Недремлющий глаз бога Ра
Шрифт:
— Извини. А отец, кто он?
— Хочешь знать, не был ли он наркоманом? Нет, он довольно известный художник, долго и успешно работал, а умер просто от старости. Он был намного старше матери, но она пережила его совсем чуть-чуть. Ровно на столько, сколько нужно было нашим опекунам.
— Думаешь, ей помогли?
— С алкоголиками это недоказуемо. Достаточно оставить в баре месячный запас виски и положить на видное место ключ.
— Понятно. И все-таки, у тебя есть какое-нибудь человеческое имя? Как мне тебя называть?
Она вздрогнула:
— Придумай сам что-нибудь, что тебе по вкусу. И довольно об этом. Скажи лучше, что известно о работах доктора Мюссе? Вы разобрались в его файлах?
Меньше всего мне хотелось говорить о вирусах:
— Может, в другой раз? Все равно он не сможет их продолжить.
— Тогда и секс в другой раз.
— Столько шли и вдруг на тебе! Кратко говоря, он воздействовал на вирусные культуры слабыми излучениями — выводил мутантов с новыми болезнетворными свойствами. Но неясно как он получал клиническую картину: или брал с потолка, или…
— Что «или»? Что? — заерзала Хунхуза.
— Или его пациентами были люди!
— Разумеется люди, — она вздохнула, — а кто же еще? Их вербовали в восточной Европе, якобы для работы в США. В рейсе вспыхивали заболевания, что казалось вполне естественным. Больных переводили в изолятор, а оттуда — в море.
— Неужели «Мицар» никто не проверял? Портовые власти, таможня или какие-нибудь военные?
— Он же не заходит в территориальные воды. Снабжение сюда доставляют специально зафрахтованными танкерами, а людей привозят на катере. Как вас с мистером Липским.
— Знаешь, — воодушевленно сказал я, — пожалуй мы ограничимся памятниками — не надо денег.
— Как хочешь, — равнодушно ответила Хунхуза, — Главное, не забывай про бумажку — она сейчас у моего друга. Если что…
Как водой плеснула, Гингема. Нет, недаром фермеры ее так прозвали!
— Хорошо, про бумажку не забудем. Всё остается в силе, кроме долларов и секса, — я отодвинулся.
— Куда? Стой! — она вцепилась в меня с негодованием ребенка, у которого попытались утащить игрушку.
А через некоторое время я уже летел. Бяк-бяк-бяк.
Глава четырнадцатая
Заснуть в эту ночь мне так и не удалось. Я успешно добрался до каюты, заполз под одеяло и даже успел подумать о кошках — какие они на самом деле удивительные существа — как вдруг дверь открылась и в каюту ввалился мистер Липский.
На этот раз он был аккуратно причесан и выбрит, но из одежды оставил на себе минимум: семейные трусы до колен и вылинявшую хлопчатобумажную майку.
— Ты из казино, что ли? — удивился я.
— Между прочим, в десятый раз к тебе наведываюсь, — с обидой сказал маркиз.
— Так я же не знал, что это ты! Думал — привидение, и под кровать прятался.
Он покрутил у виска пальцем, сходил в ванную и торжественно водрузил на стол пузатую пластмассовую канистру:
— Закрой глаза и угадай, что здесь?
Сфинкс, блин:
— За сколько попыток?
— Правильно! Здесь три литра чистого. Если развести один к двум, получится шесть литров или двенадцать поллитровок. Две минус сейчас, десять — в уме. Или — три минус?
Я отложил мысли о кошках до более подходящего случая, поднялся и подошел к столу:
— Можно было и не ездить так далеко.
— Ха! — он взял кофеварку и до половины наполнил водой. — Не говорил я тебе, что мой прадед был великим тунгусским шаманом?
— Ты говорил, что он был великим тунгусским метеоритом.
— Это прабабушка! — Веник открыл мини бар и вытащил несколько кефирных стаканчиков. — А прадедушка во время её падения мирно пас кабаргу. После взрыва у него открылись экстраординарные способности — стал находить огненную воду с помощью обычной веточки. Веточкой помашет, и на рогах.
— Бабушка, наверное, не одобряла? — я взял кимоно, а махровый халат отдал партнеру.
Облачившись, мы долили в кофеварку спирт и отправились на палубу.
От шторма не осталось и следа: море будто выгладили утюгом, а легкий ветерок был прохладным, но вполне подходящим для предстоящего мероприятия.
По знакомому пути мы добрались к шлюпкам, поднялись по трапу к трубе, огромной как пятиэтажный дом, обошли её и, едва не расплескав спирт, забрались на самую верхнюю палубу.
Здесь открылась живописная панорама утреннего моря. Солнце только собиралось выкатиться на линию горизонта: вся восточная полусфера была залита нежным, бледно-розовым светом, в то время как на противоположной стороне еще сияли поздние звезды и ярко горела выпуклая половинка Луны.
Залюбовавшись этой величественной картиной, я забылся и стоял, озираясь, пока прагматичный маркиз не ткнул меня локтем:
— Будем лечиться здесь, или полезем дальше — на мачту?
— На мачте с тобой может случиться турбулентность, а халат у меня один, — я сел на железный ящик, выкрашенный шаровой краской и запертый на висячий замок.
— Да я же нарочно одеваться не стал! — Веник присел напротив, прислонившись спиной к пожарному шкафу. — На случай поимки и расправы. Думал, прикинусь лунатиком, как это однажды случилось в общежитии комбината общественного питания, среди голых весталок и озверевшей администрации.
Под кефир, мы пропустили по стаканчику.
Оказывается, бар на пароходе был безалкогольным. Не на шутку расстроившись, маркиз снял штаны и отправился в лабораторию. Дверь, как и предполагала Хунхуза, он открыл благодаря своим чревовещательным способностям.
Здесь, на открытой палубе, подслушать нас было невозможно; я сконцентрировался и пересказал Венику всё, что стало известно за последние дни. А потом события нынешней ночи — за исключением отдельных несущественных подробностей.