Нечего терять

Солнце не было и вполовину таким палящим, каким могло бы быть, но все равно жарило сильно, и у него кружилась голова и путалось сознание. Он страшно ослабел, потому что вот уже семьдесят два часа ничего не ел и сорок восемь часов не пил воды.

Нет, он не ослабел — он умирал и знал это.

В голове у него мелькали образы и тут же уплывали прочь. Вот лодку с веслами подхватило течение, сгнившая веревка натянута, лодка дергается, пытается высвободиться, а на дне сидит маленький мальчик и беспомощно смотрит на удаляющийся берег и причал.

А вот дирижабль медленно раскачивается на ветру, он каким-то образом оторвался от мачты и плывет вверх от земли, а мальчик, сидящий в нем, видит крошечные испуганные фигурки внизу, они машут руками и с тревогой смотрят на него.

Потом картинки растаяли, потому что новые слова казались важнее образов, и это было нелепо, ведь раньше его никогда не волновали слова. Но прежде чем умереть,

он хотел понять, какие из них принадлежат ему. Какие относятся к нему. Кто он: мужчина или мальчик? Его называли и так, и так. «Будь мужчиной», — говорили одни. А другие твердили: «Мальчик не виноват». Он был достаточно взрослым, чтобы голосовать, убивать и умирать, и это делало его мужчиной. Но он был еще слишком юным, чтобы пить спиртное, даже пиво, а значит, оставался мальчиком. Каким он был: храбрым или трусливым? Его называли и так, и так. А еще помешанным, дефективным, ненормальным, неуравновешенным, страдающим бредовыми идеями, травмированным. Он все это понимал и принимал, кроме слова «неуравновешенный». Получается, он должен быть уравновешенным? Подвешенным ровно, как дверь? Может быть, люди — это двери? И все проходит сквозь них? Может быть, они стучат на ветру? Он надолго задумался над этим вопросом, а потом в отчаянии рассек рукой воздух, осознав, что несет какую-то чушь, словно обкурившийся подросток.

Именно таким он и был полтора года назад.

Он опустился на колени. Песок не был и вполовину таким обжигающим, каким бывал на его памяти, но достаточно горячим, чтобы прогнать охватившую его дрожь. Он упал лицом вниз, измученный, окончательно лишившийся сил. Он ни секунды не сомневался, что если закроет глаза, то никогда уже больше их не откроет.

Но он очень устал.

Невыносимо устал.

Устал гораздо сильнее, чем когда-либо уставал мужчина или мальчик.

Он закрыл глаза.

Граница между Хоупом и Диспейром [1] была самой настоящей: линия на дороге там, где заканчивалось шоссе, ведущее из одного города, и начиналось то, что уходило в другой. Департамент дорог Хоупа использовал темный толстый асфальт, гладко раскатанный специальными машинами. Муниципальный бюджет Диспейра был явно скромнее. Они залили неровную поверхность дороги горячей смолой, а поверх насыпали гравий. В том месте, где встречались две поверхности, образовалась трещина шириной в дюйм — ничейная земля, заполненная черным, похожим на резину веществом. Разделение территории. Граница. Линия. Джек Ричер, не останавливаясь, перешагнул через нее и пошел дальше. Он вообще не обратил на эту линию никакого внимания.

Но позже он о ней вспомнил. Позже он сумел вспомнить ее во всех подробностях.

Города Хоуп и Диспейр находились в штате Колорадо. Ричер оказался здесь, потому что двумя днями раньше покинул Канзас, граничивший с Колорадо. Он направлялся на юго-запад. Прожив несколько дней в городе Калис, штат Мэн, он принял решение пересечь континент по диагонали до самого Сан-Диего, что в Калифорнии. Калис был последним большим городом на северо-востоке, а Сан-Диего — на юго-западе. От одной крайности к другой. С берега Атлантического океана до Тихого, из влажной прохлады в сухую жару. Ричер ехал на автобусах там, где они имелись, или автостопом в тех местах, где автобусов не водилось. Если же остановить никого не удавалось, шел пешком. В Хоуп он прибыл на переднем сиденье «меркьюри гранд маркиза» бутылочного цвета, за рулем которого сидел ушедший на покой продавец пуговиц. Ричер вышел из Хоупа пешком, так как утром не наблюдалось ни одной машины, движущейся на запад, в сторону Диспейра.

Позже он вспомнил и этот факт. И удивился, что не задал себе вопроса, в чем тут дело.

С точки зрения своего грандиозного диагонального плана Ричер слегка отклонился от маршрута. В идеале он должен был направляться на юго-запад и попасть в Нью-Мексико. Но Ричер никогда особенно не жаловал планы, а «гранд маркиз» удобная машина, да и старик сообщил ему, что едет в Хоуп, потому что хочет навестить там троих внуков, а затем собирается в Денвер, где у него имеется еще четверо. Ричер терпеливо выслушал его семейные байки и подумал, что вполне может позволить себе поехать сначала на юг, а после свернуть на запад. Возможно, пройти по двум сторонам треугольника будет гораздо увлекательнее, чем по одной? А потом, уже в Хоупе, он взглянул на карту, увидел, что в семнадцати милях западнее находится Диспейр, и не справился с соблазном свернуть с пути. Один или два раза в жизни он уже совершил такое путешествие — в метафорическом смысле, от надежды к отчаянию, и теперь посчитал, что должен претворить свои идеи в жизнь, тем более что возможность оказалась прямо перед ним.

