Недетская игра в прятки

Жеребцов Алексей

В сравнении с Москвой и Петербургом, где прошла вся прежняя жизнь, этот город, конечно, сильно проигрывал. Саранск и после революции оставался тихим небогатым уездным городом, к нему только начинали подбираться индустриальные преобразования первых пятилеток. Индустриализация зазвучала непривычным для слуха горожан шумом машин и механизмов, нарушила привычный спокойный городской пейзаж разбитыми строительной техникой дорогами и огромными котлованами будущих предприятий и зданий советских учреждений. И только центральная часть города все еще оставалась островком покоя и тишины, и сохраняла патриархальные традиции прошлого.

К сожалению, многочисленные

пожары, случавшиеся в городе, уничтожили почти все следы его без малого трехсотлетнего прошлого. И все же о прошлом напоминали храмы, плохо сохранившиеся деревянные тротуары и неровные улицы далеко не везде покрытые сильно изношенными брусчатыми мостовыми. Эти улицы в дождливые дни превращались в озера, так что для прогулок по городу Елене приходилось выбирать сухую погоду.

Во время таких прогулок Елена останавливалась и склоняла голову перед ветшающими, но пока еще многочисленными храмовыми постройками, превращенными в последние годы в мастерские, склады и различные хозяйственные конторы.

Ее внимание, конечно, привлекали едва сохранившиеся следы рвов и земляных валов, окружавших когда-то город-крепость, охранявшую тогдашние рубежи России, но крепость потеряла свое главное назначение, не сохранилась и разрушилась еще в конце XVIII века.

Старинных построек в городе осталось совсем не много. Среди таких построек нельзя было обойти вниманием угрюмого вида старинное здание, расположенное рядом с Трехсвятской церковью – небольшое здание с заложенными кирпичом окнами и оставленными в них небольшими отверстиями, похожими на бойницы. Его стены и крыша местами были покрыты мхом. Крышу украшали небольшие деревца и кустики, указывающие на чрезвычайную ветхость этого строения.

Елена, возвращаясь с прогулок, рассказывала Анастасии Георгиевне о своих наблюдениях, а та пересказывала ей воспоминания о старом Саранске, услышанные от знакомых из среды местной интеллигенции. Это были истории похожие на легенды. Более всего впечатляли рассказы о драматических событиях, произошедших в городе и связанных с крестьянскими восстаниями возглавляемыми Степаном Разиным и Емельяном Пугачевым.

Елена узнала, что привлекшее ее внимание старинное здание, возле Трехсвятской церкви, местные жители называют «Пугачевской палаткой». Когда-то это здание было украшено решетчатыми окнами и железным крыльцом.

Во время, когда в городе хозяйничал Пугачев, в этой палатке содержались, подвергались истязаниям и пыткам, свозимые дворовыми людьми из окрестных сел и деревень и ожидающие казни местные помещики – их недавние хозяева. Возле железного крыльца творились казни и с него же оглашались распоряжения и зачитывались манифесты предводителя бунтовщиков, называвшего себя истинным Российским императором и самодержцем Петром III.

Елена была уверена, что Пугачевская палатка не случайно оказалась у нее на пути и приковала ее внимание. Все события последнего года ее жизни были наполнены жестокостью и несправедливостью, когда она, совершенно не заслуживающая такого обращения, подвергалась унижениям и допросам в казематах ОГПУ.

Вероятно, более жестоким допросам и даже пыткам подвергались помещики, содержащиеся когда-то в Пугачевской палатке. Несомненно, жестокость того народного бунта испытали на себе жены и дети тех помещиков. Елена думала о женщинах, которые были виноваты уже тем, что были женами помещиков, прошедших через Пугачевскую палатку. Сами собой выстраивались исторические параллели между событиями, происходившими сто шестьдесят лет назад

и современными, участницей которых невольно стала сама Елена. Ей представилось, что судьбы помещиков, подвергавшихся пыткам и даже казням в Пугачевской палатке очень похожи на судьбы Андрея и других бывших царских офицеров, канувших в неизвестность в казематах Лубянки. Уже почти не было сомнения, что сами здания в Москве, где разместилось ОГПУ и эта старинная Пугачевская палатка здесь в Саранске, также как и люди, нашедшие в них в разное время свое предназначение и роль, имеют потомственную родовую связь через многие годы и поколения.

Стены этих зданий пропитаны сломленной волей, стонами и скорбью людей, которые подвергались и подвергаются злодеяниям и пыткам, в их стенах рождались и рождаются предательство и несправедливость и они эти здания, как в прошлом, так и теперь дают прибежище темным силам. Так думала Елена и у нее на это были основания.

В последние недели Елене часто приходилось посещать здание, в котором разместилось местное отделение ОГПУ. Каждый раз, находясь в нем, к ней возвращались оцепенение, ее охватывали холод и ужас, подобные тем, которые она испытывала в Москве в стенах здания на Лубянке, подвергаясь допросам и ожидая приговора по делу, смысл и содержание которого она так и не смогла уразуметь.

Эти ее нынешние ощущения оцепенения, холода и ужаса возникали от осознания того, что в любой момент времени и в зависимости от неизвестных ей причин, настроений или просто по прихоти человека ведущего ее теперешнее дело в ее судьбе может случиться поворот, от которого ничего хорошего ждать не приходится. И последствия такого поворота она не может ни предвидеть, ни предотвратить.

Как ни хотелось ей держаться подальше от мрачного дома, в котором размещено местное ОГПУ, но вот опять участковый Василий Черняйкин передал ей повестку, которой следователь Соколов вызывал ее на беседу. В последние недели Елену вызывали туда часто, даже по очень незначительным поводам, ей это было крайне неприятно, но приходилось являться и вести себя ровно и сдержанно. Однако, несмотря на все неприятные чувства и ощущения, связанные с этими посещениями, нельзя было не заметить, что в обращении к ней у следователя Соколова появилась даже некоторая любезность.

Наступило утро, когда Елене снова предстояло пойти к следователю. Она поднялась, щурясь от утреннего солнца, взглянула на лежащую, на столе повестку, поправила сбившееся с плеча Гриши одеяло, подошла к окну, чтобы поправить занавеску.

Как ни старались Елена и Анастасия Георгиевна защитить сон Гриши от яркого утреннего света, это у них плохо получалось. Они меняли занавески, подбирали поплотнее и потяжелее, но солнечный луч все равно находил небольшой просвет между занавесками и не спеша разгуливал по комнате, касаясь сначала лица Елены, а через короткое время добирался и до Гриши.

Елена еще раз взглянула на Гришу, вздохнула и отправилась на кухню, оттуда уже распространялся запах кофе. Анастасия Георгиевна поднималась всегда очень рано и если позволяла погода еще до завтрака выходила прогуляться, она всегда обходила ближайшие к ее дому четыре квартала городской застройки и возвращалась в маленький дворик возле своего дома, где любила посидеть на скамеечке, послушать щебетание птиц. Прежде она при этом грустила о собственном одиночестве, теперь в ее жизни многое изменилось, появились заботы, об одиночестве она перестала думать, а ее мысли теперь обращались к планам на текущий день и ближайшее будущее.