Неделя холодных отношений
Шрифт:
«Грибка заразного с этим кадром подхватить можно….».
По сравнению с ним сыновья, обширно разукрашенные точными и тонкими цветными изображениями, выглядели гораздо опрятнее.
Старик тоже хихикал, смущённо прикрывая ладошкой щербатый рот.
– Давай, парнишка, догоняй-ка нас. Выпей, уважь. А то голосок у тебя какой-то чаморошный, неправильный. Додик, наливай мужчине!
Из закусок на столе присутствовали только две глубокие эмалированные миски. В одной ещё оставалось много остро пахнущей и сочной квашеной капусты, а во второй плавали в коричневом соусе четыре большие котлеты.
Выпили. Старичок поспешил занюхать хлебом и опять первым заговорить.
– Дед мой, Елизар, прадедушка-то ваш, сынки, много мне чего в детстве про Челябу рассказывал, как они там, в неволе, металлургический завод строили. Говорил всегда, что без водочки-то они с корешами и обедать не садились….
С запозданием бодро крякнул, опустив стакан на стол, Мишаня.
– Эх, хорошо!
– Хорошо-то хорошо, когда выпьешь, да ишшо…
– Батя, так времена-то раньше у вас какие были!
– Какие, какие… Люди были тогда другие, вот что я тебе, Додик, скажу! Отец мой после войны как на тракторе работал! Он один любил пахать. Главное тогда было – гектары по норме выбрать! Привяжет он бинтик к гусенице – это чтобы поле для первого раза смерить – и пошёл! Сам в валенках худых на работу бегал, а гектары для колхоза исправно выдавал.
Роняя изо рта длинную капусту, захохотал Мишаня.
– Скажи ещё, что и ты, батя, тоже героизмом на полях отличался!
– Не скажу, обманывать не буду! Раньше люди и работать по совести могли, и разбойничать по понятиям. У кого что и как тогда получалось, а сейчас какой фраерок мелкий зашибёт случайно немного грошей – и всё, воняет от него разными одеколонами, сразу же в депутаты такой человек лезет! Депутат из него…
Старик разволновался, бросил на стол вилку.
– Депутат.… А самому по-хорошему срок корячится.
– Всё, хорош! Забыл, что тебе так нельзя переживать? Особенно после парилки.
Давид приобнял отца и сделал серьёзное лицо.
– Не слушай ты этого придурка.
Даже и не стараясь прожевывать закуску до конца, Мишаня продолжал весело фыркать в притиснутые ко рту волосатые кулаки.
– А ты, Кирилл, чего притих?! Расскажи, как там дела продвигаются, чего с документами? Пивка холодненького не хочешь?
Давид внимательно посмотрел на него, потом – на брата.
– …И просвети нас, где это Вадимка Лукин так долго от своих лучших друзей скрывается? Машину говорят, вроде, он свою разбил? Из-за этого, что ли, на глаза людям-то не показывается?
Мишаня опустил голову на стол и подрагивал плечами.
– Или это ты его куда спрятал, чтобы перспективы себе очистить?
– Да брось ты, Давид, несерьёзно это…
– Согласен, не в масть. И всё-таки, что с Вадимом-то будем решать? Ты же гарантировал вроде, что придумаешь, как его из дела выключить, как нам долю Вадимкину через его отца купить? Не получается? Или джентльмены эти, в пиджаках-то которые, успели наобещать тебе чего другого?
– Нет, что ты…
– Как эти москвачи-то себя ведут? Не просекли ещё, что ты с нами дела делаешь?
В эти мгновения нужно было обязательно улыбнуться. Кирилл широко раздвинул твёрдые губы.
– Понты гонят. Говорят они много, но всё не по делу.
Мишаня наконец-то вытер рот.
– А классно ты, Кирилл, придумал, как этого придурка сделать холодным! А где закопал-то его? Покажешь? Ну, даёт мужик! Во, батя, какие бухгалтеры у нас есть решительные!
«От столичных хамов хоть пахнет приятно…».
Кирилл имел все основания считать себя умным, тонким, образованным. И было обидно, что многие их тех, с кем ему приходилось вести дела, не хотели замечать и ценить в нём таких особенных качеств.
Поведение москвичей оскорбляло, но уровень местных бандитов был изначально ниже, и здесь он надеялся на больший успех, на собственную хитрость и чутьё.
«А, может, это Утюги что-то с Вадимом сделали? Потом и меня так же… Если про всё узнают».
Давид отвлёкся на телефонный звонок. Отвернулся от стола, резко что-то ответил и, продолжая разговаривать в стороне, подозвал к себе брата.
Оставшись в одиночестве Утюжников-старший поёрзал по скамейке, подсел очень близко к Кириллу.
– Парнишка, ты не обращай внимания особо-то на слепоту мою. Я привык, и ты, в случае чего, помалень привыкнешь. Люди только вот по-разному к слеподырам-то относятся. Ну, бабы, те вообще.… Вот уже много лет как я такой, сколько раз женщины на меня натыкались, чуть с ног не сбивали. «Не видите, что ли?» – говорю. «Ой, извините!». А мужики, даже поддатые, ни разу меня не толкнули.
Слепота не глухота, не такое уж это и плохое дело. Вот у меня, когда мы в бараке ещё жили, на левом берегу, сосед был глухой – вот это беда, действительно! Не слышал мужик даже, как чайник на плите кипит! Представляешь, ему пять чайников на год еле хватало!
– И про людей тоже вот…, про судьбы людские.
Старик погонял пальцем по доскам стола сухую хлебную крошку.
– Нехорошо людей без причины губить. Я вот сынкам-то своим с малолетства так и говорил – не губите, ребята, зазря человека! Только если уж без этого никак не обойтись… Ты-то вот парень с образованием, повезло, значит. А мои сынки в детстве горевали много, не всегда у них и хлебушка-то досыта без папки было, вот ведь как…
Завидуют они тебе и всем таким парнишкам, как ты. Говорили мне сынки много раз про это… Додик-то, он вообще смышлёный, больших верхов мог достичь, да только простым людям не всегда всё так легко даётся. Вот ребята и обижаются на других ребят, на особенно везучих… Душегубят они иногда от обиды-то.
Губы старика хитро и ехидно сжались.
«И глаза, наверно, у него такие же….».
Кирилл неправильно потел, голова уже страшно чесалась от жары и влаги, но разрешения зайти в парилку ещё не было.