Нечто чудесное

Макнот Джудит

Филберт снова выпил виски и облизал губы.

– Мисс Алекс ни слова не сказала, просто вздернула подбородок, как всегда, когда старается быть храброй, но в глазах застыло столько боли, что даже мужчина заплакал бы. И я плакал, – хрипло признался он, – ушел в свою комнату и ревел, как ребенок.

Джордан сглотнул, пытаясь протолкнуть невесть откуда взявшийся в горле ком.

– И что было потом?

– На следующее утро мисс Алекс спускается к завтраку, как всегда, и улыбается мне, тоже как всегда. Но медальона на ней нет. Она больше никогда его не носила.

– И

вы считаете, что я похож на ее отца? – яростно взорвался Джордан.

– А разве нет? – пренебрежительно хмыкнул Филберт. – Разбиваете ей сердце каждый раз, когда появляетесь, и предоставляете нам с Пенроузом залечивать раны.

– О чем вы? – настаивал Джордан, пытаясь плеснуть себе виски и проливая его на стол. Но когда Филберт протянул бокал, Джордан послушно наклонил бутылку.

– Я говорю о том, как она рыдала день и ночь, когда считала вас мертвым. Как-то я увидел ее стоявшей перед вашим портретом. Она целые часы проводила у этого чертова портрета, а сама такая бледная и худенькая, почти прозрачная. И что же? Показывает на вас и говорит тоненьким дрожащим голоском, стараясь снова не заплакать:

«Взгляните, Филберт. Разве он не прекрасен?»

Филберт покачал головой и с отвращением поморщился, лучше всяких слов давая понять, что имеет собственное мнение относительно внешности Джордана.

Слегка умиротворенный поразительным известием, что Александра все-таки скорбела о нем, Джордан не обратил внимания на выразительное лицо слуги.

– Продолжайте, – велел он.

Глаза Филберта неожиданно вспыхнули гневом.

– Вы влюбили ее в себя, а она… она приезжает в Лондон и узнает, что вы вовсе не считали ее настоящей женой! Женились на ней из жалости! И хотели отослать в Девон, в точности как ее папаша свою жену.

– Она знает о Девоне? – охнул Джордан.

– Она обо всем знает! Лорду Энтони в конце концов пришлось ей рассказать! Видите ли, ваши модные лондонские друзья-щеголи смеялись над ней, потому что бедняжка не скрывала, как вас любит! Зато каждому известно было, как к ней относился муж, потому что вы не постеснялись говорить о девочке с вашей содержанкой, а уж она раззвонила всему свету! Вы назвали этот брак вынужденным… вынужденным неудобством. Унизили мисс Алекс, и она снова плакала и плакала… так горько, что сердце разрывалось. Но больше вы ничего не сможете ей сделать – теперь она поняла, что за лживый негодяй достался ей в мужья!

И, выложив все, что хотел, Филберт поднялся, поставил бокал, гордо выпрямился и с невозмутимым достоинством объявил:

– Я говорил мисс Алекс и теперь скажу: не стоило спасать вас! Пусть бы эти самые грабители сделали свое дело!

Джордан посмотрел вслед старику, на осанку и походку которого ни в малейшей степени не подействовало невероятное количество выпитого спиртного, и тупо уставился в бокал, начиная медленно осознавать причины столь резких перемен в отношении к нему жены. Короткое, но достаточно выразительное описание болезненно худой Алекс, часами не отходившей от его портрета в Хоторне, острым кинжалом врезалось в сердце. Джордан живо представил девочку, впервые переступающую порог

лондонской гостиной и не умеющую скрыть свои чувства, девочку, встреченную холодным презрением, вызванным, без сомнения, нескромностью Элиз, повторившей бездумное, шутливое замечание Джордана.

Прислонившись головой к спинке кресла, Джордан закрыл глаза, охваченный одновременно сожалением и облегчением. Образ, который он лелеял в памяти – образ очаровательного, искреннего, милого ребенка, – не был ложным, ошибочным, и почему-то эта мысль затопила душу неожиданной радостью. Сознание того, что он стал причиной ее страданий, заставляло Джордана сжиматься от стыда, но он ни на секунду не усомнился, что нанесенные раны невозможно излечить. Однако он не настолько глуп, чтобы подумать, будто она поверит его объяснениям. Единственный способ вернуть ее любовь – не говорить, а действовать.

Джордан со слабой озабоченной улыбкой устроился поудобнее, обдумывая предстоящую стратегию.

Однако к девяти часам утра ему было не до улыбок, поскольку лакей вернулся с сообщением, что Александра не ночевала в доме вдовствующей герцогини. Не улыбался он и полчаса спустя, когда сама герцогиня величественно вплыла в его кабинет, заявив, что именно он виноват в побеге Александры, и разразилась уничтожающей тирадой на тему грубости, высокомерия, нечувствительности Джордана, не говоря уже об отсутствии здравого смысла.

Александра натянула вчерашнее платье из желтого шифона, разодрала пальцами спутанные волосы, выглянула в коридор и быстро сбежала по лестнице в свою комнату.

Если Джордан следует тому же утреннему режиму, что и предыдущие два дня, значит, сейчас он у себя в кабинете обсуждает дела с компаньонами.

Стараясь найти способ незамеченной выбраться из дома вместе с Филбертом и Пенроузом, Алекс подошла к гардеробу и открыла дверцу. Пусто. Ни одного платья… если не считать дорожного костюма.

Обернувшись, Александра оглядела комнату и заметила, что с туалетного столика убраны духи и щетки. Может, она попала не в ту комнату?

Но в этот момент дверь открылась, и в спальню вбежала горничная. Прежде чем Александра успела остановить ее. Мари метнулась к порогу и выскочила на балкон.

– Ее светлость вернулась, Хиггинс! – закричала она дворецкому.

«Все мои намерения ни к чему не привели!» – с ужасом подумала Александра. Правда, так или иначе вряд ли удалось бы избежать столкновения с мужем, и чем скорее отношения будут выяснены, тем лучше.

– Мари, – окликнула она горничную, уже спешившую вниз с радостной вестью. – Где герцог? Я сама поговорю с ним.

– В кабинете, ваша светлость.

Джордан, мрачно хмурясь, метался по огромному, уставленному книгами кабинету, словно тигр в клетке, ожидая появления Александры, отказываясь думать, что с ней случилось что-то, и не в силах изгнать неотвязный страх.

Предполагая, что Хок собирается сорвать на ней гнев в ту же минуту, как она появится, Алекс тихо вошла в кабинет, прикрыла за собой дверь и спокойно поинтересовалась: