Нечисть в мегаполисе
Шрифт:
— Благодарствую за хлеб-соль, — прокряхтел домовой, слезая с табуретки. — Пойду еще почитаю.
— Сеня, может, ты пока котом прикинешься, — опомнилась я.
— И что б я без тебя делал, — язвительно заметил домовой. — А как я их, по-твоему, гонял?
Я почувствовала себя полной дурой. Забыть о том, что домовые легко принимают любой облик! Ведьма, называется. Кирилл задумчиво цедил из чашки остывший кофе. В горячем виде еще куда ни шло, но холодный — чистая смола, остался еще с моих полуголодных времен, Федя по привычке заваривает его. Как начать разговор, я не знала. И, видя мои терзания, Кирилл начал его сам.
— Ну и как твои ночные бдения? Удачно?
— Ну, в общем, да, — туманно ответила я.
— Ну, давай делись. Я готов, — Кирилл заметно напрягся.
— Я еще раз предупреждаю, что я не специалист и надо будет идти к мастеру.
— Не томи, — вздохнул Кирилл.
— Ты только не психуй, но, наверное, ты таким родился.
— Что? Это как? Был оборотнем тридцать лет и не знал?
— Это нормальный процесс. У каждого свое время.
— Значит, кто-то из моей родни…
— Отец или мать.
— Да нормальные они у меня были, — обиделся Кир. — Может, это дальний родственник?
— Исключено, кровь должна быть родной. Отец или мать.
— И это точно? Может, есть еще способы?
— Тебя кусал оборотень? Ты пил из волчьего следа дождевую воду, проводил обряд перевоплощения? — я вопросительно глянула на Кира. — У обычных оборотней, кроме врожденных, отсутствует плавное перерождение. Они все привязаны к циклу луны и обращаются резко и только ночью. А ты медленно перерождаешься и при этом сохраняешь ясность мышления. Инстинкты просыпаются только ночью.
— Бред какой-то. Откуда оно взялось? — очумело мотнул головой Кир. — И как от него избавиться?
Я с состраданием глянула в его потерянное лицо. Каково это — в один миг лишиться прежней жизни? Мне было пять, когда я впервые поняла, что отличаюсь от других детей. Но у меня были бабушка и мама, которые помогли мне научиться с этим жить, владеть собой, пользоваться даром. Но и в этом случае мне было тяжело, постоянный самоконтроль, боязнь ссоры или скандала (а точнее, сказать что-то плохое в запале ссоры), а потом и просто страх быть раскрытой и осмеянной сделал меня, и без того тихую и неприметную, совершенно замкнутой. Друзей мне заменяли книги и родня; как результат, для своих сверстников я была слишком начитанной и взрослой. Дети редко любят тех, кто отличается от них, а если еще и в лучшую сторону, тогда совсем плохо. Застенчивому подростку со всеми присущими его возрасту комплексами дополнительное отличие совершенно не добавляло уверенности в себе. Так что школьные годы я провела в депрессивном самокопании и мечтах о перемене к лучшему, мои терзания скрашивало только общество Кирилла с его рациональным взглядом на жизнь и с похожими проблемами в плане заведения друзей.
В универе я уже не шарахалась от всех вокруг, а, наоборот, пыталась общаться как можно с большим количеством людей. Умение гадать и болтовня о мистике молодежь тоже привлекают как магнит, так что я стала местной знаменитостью и наслаждалась своей маленькой победой. И пускай все это в прошлом, травма от детских переживаний все еще сидит где-то там, не давая до конца поверить в себя и раскрыться перед людьми. Каково же, когда твоя жизнь рушится в один миг, а от представлений о мире остаются только осколки?
— Увы, никак, — вздохнула я. — Это кровь, Кир. Кто-то из родителей должен был быть таким же.
— Мама была обычной женщиной.
— А отец?
— Своего отца я не знаю. Его не стало еще до моего рождения. Мать растила меня одна. После ее смерти — тетка, — Кирилл задумчиво потер переносицу, вспоминая события прошлого.
— А что случилось? — насторожилась я. — Умер?
— Никто не знает, просто в одну ночь мама проснулась, а его в постели нет. Просто взял и ушел, никому ничего не сказав. Теперь ясно зачем и почему.
— И больше вы о нем не слышали?
— Нет. Мать искала его, — вздохнул Кир. — Он даже не узнал, что станет отцом.
— Может, это и к лучшему, поди знай, что бы он сделал, если бы узнал.
— Значит, мать знала, какой я? — Кирилл задумчиво раскуривал сигарету.
— Необязательно. Твоя суть спала все это время, — я прикинула кое-что в уме, и спросила: — Сколько отцу было, когда он пропал? Лет тридцать?
— Да, где-то так. А что, это так принципиально?
— У каждого из нелюдей свой процесс перерождения. Суть дается при рождении, но просыпается в полную силу в определенную пору. В моем роду сила получается при рождении, но полную мощь обретает в 20. У оборотней все очень похоже. Первый в своем роду нелюдь определяет возраст перерождения других поколений.
— И что теперь с этим делать?
— Жить или попытаться снова связать силы. Но ликантропия никуда не денется. В общем, тебе решать.
— И что меня ждет? Ночное вытье на луну и беготня по паркам за прохожими?
— Смотря как к этому отнестись: как к приговору или как к испытанию, — пожала я плечами. — Ты ведь врожденный оборотень, ликантроп. Ты можешь контролировать свои обращения, инстинкты. Тебе повезло больше, чем новообращенному. А как жить, тебе решать.
— Значит, если я все верно понял, то я сам могу решать, когда становиться зверем?
— Насколько я знаю, да. Когда пройдет полный цикл обращения, тело и сознание свыкнутся со всеми изменениями, твои обращения станут абсолютно пластичны — и полные, и частичные. Но нужен полный цикл. От человека до волка. Сейчас ты в промежуточном.
— Значит, главное дело в самоконтроле? — кивнул Кир. — Что же, попытаюсь с этим справиться.
— Я постараюсь помочь по мере сил. Важнее научиться жить с твоим вторым я. Попробуем с ним разобраться. Если хочешь, можешь пока пожить у меня. Пока все не утрясется. Подыщем тебе куратора.
— Я сам хотел просить, я даже не знаю, с чего начать, — Кирилл пристально глянул мне в глаза. — Не страшно с таким квартирантом, как я, вдруг бросаться начну? Если что, скажи, ты и так много сделала.
— Да ты что! — отмахнулась я. Терять Кирилла из поля зрения я вовсе не хотела. — Я живу с полтергейстом в одной квартире, домовой вечно таскает еду из холодильника. Кирилл, ты не в состоянии нарушить мерный ход моей жизни. А если бросаться начнешь, на цепь посажу. Да и лучше тебе побыть под присмотром первое время.