Нефрит
Шрифт:
К Далинде я подошел уже под вечер. Чтобы не рисковать, прошел мимо деревни, поднялся с километр и приткнулся к берегу на небольшой каменной косе. Тут подождал, когда начало смеркаться, и потом на веслах спустился обратно к деревне. Далинда встретила меня разнобойным лаем собак и стрекотанием генераторов – централизованное электроснабжение, от дизеля, выключали в десять часов, у администрации, как всегда, не было средств на топливо. Поэтому желавшие посмотреть телевизор – у многих над крышами торчали спутниковые тарелки – заводили свои электростанции.
Я вытащил лодку на песок, накинул рюкзак, «Сайгу» повесил на плечо вниз стволом. Я знал, что здесь встретить человека с ружьем так же обычно, как и с удочкой или с сетями. Ружье здесь было как хозяйственный инвентарь – необходимо для жизни. Охота и рыбалка составляли основу жизни местного населения. Деревня была совсем небольшой – дворов пятьдесят, и из них треть брошенных. Хозяева уехали или умерли. Я тут был всего один раз, и то зимой, но все равно сразу сориентировался, всего две улицы – блудить негде. Нужный мне дом находился на другом краю деревни, там, где избы начинали прятаться в лес. За все время, что я шел, на улице мне не встретился ни один человек. Никто не проявил интереса, на кого это лают все собаки деревни. Собак здесь, похоже, было гораздо больше, чем людей. Лишь в одном дворе за покосившимся забором какой-то пьяный обматерил своего пса, что не дает спать. Мертвое, сонное царство. Думаю, подобный образ жизни здесь вели и при царе, и при советской власти.
Мне пришлось долго стучать по калитке и кричать, вызывая хозяев, – во двор сам зайти я побоялся, слишком злобный был лай у двух псов, кидавшихся на ограду и показывавших мне оскаленные морды в прорезь калитки. Наконец стукнула дверь, и с крыльца донесся заспанный женский голос:
– Кого надо?
– Мне Михаила. Номоконов же здесь живет?
– Здесь. Только спит он.
– А вы разбудите. Скажите, Коля из Подгорного. Срочно надо.
– Я попробую, – неохотно согласилась женщина. – Но не обещаю, что он встанет. Вчера весь день пил.
Это было плохо. Мишка мне нужен был как воздух, все мои планы были построены в расчете на его помощь. В том, что он поможет, я не сомневался, но это если он в своем уме, то, что он может быть пьяным, я упустил. Мишка был хоть и молод, но пил, как настоящий эвенк. Часто и до полной отключки, а пока мог шевелиться, был еще и вредным, и драчливым. В общем, при таком раскладе судьба опять поставит мне палки в колеса.
Интересно, кто эта подруга? Мишка жил один, и чтобы он женился, я ничего не слышал. Опять мне пришлось ждать, я хотел было уже сам зайти в калитку – может, припугну собак и пройду, – но, взглянув на заходившихся лаем псов, передумал.
Наконец стукнула дверь, и пьяный, хриплый со сна голос позвал:
– Коля. Гурулёв. Ты там, что ли?
– Да я это, я!
– Сейчас собак придержу, заходи. Если, бутылка есть, конечно.
Он пьяно хохотнул своей шутке, крыльцо заскрипело, и раздались маты. Мишка разгонял собак. Я вздохнул, с пьяным Номоконовым иметь дела мне не хотелось, но деваться некуда, он у меня один здесь близкий знакомый. К тому же должник.
Мы сидели за столом, я, Мишка и его подруга Люба, на вид гораздо старше Мишки. Но тут в деревне, я думаю, выбор небольшой, так что не до жиру. На столе стояла только что открытая бутылка какой-то непонятной водки, я думаю, что-то самодельное, как здесь называют, самокат. Водку купили на мои деньги, Люба за десять минут сбегала к кому-то и вернулась уже с этой бутылкой. Мишка просил купить сразу две, но я наотрез отказался давать деньги на вторую.
– Как только сделаем дело, сразу дам хоть на ящик. Пей, пока белочка не придет.
С Мишкой Номоконовым судьба свела нас в детстве. Первый раз мы встретились в драке, в которой оба оказались с разбитыми носами. Я до сих пор помню, как маленький чернявый пацан, размазывая кровавые сопли, раз за разом кидается на меня. Я тоже уже почти обессилел, и, вытирая такие же сопли, вяло отбиваюсь от него.
Драка сначала была массовой – в сентябре мы, местные поселковые, всегда ходили учить жизни новый интернатский заезд, – но, как обычно, развалилась на схватки один на один. Когда мне достался невысокий худенький метис, я думал, быстро уделаю его – все-таки гурулёвская порода дала мне хороший рост и силу. Но драться пришлось до полного изнеможения, пацан, даже сбитый с ног и прижатый к земле, никак не сдавался. Растащили нас уже после того, как все закончилось и все жали друг другу руки. Так бы и остались мы знакомы только по разбитым носам, но этой же осенью случай опять свел нас.
Было начало ноября, время, когда мороз уже сковал молодым тонким льдом озера и реки на медленных заводях, но снег их еще не покрыл. Зимы в наших краях малоснежные, так что белой земля становится только в декабре. В это время развлечение – показывая свою удаль, покататься по скользкому новенькому льду в двух шагах от парящей полыньи. Вот там мы и встретились случайно вновь. Оба – и он, и я – сбежали с уроков и вместо скучных занятий решили побегать, покататься по льду. Речка Подгорка протекала почти по самому поселку, так что идти до нее от наших школ было всего минут десять. Когда я пришел, Мишка был уже там – он разбегался и катился на новеньких, выданных в интернате, ботинках метров двадцать, почти до самого переката, где вода еще вовсю текла.
Это было лучшее место для катания, я нашел его в прошлое воскресенье, но тогда тут была куча ребят и нормально, от души, покататься не удалось. Я не ожидал, что сейчас, когда уроки в разгаре, кто-то займет мое место. Но уходить было поздно, урок уже все равно начался, и я, демонстративно не обращая внимания на интернатского эвенка, тоже начал кататься. Хотя мы делали вид, что совершенно не замечаем друг друга, на самом деле мы невольно начали необъявленное соревнование – кто ближе подкатится к свободной воде. Бравируя, мы останавливались все ближе и ближе…
Понятно, что все не могло закончиться иначе – в конце концов Мишка подкатился так близко, что лед подломился, и он нырнул в ледяную воду. То, что он провалился первым, хотя был гораздо легче меня, говорило только об одном – он победил, поскольку ближе подкатиться было уже невозможно. Когда он вынырнул и заорал, у меня сработал рефлекс, и я кинулся к нему, совершенно не думая, что я сейчас тоже провалюсь. Так и случилось, как только я оказался рядом и протянул ему руку, лед затрещал, и я завалился прямо на него.
К счастью, там оказалось неглубоко, так что утонуть мы не могли. Кое-как, ломая лед, мы добрались до берега и вылезли на сушу. Мороз был градусов десять, для местных это совсем ничего, но мы были насквозь мокрые и, конечно, стали замерзать.
– Надо бежать в тепло, – стуча зубами, выговорил я.
– Я в интернат не пойду, – ответил парнишка с таким же зубовным перестуком. – Воспитка убьет. С уроков сбежал, и еще это.
В поселке все знали, что в интернате детей бьют, но относились к этому спокойно – ничего, бывает, мы своих тоже бьем… Не мог же я бросить его у проруби.