Нечеловеческий фактор
Шрифт:
В запас Макаркина уволили на два месяца позже и до вокзала его провожали друзья по службе. Женька шел на костылях и нести даже два небольших чемоданчика было ему неудобно. В декабре шестидесятого поступить в Ульяновскую Школу Высшей Лётной Подготовки возможности уже не было, а потому отец помог ему устроиться ремонтником на алма- атинский завод тяжелого машиностроения, где сам отпахал двадцать три года и оттуда собирался уходить на пенсию. Завод с 1942 года посылал на фронт снаряды, бомбы и мины, а когда мир наступил — здесь стали делать прокатное оборудование, волочильные станы, и к тому дню, когда Женька начал тут трудиться, в списке заводских изделий было
Время ползло. То ли после войны сил ещё не набрало, то ли Женьке хотелось его разогнать до скорости истребителя МиГ-21, чтобы быстрее наступило очередное лето и можно было сдать документы в лётную школу. А тут ещё Лариска, до сих пор любимая, появилась во дворе дома, где жил Женя, раньше с родителями проживал друг его Серёга, укравший у него Лариску. Ну, как укравший? Уболтавший. Молодец, значит. Попробовал другу от души нагадить. И у него получилось. Но жизнь совместная, семейная не заладилась. Разбежались они. Лариска с сыном к маме с папой приехала и пока не работала. Сын болел постоянно. Пришла она вечером к Женьке тридцать первого декабря. Сели они под ёлкой, которую мама с рынка принесла и украсила. Сели и молчали. Он глядел ей в глаза и видел в них страх, горе и тоску.
— Ты меня уже не любишь? — спросила шепотом Лариска.
— Люблю, — не соврал Макаркин Женя.
— Ну, может, тогда…
— Нет, — он отвернулся. — Лучше я тебя буду любить. А начнём снова — буду ненавидеть.
Лариса поздравила его и маму с наступающим, опустила голову и ушла. Больше они никогда не встречались.
Отец за новогодним столом поднял рюмку водки и сказал тост.
— За нашу семью крепкую, за наше счастье, за любимую нашу маму, для меня жену, лучшую на этом свете. И за тебя, парень. Удался ты. Мы рады. Большого тебе и светлого пути.
В марте отец умер. Он никому не говорил, что у него рак какой-то кишки. Только матери доложил, что врачи ему дали пожить ещё пару месяцев. Но они ошиблись. Месяц — и батю отвезли на кладбище. На улицу Ташкентскую. Женька ему сам памятник сделал. Купил гранит на заводе за городом, где его пилили и выкладывали на стены важных зданий, которых в столице было множество. Он обтесал кусок гранита на заводе во дворе. Выбил долотом всё, что положено было написать, сделал бордюры, сварил оградку. Первый зам. директора дал бесплатно трубы и уголок на оградку. Поставил с ребятами из своего ремонтного цеха всё это на могилу и стал жить дальше с очень больным осадком в сердце и душе. Любил отца.
Тут как-то незаметно и август пришел. Поехал Евгений в Ульяновск, костыли не взял, хотя без них не ходилось ему по-человечески. Бедро прооперировали в Алма-Ате, поставили вместо переломанной кости целую. Взяли с умершего таксиста. Родственники разрешили. Она вроде такая же была размером, но прижилась с трудом и Женька без костыля ногу волочил да слегка прихрамывал. Оказалась — нога после операции почти на сантиметр короче. Но жить можно было. Он делал всё, что хотел, только бегать не получалось. Да, собственно, повода-то и не было бегать. Но на первой же медкомиссии его «зарезали».
— Биография у вас хорошая, — по-доброму сказал ему председатель. — Но есть недостатки. Рост у вас метр девяносто два. Уже негоден. Самые высокие лётчики — сто семьдесят четыре сантиметра. И, главное, два перелома… А ещё было сотрясение мозга. А как последствие этого сотрясения вполне вероятна возможность повышения кровяного давления на полётной высоте. Ну, при перегрузках даже на две ДЖИ — это инсульт или инфаркт. Соответственно и гибель. Не только ваша. Люди разобьются. Самолёт тоже умрёт. Человечья жизнь бесценна, но и машина не дешевая.
— Я не смогу жить без самолётов, — Женя поднялся, оделся. — Лучше спиться и забыться.
— Ну, совсем без самолётов мы вас не оставим. Не бросим, — улыбнулся доктор. — Три года в Школе работает факультет авиадиспетчеров. В пятьдесят девятом выпуск был первый. Тогда год учились. А сейчас два года, да десять месяцев ещё. У вас столько знаков отличия по службе в армии. Вы классный специалист. И как сказано в армейской характеристике — отличаетесь ответственностью и легко обучаетесь всему. Значит, и самолётами научитесь управлять. Движением в воздухе. Но только с земли. Без диспетчеров пилоты сейчас — котята слепые. Машины стали сложными и много их в небе. Я ваши документы передам на факультет диспетчеров управления воздушным движением. Не возражаете? Экзамены начинаются послезавтра в тридцать пятой аудитории. Медкомиссию на диспетчера вы только что прошли. Справка об этом будет на факультете. Счастливо!
Женька вышел из Школы и как во сне двинулся по незнакомому городу неизвестно куда. По дороге он съел десяток стаканчиков разного вкусного мороженого, выпил автоматически полведра газировки и в общежитии его стало тошнить. Заболела голова, щипало сердце и наворачивались слёзы. Потом он взял себя в руки, дал кулаком по шее себе и вслух сказал.
— Если есть выход к хорошему, иди. Или потеряешь на хрен, забудешь, где он был, этот выход, и уже до смерти не найдешь.
…Через два года и десять месяцев двадцатипятилетний Евгений Антонович Макаркин обмывал с друзьями по факультету и свой диплом, и дипломы ребят. Внутри красных «корочек» с тиснённым знаком гражданской авиации и словом «Диплом» было красиво написано тушью:
«Макаркин Евгений Антонович. «Диспетчер управления воздушным движением». И туда же поместили вкладыш. Листочек с оценками за семь выпускных экзаменов.
Не было среди написанного только слова «УРА!» Но вся команда из семидесяти трёх выпускников прокричала его как на параде, так слаженно и громко, что со всех ближайших деревьев сорвались и испарились в небольшом тумане испуганные воробьи и скворцы. Жизнь продолжалась. Нет. Жизнь началась!
Направили Макаркина в родной город. Он неделю отдохнул, на рыбалку с друзьями смотался. Далеко. На реку Или. Отдохнул здорово и рыбы привёз столько, что мама себе оставила килограммов восемь щуки, маринки и сазана, а остальное разнесла по соседям. Больше в морозилку втиснуть не смогла.
Вот через неделю и пошел Женя к заместителю начальника Управления ГА по кадрам Жумабаеву Арманжану Тулеповичу. Тот все до единой бумажки прочёл вдумчиво, все характеристики и грамоты почётные, приложения к значкам отличника службы изучил, а уже в конце раскрыл диплом.
— Там в Ульяновской Школе есть родственники у тебя? — улыбнулся Арманжан.
— У меня мама, — один родственник. Живём мы на улице Дзержинского. Больше нет вообще никого. Отец недавно умер.
— Я к тому, — продолжал улыбаться Жумабаев. — Что у тебя одни пятёрки по всем экзаменам. Чтобы такой диплом получить в Алма-Ате — ты бы должен быть либо гением, либо, понимаешь, проректором или деканом должен был работать твой родной дядя или старший брат.