Этот свой каприз он тоже вспомнил позже.

Дорога между двумя городами была прямой и двухполосной. Уходя на запад, она поднималась, но совсем ненамного. Ничего, на что стоило бы обратить внимание. Та часть Колорадо, где находился Ричер, была довольно плоской. Совсем как Канзас. Зато впереди виднелись Скалистые горы, голубые, массивные, затянутые дымкой. Они казались то очень близкими, то вдруг совсем далекими. Ричер взобрался на небольшое возвышение и замер, внезапно поняв, почему один город называется Хоуп, а другой — Диспейр. Поселенцы и фермеры, пришедшие на западные земли за сто пятьдесят лет до него, наверняка сделали привал в месте, которое позже стало называться Хоупом. Впереди они видели последнее серьезное препятствие, находившееся, как им представлялось, на расстоянии вытянутой руки. Отдохнув день, неделю или месяц, они снова пустились в путь и оказались на возвышении, где сейчас стоял Ричер, — и им стало ясно, что кажущаяся близость Скалистых гор всего лишь жестокая шутка топографии. Оптическая иллюзия. Игра света. Отсюда великий барьер опять становился далеким, даже недостижимым, и, чтобы туда попасть, требовалось пройти сотни миль бесконечных равнин. Может быть, даже тысячи, хотя и это тоже было иллюзией. По прикидкам Ричера, первые солидные вершины находились примерно в двухстах милях. Иными словами, в месяце трудного перехода пешком или на телегах, запряженных мулами, по безликим диким просторам, следуя по едва заметным колеям, оставленным несколько десятилетий назад. Возможно, они потратили бы даже шесть недель на достижение цели, если бы время года было не самым подходящим для путешествий. В их ситуации не катастрофа, но горькое разочарование, удар достаточно серьезный, чтобы полные энтузиазма и нетерпения обосноваться на новом месте переселенцы от надежды перешли к отчаянию, причем за короткое мгновение, прошедшее между первым и вторым взглядом на горизонт.

Ричер сошел с дороги Диспейра на похрустывающий под ногами песок и направился к горушке размером с машину. Он забрался на плоскую вершину, улегся на спину, подложив руки под голову, и стал смотреть в бледно-голубое небо с разбросанными по нему длинными перистыми облаками. Наверное, когда-то они были следами испарений, поднимавшихся с равнин, которые тянулись от одного побережья к другому. В прежние времена, когда Ричер курил, он, скорее всего, взялся бы за сигарету, чтобы скоротать время. Но он бросил курить. Ведь тогда ему пришлось бы держать при себе как минимум пачку сигарет и коробок спичек, а Ричер давным-давно перестал носить с собой вещи, в которых не было нужды. В его карманах лежали наличные деньги, просроченный паспорт, карточка банкомата и складная зубная щетка. И нигде его ничто не ждало — никакого склада вещей в далеком городе, ничего оставленного на хранение друзьям. Он владел лишь содержимым своих карманов, одеждой на теле и обувью на ногах. Этого ему вполне хватало. Все, что необходимо, и ничего лишнего.

Ричер встал и приподнялся на цыпочки. У него за спиной, на востоке, лежала неглубокая впадина десяти миль в диаметре, приблизительно в центре которой, в восьми-девяти милях от Ричера, расположился городок Хоуп — примерно десять кварталов, в каждом по шесть кирпичных строений, окруженных по краям сгрудившимися в кучки домами, фермами, сараями и прочими постройками из дерева и рифленого железа. Все вместе выглядело как небольшое теплое пятно в дымке. Впереди, в западном направлении, раскинулись десятки тысяч квадратных миль плоской земли, совершенно пустынной, если не считать лент далеких дорог и городка Диспейр в восьми-девяти милях от Ричера. Разглядеть Диспейр было труднее, чем Хоуп. На западе дымка стояла плотнее, и детали в ней терялись, но город казался больше, чем Хоуп, каплевидный, с традиционной площадью в деловой части, расположенной к югу от главной улицы, и обширной зоной, занятой промышленными предприятиями — отсюда такой густой смог. Диспейр выглядел менее привлекательным, чем Хоуп. Хоуп был теплым и добродушным, Диспейр казался холодным и серым. Он производил негостеприимное впечатление. На одно короткое мгновение Ричер заколебался, не вернуться ли ему назад, чтобы отправиться на юг из Хоупа, но он отбросил эту мысль еще до того, как она окончательно сформировалась. Ричер терпеть не мог поворачивать назад. Ему нравилось идти вперед, и неважно, что его там поджидало. Жизнь каждого человека должна строиться на определенных принципах, а неуклонное движение вперед как раз и являлось таким принципом для Ричера.

Позже он злился на себя за отсутствие гибкости в принятии решений.

Ричер слез с горушки и, пройдя по диагонали, выбрался на дорогу в двадцати футах западнее того места, где ее покинул. Он двинулся вперед широкими шагами, легко и уверенно, делая чуть больше трех миль в час, лицом к встречному движению — из соображений безопасности. Впрочем, встречного движения не наблюдалось. Точнее, вообще никакого движения. Дорога была совершенно пустынной. По ней не ездили ни легковые машины, ни грузовики. Ничего. Никакой надежды, что кто-то его подвезет. Это несколько озадачило Ричера, но не слишком озаботило. Ему не раз доводилось проходить более семнадцати миль за день. Он убрал волосы со лба, сбросил рубашку с плеч и зашагал дальше, навстречу тому, что ждало его впереди.