Нечаев вернулся
Шрифт:
— Вы сожалеете о случившемся? — с чувственным вызовом в голосе спросила Анна.
Он склонился к подругам, поцеловал обеих и провел руками по их грудям и животам, легко доступным под пеньюарами.
— Вовсе нет, — твердо сказал он. — Ни о чем я не жалею… Разве что об одном: я слишком поздно открыл, что наслаждение и любовь не всегда связаны воедино…
— Но это и есть любовь! — воскликнула Беттина.
Жюльен разделся, чтобы чувствовать себя свободнее, притянул к себе Беттину, властно охватив пальцами ее затылок, и впился губами в ее губы.
Анна, это темноволосое божество, подошла к ним, коснулась опытной и нежной рукой Беттининых плеч, ее спины цвета светлой слоновой кости, гибкой талии.
— Любовь? — спросил он. Что-то горестно оборвалось в нем, где-то
— Все одно, — немногословно подытожила Анна.
Она отстранилась от Беттины и прижалась к нему.
От ее губ пахло гарденией.
Все случилось самым естественным образом, словно все они играли в какую-то игру, импровизировали, участвовали в спектакле, где правила игры видоизменялись по мере того, как развивалось действие. Сначала Жюльен из кожи вон лез, чтобы спустить все на тормозах и выставить в смешном свете. Разумеется, козлом отпущения и мишенью насмешек оказался старый рогоносец-муж. Он гнал от себя мысли о ближайших двух днях при постоянном присутствии Анны. Что ж, ему останутся ночи!
В Лугано они взяли машину, чтобы добраться до Асконы, ближайшего маленького городка, который выбрала Беттина, потому что там легче укрыться от нескромных взглядов. И нежелательных встреч. Например, с друзьями старого мужа. Во время обеда они перебрасывались малозначащими репликами и вели себя вполне естественно. Однако все время подспудно чувствовалась и раздражала неопределенность их отношений в ближайшем будущем. По крайней мере, не только он, но и Беттина явно страдала от этого. Анна вела себя гораздо уверенней. Быть может, только у нее одной и было некоторое представление о том, как пройдут ближайшие часы, или отчетливое стремление организовать по своему усмотрению их совместную жизнь.
Повод невольно дал сам Жюльен. Он отважился на остроту или, скорее, даже не остроту, а просто словцо. Они все поднялись в номер (ему удалось снять для Анны соседний, смежный с комнатой Беттины). Беттина, видимо, чтобы потянуть время и не выбирать определенной линии поведения, сослалась на то, что устала, что утомлена, поскольку встала слишком рано, и теперь бы с удовольствием часок соснула. Тогда Жюльен без всякой задней мысли объяснил им смысл старинного испанского «piropo», особого мужского комплимента, прославляющего сексуальную привлекательность женщины: «Qu'e siesta tienes!» — «У тебя потрясающая сиеста!»
Мяч был подхвачен на лету именно Анной. Та, смеясь, провозгласила, что Беттину ожидает прекрасная сиеста, иначе говоря, намекнула, что она достойна того, чтобы с ней разделили эту сиесту. Слово за слово, смешок за смешок, переходя от простого намека к откровенному жесту, Анна и Жюльен кончили тем, что разделили сиесту с Беттиной. А вскоре и фиесту.
Что Анна имеет если не навык — возможно, она впервые разыгрывала, словно по нотам, эту беспорядочную любовную композицию, где все аккорды сводились к трезвучиям, — то достаточное воображение, нужное для подобного рода ситуаций, всем стало очевидно сразу. Но то, что Беттина вдруг с совершенно неожиданной страстью уступила напору неизведанных чувств, было подлинным открытием не только для Жюльена, но и для ее подруги. А она впала в подлинное неистовство, слезы и упреки перемежались радостными стенаниями, прежде несвойственными ее лишь слегка тронутой какими-либо эмоциями, излишне сдержанной чувственности. И любовник, и подруга не могли прийти в себя от удивления. Божественное откровение снизошло на нее? Во всяком случае, они оба воспользовались его плодами: Анна — жадно и умело, Жюльен — с радостью, но не без примеси горечи, близкой к отчаянию.
И Анна, растворясь на простынь тусклой сини, Прикрыв глаза волос уснувшею волной, Изломы хрупких рук безжизненно раскинет… Их бледность отразит живот ее нагой.Позже, через полчаса, когда солнечный свет начинал понемногу меркнуть, Жюльен пробормотал это четверостишие Валери в полутьме
Беттина легонько провела губами по гладкому, матово-смуглому животу своей подруги.
Однако Беттина фон П. так неистово предалась подобной забаве не из какого-то особого влечения к однополой любви. Просто так удовлетворялось ее преклонение перед собственным телом, ее почти болезненный нарциссизм. Действительно, где найти лучшее зеркало, отражающее твою красоту, как не в теле другой прелестной женщины. В матово-туманном теле Анны она узрела все до того неведомые ей оттенки собственных чувств и желаний, все переливы дотоле дремавших в ней страстей.
Жюльен вспомнил о случае, так поразившем его за несколько дней до этого, хотя подлинный смысл увиденного он уразумел только сейчас.
У него было свидание с Беттиной в музее Антуана Бурделя на выставке Рене-Ксавье Принэ. Нельзя забывать, что их любовные встречи всегда начинались с посещения какого-нибудь музея или художественной галереи. В тот декабрьский день Беттина пожелала познакомиться с полотнами Принэ, поскольку в статьях о нем, которые она прочла, подчеркивалось, что в его сценах купаний и прогулок по берегу моря, написанных в Кабуре, явственно ощущаются прустовские мотивы. Все это верно. Но между мироощущением Пруста и Принэ существуют и более глубинные, до странности тесные связи. Все женщины таких его полотен, как «Партия в бильярд» или «Урок танца», укрывшиеся от мужских взглядов (кроме взгляда художника, страстного наблюдателя по определению и призванию), приводят на память прустовскую Альбертину с ее любовью к девушкам в цвету, подумал тогда Жюльен Сергэ.
В «Уроке танца» на переднем плане мы видим двух женщин, страстно сплетенных в кружении вальса, щека к щеке, пупок к пупку; рука одной из них, обтянутая черной перчаткой, властно прижимает партнершу — хрупкую блондинку, — кричаще выделяясь на розовой тафте ее платья.
Беттина долго простояла перед этой картиной, но перед «Партией в бильярд» испытала, как он подметил, истинное потрясение. Здесь молодая женщина оперлась левым бедром о бильярдный стол. Напряженный изгиб стана подчеркивает ее грациозность, обвившееся в стремительном повороте вокруг стройной ноги, тонкой талии и упругой груди длинное муарово-серое платье, благодаря тому же движению взметенное с другой стороны, порхающее вокруг этой дерзкой выставленной напоказ плоти, которая вобрала весь свет картины и магнетически притягивает взгляды стайки других женщин в левой стороне картины, одетых в платья жухлых тонов, восхищенно наблюдающих за бильярдисткой, приготовившейся, сжав кий заведенной за спину рукой, ударить по шару из слоновой кости и исполненной всепобедительного чувственного очарования.
Во всей фактуре полотна ощущалась, конечно, немалая условность. Но противопоставление женских фигур было выражено так мастерски, что вся картина рождала в душе какую-то болезненную напряженность. Скучившиеся в полумраке бильярдной пять девушек, казалось, завороженные телом женщины, открывшимся их взглядам, в которых, кто знает, можно приметить и потаенное желание, и неприкрытую зависть. С другой стороны, триумфальная женственность отважной бильярдистки, с вызывающей ловкостью орудующей длинным фаллосом из лакированного дерева, являя взору угадываемую наготу, скорее подчеркнутую, нежели прикрытую длинным платьем ласковых серых тонов, лишь оттеняющим все выпуклости напряженного тела, исполненного какой-то плотоядной жизнерадостности.
— Ну пойдем же, — сказала тогда Беттина, изменившимся от внезапно нахлынувшего волнения голосом.
И он увлек ее на улицу, в гостиницу, к ложу любви. Почему она потеряла контроль над собой при виде тела, пронизанного возбуждающей женственностью, выставленного на потребу темных всплесков однополой любви в подозрительной бильярдной? Жюльен уже задавал себе этот вопрос тогда, неделю назад.
А в Асконе он увидел, как губы Беттины легко касаются тела Анны, ее лобка, выпуклости живота, твердых сосков. Он чуть слышно прошептал четверостишие Валери. И по странному стечению ассоциаций это вернуло его к реальности. Ведь именно эти стихи когда-то декламировал им Эли Зильберберг.