Неделя холодных отношений
Шрифт:
– Т-ты чего?! Па, с тобой всё в порядке?
Не умея быстро остановиться, капитан Глеб утвердительно кивнул.
– Чего смешного-то?! Плохо ведь!
Глеб приподнялся на локте, сильно хлопнул угрюмо сидящего рядом Сашку по плечу.
– П-погоди…. Сейчас объясню.
Неудержимо закашлялся, сложился, упав на бок, почти пополам, громко сплюнул мокрый комок в сторону. Обтёр рукавом рот, слезящиеся смехом глаза. Прочно сел у огня.
– Мы оба с тобой идиоты.
– Почему?
– Только что, перед пробуждением, меня потревожил серьёзный кошмар…. Сильный по впечатлениям, но такой же глупый, как и твоя исповедь.
Капитан Глеб пристально, глаза в глаза, посмотрел на сына.
– …А снились мне, чудесный мой сын, практические мысли о том, что ты, такой весь поэтический и нежный, совершенно свободно мог грохнуть Вадима именно в те же самые минуты! То есть когда мы с тобой в течение часа по отдельности определяли условия нашего лагеря.
Представилось мне, замечательный Сашка, что ты, да, да, именно ты, нечаянно встретил у того обрыва только что приехавшего в лес Вадима! И что вы сцепились там по поводу очередного его словесного паскудства! Как ножом своим ты умеешь орудовать, я видел, как глаза твои блестят при имени Евы, тоже приходилось наблюдать, вот и наложились эти впечатления на постоянную головную работу, да на имеющуюся в этой голове высокую температуру…
И самое плохое во всех этих моих мыслях то, что я не мог, даже во сне, найти в них ни малейшего изъяна. Всё совпадало, все подобные события могли происходить. И я грустил.
– Точно, идиоты…
– Ну, будет тебе отца-то обзывать. Может, лучше кофейку, а? Отборного выпьем, желудёвого, лучших сортов, без всяких там каштановых примесей?! Давай?
– Согласен. Я сейчас только умоюсь.
Старательно отворачивая лицо от ярких, пронзительных всполохов костра Сашка отошёл в сторону, пригоршней твёрдого снега долго оттирал лицо. Хорошо, полной грудью, вздохнул, вернулся к огню, к отцу.
Не говорили, но понимали, что сегодняшний вечер и предстоящая ночь – последние здесь, в этом лесу.
Смотрели вместе на небо, удивлялись некоторым крупным звёздам, пытались по очереди разгадать розовый свет, мерцающий совсем низко над невидимым горизонтом.
О завтрашнем дне – ни слова.
– …Зло будет существовать всегда, но я не хочу тратить свою жизнь на борьбу с ним. Зло разных размеров и в разных обличьях постоянно приходит, и будет приходить в наш мир, но только не через меня.
– Как это?
– Кто-то бросает бумажку мимо урны на тротуар. Я не кричу, и не буду кричать по этому поводу, не возмущаюсь, не поднимаю эту бумажку и не опускаю её демонстративно в урну с кислой укоризненной рожей: «Фу! Какие вы тут все гадкие!». Просто обёртку от своего мороженого я всегда бросаю в урну. Всегда. Буду рад, если ты привыкнешь поступать точно так же.
– Это же простое ожидание, а если действовать…?
– Ошибка. Соблюдение собственных принципов и есть самое сильное действие.
Капитан Глеб кашлял редко, не напрягаясь уже до рвоты; немного ещё ломило спину, по-прежнему неспокойно гудела от высокой остаточной температуры голова. Он чувствовал, что выдержал, что готов к самому главному. Теперь нужно было готовить к кульминации пьесы технический реквизит и сына…
– Послушай, давай я ещё малость поваляюсь, потешу у огонька свои старые косточки, а ты нагрей нам побольше чистой воды, ладно?
– Много?
– Для стирки. И ещё самую малость – для осуществления преступного замысла.
– Не понял ни про стирку, ни про преступление…
– Грей быстрей воду, демагог!
В спокойном тепле, у костра, действительно, было хорошо.
Капитан Глеб Никитин дремал и думал о деталях.
– Так, и посмотри ещё в наших запасах парочку стеклянных бутылок. Или, постой, там, в хламе, банка была большая, прозрачная! Нам нужно обязательно белое стекло.
Сашка отозвался из темноты не скоро.
Побренчав наощупь замороженными жестянками, он, наконец, бросил к костру, под ноги отцу, стеклянную банку.
– Только, кажется, она треснутая….
– Сойдёт, мы всё равно её сейчас на фрагменты расчленим.
– И ещё, сын…. Посмотри в наших дровах палки какие-нибудь, или несколько сучков попрямее. Метра по два и толщиной как швабра. Примерно. И обстругай их так, чтобы без особых неровностей были.
– Опять на рыбалку?
– Ага! Ловить будем особо крупную рыбу. Акулу.
Капитан Глеб Никитин сложил две первые принесённые Сашкой палки, не очень плотно перевязал их оранжевыми нитками ближе к концам.
– Теперь давай бить нашу стеклотару. Подальше от спальных мест, у камней…. Ага.
Черенками ножей Глеб и Сашка быстро расколотили толстостенную двухлитровую банку, пахнущую какими-то химикатами, на целую кучу длинных и острых осколков.
– Вода есть у нас, только не горячая?
Глеб положил связанные палки на ровный снег и начал втыкать между ними стеклянные зубья. Некоторые шатались в промежутке, часть держалась крепко.
– Поливай их понемногу и посыпай сверху снегом, аккуратненько уминай руками…. Осторожно только, не порежься! Воды немного лей, должен получаться раствор, примерно как бетон. Классно! Ещё раз утрамбуй снег в промежутках и давай отнесём её в сторону.
Получилась широкая и длинная, как лыжа, корявая полоса с шеренгой прозрачно-опасных стеклянных зубцов, торчащих вверх.
– Вещь! До утра схватится на морозе – завтра употребим.
– А для чего?
– Для кого, для кого…. Для акулы. Тащи остальные палки, повторим операцию.
После работы со стеклом капитан Глеб принялся за личную гигиену.
Задумчиво опустив свой оставшийся одиноким белый носок в жестяную банку с нагретой водой, он медленно, не особенно спеша движениями рук, поднял намокшую тряпочку на уровень глаз и пристально принялся её рассматривать. Вздохнул.