Нечаев вернулся

Семпрун Хорхе

Патрон нажал кнопку магнитофона. Оттуда снова послышался хриплый встревоженный голос Сапаты.

— Его нелегко было напугать, этого великого Зорро! — воскликнул патрон. — Но тут, кажется, он запаниковал!

Марру кивнул.

— И не без основания! — пробормотал он.

Минуту все молчали. О чем думали другие, Марру не волновало. А сам он вдруг с каким-то внезапным ликованием, от которого давно отвык, вспомнил тело Вероники.

— А в чем дело? Как вы думаете, Марру? — спросил патрон. — Ведь Луис вышел из игры лет десять назад. Нам это известно совершенно точно. Почему могли вдруг всплыть старые разборки?

— Может быть, это новая разборка!

Шеф насторожился.

— У вас есть предположения?

— Ну, вроде того… И даже некоторые ниточки…

Марру боролся с желанием курить. Еще только десять часов, рано.

— Первая ниточка… Пожалуй, это даже не ниточка, а целая нить. Мне дал ее сам Сапата…

Марру включил перемотку, нашел то место, которое искал.

В магнитофоне что-то зашуршало, и опять раздался голос бывшего гангстера: «…От этого зависит жизнь людей… Это касается Нечаева…»

— Да, кстати! — воскликнул патрон. — Я как раз хотел вас спросить… Нечаев — это кто?

Марру не собирался рассказывать ему про Даниеля. Во всяком случае, не теперь. Он не хотел, чтобы его личные отношения с Нечаевым стали всем известны с самого начала.

Сегодня утром, перед тем как выйти из дому, он бросился искать красный блокнот, который Даниель забыл когда-то в Сан-Франсиско-эль-Альто. Забыл? У него вдруг екнуло сердце. А что, если Даниель его не забыл? Что, если он оставил его нарочно, чтобы таким способом сообщить ему нечто? Он же знал, что Марру отправится на поиски, иначе и быть не могло. Хотя бы на поиски его тела. Может быть, он рассчитывал, что Марру, найдя его записи, поймет, что к чему. А он не понял… Надо срочно перечитать внимательно весь блокнот!

Он тронул внутренний карман твидового пиджака. Дневник Даниеля был на месте, он захватил его утром с собой. Но сейчас не время было в него заглядывать.

— Сергей Геннадиевич Нечаев, — начал он равнодушным тоном, — это русский революционер прошлого века… Молодой нигилист, соратник Бакунина…

— Прошлого века, Марру? — перебил его сбитый с толку патрон. — Какое это имеет к нам отношение?

«Самое прямое», — чуть было не ответил Марру, но вовремя удержался. Не у всех ведь жизнь складывается так, что приходится интересоваться Нечаевым.

В его жизнь Нечаев вошел благодаря Даниелю. Вошел буквально. Как современник, как живой человек, от которого нет покоя. И который постепенно начинает вас притягивать. Как притягивает порой идея зла.

Разумеется, Марру и до Даниеля знал, кто такой Нечаев. Он упоминается в любом серьезном курсе истории XIX века. Маркс подробно пишет о нем в одной из своих работ 1873 года, критикуя деятельность Бакунина в I Интернационале. Кстати, эта работа написана по-французски и называется «Альянс социалистической демократии и Международное Товарищество Рабочих». В переводе на немецкий заглавие звучит куда более резко: «Ein Complot gegen die Internationale Arbeiter-Assoziation» [16] . Но суть не в этом, главное, что Маркс посвятил часть упомянутой брошюры критике Нечаева, которого считал типичным псевдореволюционером, олицетворением разрушительного безумия терроризма и путчизма. Спустя много лет о нем написал Альбер Камю в «Бунтующем человеке». А потом были еще книга Вентури, письма и заметки Бакунина о молодом нигилисте, в которого Бакунин был на протяжении нескольких лет почти влюблен.

16

«Заговор против Международного Товарищества Рабочих».

