Нечестивое дело

Шрайбер Джо

— Я ждал Руфуса, — отозвался МакКлейн. — Что с ним случилось?

— Кое-что произошло, и мы с братом решили вмешаться, — Сэм потряс головой, все еще переваривая услышанное. — Ты охотился вместе с Руфусом Тернером?

— Не особо активно. Охота — не то занятие, в которое можно уйти с головой, когда ребенок при себе, сам понимаешь.

— Понимаю, — кивнул Сэм.

— Мама Нэйта погибла четыре года назад. Авария, парочка подростков на первом свидании, причем все трезвые как стеклышко… просто так уж вышло. Некого винить, никто не выжил. Нам было нелегко, особенно парню. Когда мы прошли через это, я понял, как важно для меня быть

рядом с ним, — МакКлейн вздохнул. — Но это не значит, что я не способен держать ушки на макушке и свистнуть охотникам, когда начинает пахнуть жареным.

— А тут пахнет жареным?

— Сам видишь, — мрачно кивнул Томми.

Он провел Сэма в глубину здания через целый лабиринт опрятных комнат. Минуя ряды застекленных стендов, младший Винчестер выхватывал взглядом старые пистолеты и мушкеты, пожелтевшие документы, сапоги и форму — все аккуратно разложенное, снабженное ярлычками и подсветкой. Каждый раз, когда Сэму казалось, что он вот-вот нагонит Томми, тот нырял в следующий выставочный зал. Завернув за очередной угол, он таки наткнулся на историка, остановившегося перед экспозицией, демонстрирующей три национальных флага военного Юга.

— Что не так в городе? — поинтересовался Сэм. — Ты заметил что-то перед убийствами?

— С чего бы начать, — проговорил Томми. — Здесь полным-полно призраков.

— В переносном смысле?

МакКлейн метнул на него взгляд:

— Я похож на того, кто изъясняется метафорами?

— Я просто имел в виду…

— Заметил рельсы? Когда-то у Конфедерации был поезд, который ездил аккурат через главную улицу к полю боя. Они взгромоздили на вагон-платформу пулемет Гатлинга [35] и разнесли первую волну противника в пух и прах, — Томми покивал. — Поезд теперь простаивает в ангаре, но рельсы остались. Люди говорят, по ночам все еще можно слышать паровозный гудок.

35

Пулемет Гатлинга— многоствольное скорострельное стрелковое орудие.

Сэм приподнял бровь:

— Да ну!?

— Дальше больше, — Томми указал за угол. — Нам вот сюда.

Сэм последовал за ним и увидел Нэйта. Библиотека оказалась ярко освещенным залом с высокими потолками, выстроившимися вдоль стен деревянными шкафами и стремянкой. Под изогнутыми, словно лебединые шеи, лампами поблескивали дубовые письменные столы и отсеки для индивидуальной работы. Слева на столе были аккуратно расставлены монитор и другое компьютерное оборудование, а на стене висели дипломы и сертификаты в рамочках.

— Впечатляет, — оценил Сэм. — Это все городские власти оплачивают?

— Местный народ не на шутку уважает свою историю, — отозвался Томми и добавил с ноткой гордости. — Много чего по столярной части мы сделали с Нэйтом сами, — он потрепал мальчика по волосам. — Сынок, сделай одолжение, принеси вон те тома в дальнем правом углу, видишь? Май 1863, от «а» до «в».

Мальчик шустро взобрался по стремянке и вернулся со стопкой книг, которые выглядели так, будто были обернуты в кожу. Томми начал листать жесткие страницы, такие старые, что они потрескивали от прикосновения.

— Джубал Бошам был тем еще сукиным сыном, — начал Томми. — Извини, но других слов просто не подберу. Он прибыл из Хэттисбурга, это километрах в тридцати отсюда. Единственный

сын проповедника из Теннеси, переехал сюда, намереваясь повеселиться со своей компанией. Подробностей не знаю, но могу себе представить. Как бы то ни было, Джубал учился на проповедника, как и папочка, но едва он закончил семинарию, случилось что-то такое, что круто изменило его взгляд на жизнь.

— Ты немало про него знаешь, — одобрил Сэм.

— Скажем, не ты первый про него спрашиваешь. Глянь-ка, — Томми отыскал тетрадь поменьше, подшитую прямо в том. — Видишь? Личный дневник Бошама. Приобрел его у коллекционера из Луизианы в 2005.

МакКлейн открыл тетрадь, и оттуда потянуло мертвечиной, как от дохлого животного, с примесью чего-то едкого.

— Хочешь увидеть кое-что действительно жуткое? — голос Томми стал благоговейным.

Сэм наклонился и вгляделся в частые аккуратные строчки, испещряющие страницы. В них было много из Писания, будто владелец дневника копировал Библию, а между проскакивали вполне обыденные записи, которые Бошам делал для себя: списки книг, пояснения к проповедям и лекциям.

— Вот, — показал Томми. — Смотри. Май 1862 года. Он уходит из семинарии и присоединяется к армии Конфедерации.

— Страницы пустые, — возразил Сэм.

— Только несколько штук, — Томми пролистал дневник дальше. — Тут все видно.

Разница была очевидна. Аккуратный четкий почерк превратился в тряские размашистые каракули, будто Бошам писал их не то в седле, не то накачавшись особо мозговыносящим психотропным коктейлем. В записи вплетались рисунки, пентаграммы, демоническая символика — и все это почти на целую страницу.

О Всемогущий, Повелитель Мух,

Бессмертный Отец Тьмы, козий пастырь,

Прими жертву мою и даруй мне

Всю мощь твоего гнева.

Да пребудут царствие твое и сила твоя

На веки веков.

Сэм заморгал и поднял глаза на Томми:

— Это ведь искаженный текст «Отче Наш».

— Откуда ты знаешь? — вытаращился Томми.

— Как, тут же написано… — и Сэм осекся.

Снова посмотрев на страницу, он понял, что текст написан не просто на другом языке, но и буквами, которые даже отдаленно не походят на латинский алфавит. Мало того, они складывались в перевод прямо у него на глазах. Сэм зажмурился, пульс заколотился где-то в горле, кровь зашумела в ушах. Проморгавшись, он заглянул в дневник и увидел только ряды непонятных символов.

— Я не… — выдавил он. — Не знаю, как прочитал. Я даже не знаю, что это за язык.

— Коптский, — глухо отозвался МакКлейн. — Мертвый египетский язык. Никто не говорит на нем… уже очень давно.

— Ну, — младший Винчестер вздохнул. — Для меня с некоторых пор все немного по-другому.

— И не говори, — настороженно заметил Томми.

Некоторое время он сверлил Сэма взглядом, потом словно пришел к решению.

— Сменим тему, — он перевернул еще несколько листов, вытащил толстый дагерротип [36] и, держа за края, передал Сэму. — Это единственная известная нам фотография старины Джубала.

36

Дагерротип— снимок на посеребренной медной пластинке, полученный при помощи дагерротипии, первого практического способа фотографирования.