Неделя в декабре
Шрифт:
Господи, ну почему, думала Шахла, одеваясь, варя кофе, выходя из дома, — почему такое состояние души считается возвышенным или желанным? Чем столь уж привлекательна необходимость проживать день, оставаясь совершенно слепой к людям, глухой к новостям, о которых кричат выставленные в киосках газеты, зашоренной узостью тупика, в который ты зашла? Ах, Хасан, глупый мальчик. Эти ощущения именуют любовью, однако похожи они скорее на одиночное заключение. Даже Поль Элюар, тема ее докторской диссертации, каким бы радикальным и трезво мыслящим поэтом он ни был, и тот попал в это узилище, отчего и дал своей новаторской книге любовной лирики название «Град скорби»…
Усевшись на втором этаже автобуса, Шахла отбросила с лица длинные черные волосы и надела очки для чтения, предписанные ей для коррекции астигматизма. А, ладно. Хватит уже, сказала она себе; и губы ее задвигались, безмолвно произнося полные решимости слова. Утро она провела, роясь в библиотечных книгах, ланч — в университетской столовой, а предвечерние часы — на заседании «Французского общества», где рассказала о задуманной ею поездке в Верден. И никто, глядя на нее, веселую и деятельную, не догадался бы, полагала она, что голова ее занята совсем другим.
Отработав утреннюю смену на «Кольцевой», Дженни Форчун вернулась в свою квартиру на Дрейтон-Грин. Она быстро прибралась, навела порядок, потом послала Тони эсэмэску, спросив, когда он вернется домой. «В 6.30. Не слишком поздно для чая?» — «Нет, сойдет. Пирог?» — «ЦЦ
Обстановка квартиры значила для Дженни очень многое. Она просматривала глянцевые, рассказывающие о жизни знаменитостей журналы, — ее интересовали не звезды мыльных опер, не девушки, рассказывавшие по телевизору о погоде, а жилища, в которых они фотографировались, — Дженни искала что-нибудь такое, что могла скопировать или видоизменить, приспособив к своему жилищу. Она даже покупала специальные дизайнерские ежемесячники, хотя ей не нравились картинки с мебелью из нержавейки и монотонные по цветовому решению интерьеры — все это смахивало на какую-то фабрику; Дженни предпочитала обстановку более уютную, с яркими тканями, среди которых по-настоящему приятно жить. Уголок комнаты, видный из-за полуоткрытой двери, и то, как падает в комнате луч света, — все это было для Дженни не просто частью дома, но говорило о людях, которые в нем обитают, пробуждало в ней желание жить.
Вот это и была та реальность, которой довольствовалась Дженни. Она наполнила ванну, зажгла ароматическую свечу и, опустившись в воду, раскрыла роман, получивший в 2005-м премию «Кафе-Браво». Все-таки на ее вкус он был тонковат. И слова его не создавали никакого подобия музыки, а просто излагали факты, как в какой-нибудь инструкции; однако Дженни не любила бросать начатую книгу и потому снова окунулась в эту водянистую размазню. Герои ее носили имена Ник и Лили, отдававшие каким-то металлическим привкусом. Почему было не назвать его Джейком, а ее Барбарой? — думала Дженни, — все-таки звучало бы иначе. И читать было бы приятнее.
После чаепития в обществе Тони Дженни проделала то, что предвкушала весь день, — вошла в «Параллакс». Она знала, что Джейсон Пёсс появится там сильно позже нее, однако до этого ей нужно было переделать несколько дел.
Дженни любила бывать в «Параллаксе». Владельцам и распорядителям игры (двенадцати калифорнийцам китайской национальности, прочитала она где-то), похоже, удалось разрешить проблему, неотделимую от подобного рода миров и известную в роботехнике как эффект «зловещей впадины». Люди могут отождествлять себя с фотографически точно воспроизведенными человеческими существами, могут проявлять интерес к контурным изображениям или персонажам мультфильмов. Однако по мере того, как изображение персонажа развивается от грубого наброска к завершенной фигуре, возникает внезапный спад приязни к нему, спад сопереживания: отражающий таковое график обзаводится двумя пиками — одним на начальном, схематичном, этапе, другим на конечном, фотографическом, — но между ними резко проваливается. Большинству производителей игр не хватает мощностей для поддержки правдоподобия их персонажей, вид они имеют грубоватый, а на конечный подъем кривой сопереживания приходится тратить немалые средства. Именно из-за этого по прошествии многих, многих лет по экранам компьютеров все еще попрыгивают аляповатые человечки в фуражечках. А вот в распоряжение фанатов «Параллакса» было отдано нечто подобное технологии приключенческого кино, работающей в реальном времени и относительно недорого стоящей.
И потому, когда Миранда отправлялась на прогулку, или сталкивалась с соседями, или покупала что-нибудь в магазинах, она словно взаимодействовала с людьми из фильмов, с настоящими людьми, только немного уменьшенными. Она могла рассматривать их лица крупным планом и даже видеть поры на их коже. Это совсем не походило на детские компьютерные игры — нет, скорее Миранда становилась звездой собственного импровизированного фильма.
Сама же она мало чем отличалась от одного из трех женских макетов начального уровня игры. Впрочем, облик Миранды был обманчивым. Носила она стандартные джинсы и футболки, однако внешность ее Дженни создала из характерных черточек, позаимствованных у немалого числа актрис, певиц и моделей, существовавших в «Подлинной Жизни». Брови, например, принадлежали Памилле, миловидной солистке группы «Девушки сзади». В Мирандиной «походке знаменитости» голливудская звезда Джулиана Ричардс соединилась с эфиопской моделью Жери, не так давно вышедшей за футболиста Шона Миллса. Глаза имели ту же форму, что у Эвелины Белле, а цветом не отличались от знаменитых темных, орехово-шоколадных лучистых глаз Дженнифер Кокс.
Большая часть этих тонких, обошедшихся ей довольно дорого отличий попусту предъявлялась мускулистым, вооруженным до зубов воителям, которых она встречала в торговых центрах. Однако Миранда, совершенно как Дженни, одевалась не для мужчин и не для макетов мужского пола, но для собственного удовольствия. Ну так вот: какой наряд избрала бы она для вечера в клубе, соединенного к тому же с первым свиданием?
Пробродив пару часов по виртуальному универмагу, Миранда покинула его, унося черное платье, значительно выше колен, розовые туфельки на высоком каблуке и розовый же леотард от «Бутика модных девушек» Мэри Лу из Порта-Каскарина. По меркам «Параллакса» наряд был скромненький (большинство девушек танцевали там обнаженными по пояс, а то и украшенными всего лишь ремешком из тигровой шкуры), но все же куда более рискованным, чем тот, что Дженни носила в ПЖ.
Едва Миранда успела переодеться, как получила сообщение — вопрос, собственно, — не желает ли она перенестись в клуб по воздуху? Вопрос от Джейсона. «Еще бы», — ответила Миранда и несколько мгновений спустя оказалась рядом с ним в одном из самых новых клубов — в «Пургаторио». Знаменитый, специально приглашенный на этот вечер диск-жокей проигрывал музыку техно, хип-хоп, транс… много чего, позаимствованного из незаконных интернетовских сайтов ПЖ. Клуб выглядел просто фантастически — в нем имелся даже подсвеченный пурпурными лампами водопад, ниспадавший в бассейн, где могли поплавать — и плавали — все желающие! Дженни купила себе и Джейсону по бокальчику вина — за 100 вахо, которые она сняла со своей кредитной карточки, — и танцевала с ним под чистыми звездами.
Можно было бы и пощелкать кнопками, расположенными прямо у танцевальной площадки, однако они предлагали лишь то, что годилось для бабушек, поэтому Миранда накупила кучу фильмов — «Девушка с обложки», «Субботняя лихорадка», «Смуглая отрава» и «Трепетные бедра» — самый клевый набор для девушки вроде нее. Когда она раскачивалась и стремительно кружилась в танце, подол ее платья взлетал, выставляя напоказ розовый клинышек леотарда, и Миранда думала, что выглядит сексуальной, но и благопристойной — как балерина. У Джейсона вышли все деньги, и она купила ему пива, а сама пила родниковую воду, один литр за другим.