Через четыре года после исчезновения Даниеля, в 1978 году, комиссар Марру вновь вынужден был заняться Нечаевым в связи с делом Альдо Моро.

По поручению следственных органов Италии Марру разыскивал укрывшихся во Франции итальянцев, подозреваемых в причастности к похищению лидера христианских демократов. Роясь в материалах дела, Марру узнал, что незадолго до похищения Моро решил основательно изучить проблему политического терроризма. Для этого он составил список книг и поручил одному из своих секретарей заказать их.

Во главе списка значились «Бесы» Достоевского.

Роже Марру снял с полки роман. Хорошее издание с приложениями, где были напечатаны дневники Достоевского периода работы над романом.

Впервые Марру прочел «Бесов», когда ему было шестнадцать лет — самый подходящий для этого возраст. «Как открытие любви или моря, открытие Достоевского становится памятной вехой нашей жизни. Обычно это происходит в отрочестве: зрелость ищет и находит писателей более спокойных».

Марру знал это высказывание Борхеса и готов был сам подписаться под каждым словом. Тогда, в 1939 году, во время летних каникул, как раз перед началом войны — «Прощай, горячий свет коротких наших весен…» [17] , — когда он взахлеб читал «Бесов», его не интересовала личность Нечаева, подлинный факт убийства студента Иванова и последовавший за этим судебный процесс, вдохновивший Достоевского на написание «Бесов». Ему было вполне достаточно мрачной и засасывающей реальности романа. Интерес к истокам замысла, к тому, что в романе подлинно, а что вымышленно, не свойствен ранней юности.

17

Строка из стихотворения Бодлера «Осенняя песня».

Но с тех пор как стараниями Даниеля Нечаев вошел в его жизнь, Марру постоянно о нем думал.

— Какое это имеет к нам отношение? — отвечал он. — Ну, в некотором смысле, Нечаев — прообраз современных террористов, даром что он жил сто лет назад. Он как бы предтеча нынешних молодых людей из «Красных бригад» и «Прямого действия». Ему приписывают авторство «Катехизиса революционера», который вполне мог бы написать кто-нибудь из наших сегодняшних марксистов-ленинистов!

Марру махнул рукой, словно отметая все свои рассуждения.

— Но это не главное, — сказал он. — По крайней мере, в нашем конкретном случае… «Нечаев» — прозвище одного из гошистов начала шестидесятых… Он входил в группу «Пролетарский авангард», распущенную приказом министра внутренних дел, но продолжавшую свою деятельность нелегально… Они проповедовали вооруженную борьбу против империалистической буржуазии… В общем, всю эту кровавую дребедень. А Луис Сапата был связан с ними…

Все трое вытаращили глаза.

— Сапата? Был связан с гошистами? — воскликнул патрон.

В ответ Марру пересказал в нескольких словах историю «Авангарда». Самую суть, не вдаваясь в детали. Зато не преминул подчеркнуть дружбу между Сапатой и Марком Лалуа, завязавшуюся в тюремной камере.

— Лалуа? — изумился патрон. — Тот, что из «Медиа-Монд»? Он сидел?

Бедняга не мог опомниться. Хотя, конечно, он был слишком молод в те времена и не занимал достаточно высокого поста, чтобы знать все эти вещи так подробно.

Марру снова начал рассказывать. Году в семидесятом или семьдесят первом, это можно уточнить, Луис оказался в тюрьме Санте. Его взяли за сенсационное ограбление банка, к которому он на самом деле был непричастен. Но такая уж у него была репутация. Он сумел передать Марру записку: «Комиссар, я действительно тут ни при чем (увы!). Но ваши коллеги из уголовного отдела как с цепи сорвались. Поговорите с ними в память о нашей поездке в Мадрид». («Как я погляжу, — вставил патрон, — он и раньше был не прочь постричь купоны с этого вашего путешествия!») Марру попробовал тогда вмешаться, но его отшили довольно круто. Тем более что Марру не мог открыто ссылаться на мадридские подвиги Сапаты — прошло слишком мало времени, секретность с этих дел еще не была снята.