Нечего терять

Чайлд Ли

Воэн отодвинула чашку в сторону и поставила перед собой сахарницу, солонку и перечницу, выстроив их в линию. Потом она ткнула указательным пальцем в перечницу, столкнула с места, а потом и вовсе перевернула.

— Маленькая подгруппа, — сказала она. — Несколько людей левой руки, работающих за спиной Тармана. Они помогают дезертирам.

Ричер ничего не сказал.

— Ты знаешь, кто они? — спросила Воэн.

— Понятия не имею.

— Я хочу это выяснить.

— Зачем?

— Потому что я хочу, чтобы их арестовали. Я намерена позвонить в ФБР и сообщить им список имен.

— Ладно.

— А

ты разве не хочешь?

— Нет, не хочу, — ответил Ричер.

Воэн была слишком воспитанной и слишком провинциальной, чтобы устраивать сцену в кафе. Она просто швырнула деньги на столик и выскочила наружу. Ричер последовал за ней, понимая, что у него нет выбора. Она свернула на Вторую улицу и решительно направилась на восток. К более спокойному району на окраине города, или снова к мотелю, или к полицейскому участку. Ричер не знал, какое решение она приняла. Она либо нуждалась в одиночестве, либо хотела потребовать телефонные счета у администратора мотеля, либо собиралась сесть за свой компьютер. Она шла быстро, все еще охваченная яростью, но Ричер легко ее догнал. Он зашагал рядом, дожидаясь, пока она заговорит.

— Ты еще вчера это знал, — обвинила его Воэн.

— Даже позавчера, — ответил Ричер.

— Но как ты догадался?

— Тем же способом, каким определил, что пациенты в клинике, где лежит Дэвид, военные. Они все молодые люди.

— Однако ты дождался, пока грузовик окажется по ту сторону границы, и только после этого сообщил мне.

— Да, именно так.

— Почему?

— Я не хотел, чтобы ты этому помешала.

— Но почему?

— Я хотел, чтобы Роджерс уехал.

Воэн остановилась.

— Ради бога, ты ведь был военным полицейским!

Ричер кивнул:

— Тринадцать лет.

— Ты охотился за парнями вроде Роджерса.

— Да, так и было.

— Почему же ты перешел на темную сторону?

Ричер не ответил.

— Ты знал Роджерса? — спросила Воэн.

— Никогда о нем не слышал. Но я знал десять тысяч таких, как он.

Воэн снова зашагала вперед. Ричер старался идти с ней в ногу. Она остановилась в пятидесяти ярдах от мотеля. Перед полицейским участком. В сером свете кирпичный фасад выглядел холодным. А аккуратные алюминиевые буквы казались еще более неприветливыми.

— У них есть обязательства, — сказала Воэн. — И у тебя они есть. И у Дэвида были. Каждый человек должен их выполнять.

Ричер ничего не ответил.

— Солдаты должны отправляться туда, куда их посылают, — не унималась Воэн. — Они обязаны выполнять приказы. У них не может быть выбора. И ты дал клятву. Ты должен ее выполнять. Они предали свою страну. Они трусы. И ты трус. Я не могу поверить в то, что спала с тобой. Ты ничтожество. Ты отвратителен. У меня от тебя мурашки ползут по коже.

— Долг — это карточный домик, — сказал Ричер.

— Проклятье, что ты такое говоришь?

— Я отправлялся туда, куда меня посылали. Выполнял приказы. Я делал все, о чем меня просили, и видел, как десять тысяч парней поступают так же. В глубине души мы были счастливы. Да, конечно, мы ругались и жаловались — так поступают все солдаты, — но выполняли условия соглашения. Понимаешь, долг — это сделка, Воэн. Улица с двухсторонним движением. Мы должны им, а они — нам. Они нам торжественно обещали, что мы будем рисковать жизнью и телом только в том случае, если на то будет очень серьезная причина. В большинстве случаев они заблуждались, но нам нравилось считать, что добрые намерения и честь существуют. Хотя бы в небольших количествах. А сейчас все ушло. Сейчас речь идет лишь о политическом тщеславии и выборах. Вот и все. И парни это знают. Можно попытаться, но нельзя обмануть солдата. Это они все испортили, а не мы. Они вытащили большую карту из основания карточного домика, и сооружение рухнуло. А парни вроде Андерсена и Роджерса смотрят, как их друзей убивают и калечат, и спрашивают: почему? Почему и мы должны делать это дерьмо?

— И ты думаешь, что дезертирство — решение проблемы?

— На самом деле нет. Я думаю, что гражданское население должно приподнять свои толстые задницы и проголосовать так, чтобы вышвырнуть нынешних бездельников. Они должны взять все под контроль. Вот в чем состоит их долг. Это вторая по величине карта в основании карточного домика. Но и ее больше нет. Так что не говори мне о дезертирах. Почему солдаты не должны дезертировать? Где здесь улица с двухсторонним движением?

— Ты прослужил тринадцать лет и поддерживаешь дезертиров?

— При нынешних обстоятельствах я понимаю их решение. Именно из-за того, что прослужил тринадцать лет. У меня были хорошие времена. Я хотел, чтобы и у нынешних солдат они были. Я любил армию. И ненавижу то, во что она превратилась. Как если бы у меня была сестра, которая вышла замуж за подонка. Должна ли она соблюдать клятву, которую дала? До определенного момента да, конечно, но не более того.

— Если бы ты служил сейчас, ты бы дезертировал?

Ричер покачал головой.

— Не думаю, что у меня хватило бы смелости.

— Разве для этого требуется мужество?

— Для большинства парней — гораздо больше, чем тебе кажется.

— Люди не хотят слышать, что их любимые погибли напрасно.

— Я знаю. Но это не меняет правды.

— Я тебя ненавижу.

— Ничего подобного, — возразил Ричер. — Ты ненавидишь политиков и командующих, избирателей и Пентагон. И ты ненавидишь Дэвида за то, что он не дезертировал после первой поездки на Ближний Восток.

Воэн повернулась и огляделась по сторонам. Остановилась и закрыла глаза. Лицо ее побледнело, нижняя губа слегка дрожала. Она долго так стояла, потом заговорила тихо, почти шепотом:

— Я просила его. Я умоляла. Говорила, что мы сможем начать снова в любом месте, где он пожелает. Я сказала, что мы изменим имена, сделаем все, что потребуется. Но он не согласился. Глупый, глупый человек.

И она заплакала прямо посреди улицы, возле места своей работы. У нее подогнулись колени, она сделала неверный шаг, Ричер подхватил ее и крепко прижал к груди. Слезы Воэн промочили его рубашку. Содрогаясь всем телом, она обняла Ричера и спрятала лицо у него на груди. Она плакала о своей сломанной жизни, о разбитых мечтах, о телефонном звонке, раздавшемся два года назад, о визите капеллана, о рентгеновских снимках, грязных госпиталях, о бесконечном шипении респиратора.