, до какого-то времени.
Меня посадили на «ПС-84», и стал я возить молодых штурманов на радионавигационные учебные полеты.
Экипаж у меня стал другой. Борттехник, он же радионавигатор, Тимофей Глушарев, невысокого росточка, круглый, как колобок, глаза - щелочками. В движениях нетороплив и даже важен. И, как-то у него получалось: подойдет к самолету, коснется рукой, и сразу кажется, будто это и не самолет вовсе, а добрый-добрый красавец конь. Вот-вот заржет он, потянется мордой и тронет мягкими теплыми губами ласковую руку хозяина. И Глушарев-хозяин смотрел на свой самолет, как на создание, вполне одушевленное.
Бортрадист лейтенант Николай Белоус был полной противоположностью капитана Глушарева. Высокий, стремительный. Дело свое тоже знал отлично и ключом работал виртуозно.
Летали мы днем и ночью и в любую погоду. По пять, по семь часов без посадки. В пассажирском салоне человек двадцать штурманов. У передних кресел - два столика с компасами и радиоаппаратурой. Практиканты, сменяя друг друга, по очереди «колдовали» над картой. Если были облака - шли по сложному маршруту в облаках, и ребята, ориентируясь по радио, прокладывали путь. Это было здорово! И это было совсем не похоже на то, как вел ориентировку мой Евсеев: «Недалече!»
Иногда мы прилетали домой в тумане. Тогда Глушарев сам становился к прибору и быстро-быстро, один за другим, давал мне пеленги. Потом мы выпускали шасси, на расчетной высоте выходили точно на приводную, выпускали посадочные щитки, убирали обороты моторам, и шли на посадку, не видя земли, но твердо зная, что сейчас вот, через несколько секунд, перед нами появится посадочная полоса. И она появлялась! Восхитительные это были полеты!
В ноябре все побелело. Леса, поля - в синеватом снеге. Светит морозное солнце в морозном чистом небе, и с высоты четырехсот метров уже видно хорошо, как мышкуют лисы. Встанет огненная чертовка, вытянув хвост, ушки торчком - вся внимание! Потом вдруг кинется, и пошла работа. Летит снег фонтаном из-под задних лап. Затем носом - тык! И уже видно - поймала! Сидит, жмурится - жует. Вкусно! Или в ивановских лесах, в буреломе, где черт ногу сломит, вдруг увидишь парочку громадных лосей. Шея на шею - как лошади - стоят неподвижно, нежатся. Хорошо, тихо, комара нет, и охотники все на войне.
Но в такую погоду летать скучно: нет напряжения и (нечем похвастать перед самим собой - вот мы какие! А сердце все чего-то ждет, ждет…
И вдруг в середине ноября команда: «Явиться в штаб, на прием к Командующему АДД маршалу авиации Голованову…»
Та же премия, где мы уже были пять месяцев назад. Те же знакомые лица, человек двадцать-тридцать. С удовольствием здороваюсь с Романовым и Буруном. В назначенный час все робко входят в просторный кабинет Голованова, которого мы обожаем и которым гордимся. Это наш человек, плоть от плоти. Блестящий летчик ГВФ, неисчерпаемая энергия которого создала воздушную армию - авиацию дальнего действия.
Голованов сидит прямо, сухопарый, высокий. Удлиненное лицо, высокий лоб и какие-то особенные, проницательные и в то же время добрые, умные глаза.
– Проходите, рассаживайтесь, - сказал он и, взяв со стола ярко вышитый кисет, принялся закручивать длинными пальцами махорочную самокрутку.
Мы сели на стулья, расставленные вдоль стен, и тихо, как дети, положив руки на колени, замерли.
Голованов прикурил, затянулся и, выпустив струйку сизого дыма, сказал:
– Что ж, друзья, возможно, полетим в Америку. Однако маршрут могут изменить. Во время войны все возможно.
Общий вздох изумления, общее движение. Все мы хорошо понимали, что значит - лететь зимой, через всю страну, через горы, через сопки, через тайгу «тундру в Аляску, а потом в Америку. Конечно, будут пассажиры (ведь повезем же мы кого-нибудь!). Дальность полета наших «ПС-84» с полной загрузкой, вообще-то никудышняя. Придется часто заправляться, а это значит часто лететь на предельном запасе горючего. А вдруг в это время испортится погода, что тогда?
Не дав нам опомниться, маршал добавил: