Недетские забавы
Шрифт:
— Эй, кто-нибудь здесь есть? — зову. Не знаю, правильно это или нет, ведь ранее меня не похищали. Но и сидеть здесь в неизвестности нет никакого желания.
Ответа не поступает. Я еще громче начинаю кричать, голос садится, хочется пить. Спустя какое-то время я все же слышу шаги за стеной, уверенные такие и очень тяжелые.
— Чего орешь? — голос незнакомый. Этого человека я точно не знаю, грубоватый, слегка надменный.
— Где я? Кто вы? Как долго я здесь? — поток вопросов так и сыпется.
— Полегче, куколка, —он насмехается, —Мне просто сказали
— Тогда дайте мне воды, я еле говорю, — прошу, вытягивая руку вперед.
— Да, горло бы надо тебе смочить, а то еще работать не сможешь, — он противно ржет, а я столбенею.
— В каком смысле?
— Ой, не надо прикидываться невинной овцой, я таких как ты тут повидал сотни.
— Я правда не понимаю о чем речь! — воплю и начинаю дрыгаться, чтобы отцепить руки.
— Ага, конечно! — он уже рядом, подставляет горлышко бутылки к губам, и я делаю жадные глотки.
— Послушайте, меня похитили, — шепотом говорю, чувствую, что он все еще рядом, — Я понятия не имею кто. Помогите мне.
— Если я тебе помогу, то меня сразу пристрелят, — он отстраняется, — Так что сиди тихо.
Его шаги отдаляются, он уходит. Я кричу ему в спину слова мольбы о помощи, но безуспешно. Дверь с грохотом закрывается, и я снова остаюсь одна. Еще какое-то время безуспешно пытаюсь высвободить руки или хотя бы снять повязку, но любые мои манипуляции приводят только к новым ссадинам и боли. Я закрываю глаза и вырубаюсь.
— Аккуратнее давай, ценный груз, — сквозь сон слышу голоса. Кто-то трогает меня ниже пояса, в районе раны на ноге. Невыносимо больно, словно мне ложкой ковыряются в незажившем шраме. Мычу и брыкаюсь,боль становится нестерпимой.
— Да не шевелись ты, хуже будет, — тяжелая рука припечатывает тело к стене, — Открой рот.
Конечно, я не выполняю приказ и дальше стону.
— Открой рот, дура! Легче будет, — снова командует.
— Снимите повязку, — прошу сквозь стиснутые зубы. Боль становится такой сильной, что повышается пульс. Сердце выпрыгивает из груди.
Мне никто не перечит, повязка тут же слетает с глаз, я щурюсь от света, сквозь узкие щелки вижу три фигуры, одну из них узнаю. Игнат. Стискиваю зубы от неприязни к этому мужчине, Паша же предупреждал. Он стоит у дальней стены, безразлично на меня смотрит. В нем нет ни сожаления, ни симпатии, которую он демонстрировал ранее. Абсолютно безжизненный и пустой взгляд. Как я раньше не могла замечать эту наглую физиономию.
Передо мной на корточках сидит огромный мужчина, я не преувеличиваю. Ростом метра два, плечи как скала, взгляд серьезный и сосредоточенный. Только сейчас замечаю, что он обрабатывает мне рану. Швы разошлись и еще свежий шрам загноился. Паникую. Хоть бы не было заражения.
— Откроешь рот? — устало спрашивает этот бугай.
Я почему-то беспрекословно подчиняюсь, мужчина выглядит уверенно и не опасно, несмотря на его размеры. Возможно, я какая-то дурная, но чувствую, что в данную минуту мне пытаются помочь. Открываю рот, мне тут же вкладывают кляп из тряпок, скрученных в один валик. В ту же секунду на рану
— Потерпи девочка, надо зашить, я бы вколол тебе обезбол, ничего с собой нет, — он продевает хирургическую иглу и зашивает мою кожу словно полотно. Я рыдаю, стискиваю руки в кулаки. Боль нестерпимая.
Двадцать долгих минут мучений, новый шов готов. Не такой красивый, как мне сделали в больнице, а уродливый, безобразный. На всю жизнь останется напоминанием. Если, конечно, я выживу. Кто знает для чего я здесь.
— Ей бы в постель, антибиотики и покой, недели две хотя бы, — бугай обращается к Игнату.
— Боюсь у нас нет столько времени, ее ждут, — Игнат пожимает плечами.
— Сколько у нас есть времени?
— Дня три, не больше.
Я не улавливаю суть разговора до конца, но понимаю, что меня должны показать какому-то человеку.
— Он нас уроет, если увидит, в каком виде она, — Минаев переживает. Глаза бегают.
— Тогда у нас невыполнимая задача, поднять ее на ноги в самые короткие сроки, — этот великан подхватывает меня на руки как пушинку, даже бровью не ведет, — Давай ее в северный корпус положим.
Игнат кивает. Мы выходим из помещения, вернее меня выносят. Только сейчас замечаю, что была в каком-то сыром, холодном подвале. Типа погреба.
Мы заходим в небольшую комнату, тут только кровать и тумба. Больше ничего. Мужчина кладет меня на мягкий матрас и накрывает пледом.
— Поспи, если получится. Болеть будет еще долго, я постараюсь вколоть тебе обезбол, но это будет часа через четыре. Пока терпи.
Я киваю как болванчик, спорить не хочется. Стараюсь вести себя тихо и не отсвечивать. С больной ногой я далеко не убегу, а если буду создавать много шума, меня точно прицепят к кровати. И тогда я вообще не убегу.
— Вот и умница! — он улыбается. Улыбка добрая, но теперь уж я точно никому не доверяю. У Минаева тоже когда-то была добрая и спокойная улыбка, а сейчас я здесь.
Уверена, что Паша меня вовсю уже ищет. Не знаю, найдет ли до того, как меня куда-то увезут, но точно найдет. Представляю в какой ярости он сейчас, мечется из угла в угол. Главное, чтобы глупостей не наделал, не убил никого в порыве гнева. Усмехаюсь сама себе, понимая, что закрыла бы глаза на любые его злодеяния, лишь бы он сейчас прижал меня к себе и сказал, что все будет хорошо. Во что же мы с тобой влипли, Федулов...
Две поломанные детские судьбы, и вроде как моя начала складываться, я обрела семью, работу, дом и уют, а жизнь все равно за нас все решила. Все равно столкнула спустя столько лет. Сначала я думала для того, чтобы я с ним раскиваталсь. Чтобы я стала тем самым бумерангом, который нанесет ему сокрушительный удар. А сейчас понимаю, что несмотря на все то, что я приобрела, я оставалась такой же раненой детдомовской девочкой. Которую потянуло в сторону такого же мальчика. И вот мы вместе в одном котле из обид, боли и разочарований. Только теперь у нас есть кое-что одно большое на двоих. Наши чувства.