Нефтяная Венера
Шрифт:
На меня бросилась блондинка и закричала с едва уловимым акцентом:
– Как вы смеете!
– Ах ты, сука, у меня встреча через час! – прошипела шатенка, утирая кровь со стремительно раздувающейся губы. Опираясь на огромный трухлявый пень, она попыталась встать. Гнилая древесина, похожая на пружинистое суфле, не выдержала, и шатенка снова упала. Хватаясь за ограду лётчика-героя и за руку блондинки, она наконец поднялась на разъезжающиеся в месиве мокрых листьев каблуки.
– Соня, ты в порядке? – заквохтала вокруг неё блондинка.
– Этот пидарас мне губу разбил!
– Успокойся. – Блондинка отряхнула её. – Успокойся, мы все очень импульсивны.
Шатенка подошла ко мне:
– Ладно,
Я увидел близко перед собой её белые ровные зубы, стоящие стеной за разбитой губой. Вставные. Имплантаты. Один выбьешь – пятьсот евро.
– Чё ты сказала!.. – Тут я согнулся от сильного удара коленом по яйцам. Шатенка же, ловя руками воздух, снова рухнула.
– В администрации кладбища будем разбираться! Пошли!
Девицы отступили, лавируя между оградами. Шатенкина задница вся облеплена листьями и трухлявыми древесными ошмётками.
Блондинка что-то вспомнила и вернулась:
– Извините.
Подошла к могиле, положила две белые розы.
Мы с Ваней присели на скамейку возле лётчиковской ограды.
– Извини… что-то я не сдержался… – Я похлопал сына по спине, достал платок, вытер ему физиономию. Ваня, хлюпая носом, сказал:
– Я не хочу быть дураком! Не хочу быть уродом! Я хочу быть умным, красивым, честным, смелым, прямым… Я каждый день молюсь…
– Ты не урод, Вань. Эта сука сама уродина. Манда!
– Она кра… кра-сивая… – всхлипнул Ваня.
– Что?!
– Она красивая… И вторая тоже кра-сивая.
Я посмотрел на Ваню новыми глазами. За всё время нашей совместной жизни я ни разу не слышал от него размышлений о женской красоте, а тут как из пулемёта: сначала восторги по поводу одной нарисованной бабы, а теперь уже по поводу двоих, и вполне настоящих.
Немного успокоившись, мы с Ваней решили всё равно закопать урны. Вырыли совком две ямки в свежем песке, присыпали сверху. Я подумал, что завещаю себя целиком похоронить, в гробу. А то как будто не человека хоронишь, а термос. Никакого ощущения важности события. Интересно, а как с Джорджем Сазоновым обошлись, сожгли или в гробу закопали?
Затем отправились в кладбищенскую контору разбираться со случившимся. Меня всегда пугали разговоры с чиновниками. Не то чтобы пугали, а вызывали неприязнь. Я даже подумал, не оставить ли всё как есть, но понял, что это безответственно. Могила – это история. Да и деньги. Случись что, где меня хоронить? Хотя это будет уже не важно. А если Ваню?.. Деньги всё-таки, которых просто нет…
Нас встретили хмурый охранник, очередь и перерыв на обед. Привычное триединство российского государственного учреждения. Мы терпеливо переждали все эти неурядицы, но к главному всё равно не попали. Принял один из замов.
Этот чрезвычайно полный, краснолицый мужчина начал с того, что поставил под сомнение подлинность наших прав на могилу. Потребовал принести соответствующие документы. Стараясь не нервничать на этот раз, я ровным голосом намекнул ему, что документы имеются, а ещё имеются обширные связи с важными людьми. Проработав больше десяти лет в архитектурном бизнесе, я могу назвать несколько весомых фамилий. Помощи от них не дождёшься, но для блефа вполне сойдёт.
Краснолицый позвал главного. Появился начальник кладбища, ещё более полный и краснолицый, чем зам. Он применил другую тактику, принялся упрекать нас с Ваней в халатности и плохом уходе за могилой. Мол, если бы мы регулярно посещали кладбище, подобного не случилось бы. Ещё одна тактика наших чиновников: выставить пострадавшую сторону виноватой. Девушка виновата, что её изнасиловали, водитель виноват, что угнали машину. После такого разговора выходишь как с исповеди. Сам грешник
С трудом сохраняя спокойствие, я напомнил краснолицым собеседникам, что права собственности на могилу из-за нескольких лет отсутствия родственников не лишают. Намекнул, что нарушены права несовершеннолетнего инвалида. Дело пахнет статьёй. Расстались на том, что я принесу документы и жалоба будет рассмотрена. Прекрасно понимаю, им выгодно затянуть разбирательство. Измотать нас, чтобы мы сами отказались от претензий. Но другого шанса просто нет.
С карьерой мне пришлось распрощаться. После соскока заказа в Майами стали отпадать и другие. Не могу же я ездить на объекты с Ваней, так всех клиентов распугаешь. А доверить его сиделке тоже нельзя. В самом начале попробовал, но после нескольких дней он стал каким-то вялым и сонным. Однажды я вернулся пораньше и застал сиделку обнимающейся с мужиком на моей кровати. Ваня спал непробудным сном. Оказалось, что дамочка поила его транквилизаторами, а сама развлекалась с хахалем.
Вынужденное пребывание дома даётся с трудом. Сомневаюсь в своём выборе каждый день, особенно когда в каком-нибудь архитектурном журнале смотрю на фотографии новых построек и интерьеров. Это те-то сделали, это другие. Всех знаю, сам ещё недавно с ними работал, а теперь… Иногда по старой памяти мне что-нибудь подкидывают на дом, но масштаб всё мельчает. Работа архитектора требует присутствия, а я прикован к Ване. Скоро буду сараи для садового инвентаря декорировать…
Иногда становится одиноко, даже жаль, что некому прочитать мне мораль или дать совет. Раньше хоть мать звонила, а теперь никого… Чтобы не сдуреть в этом замкнутом, полном призраков прошлого пространстве, я хожу с Ваней на выставки и в музеи. Это дёшево, тем более у Вани льготы. Время от времени случаются эксцессы. На вернисаже шоколадных изделий при старой кондитерской фабрике Ваня сожрал один из экспонатов, стоило мне только отвлечься. На глазах у вытаращившей глаза смотрительницы откусил сразу половину толстого тела шоколадной свиньи. Когда я подбежал, Ваня, весь перемазанный шоколадом, уже подбирался к хвостику. Несмотря на то что редкие Ванины зубы рвали тело свинки на части, она улыбалась порочными губками и подмигивала синим глазурным глазком. Пришлось спешно ретироваться. С тех пор посещаем только несъедобные экспозиции.
Жизнь наша становится всё скромнее. После смерти родителей пришлось продать «фолькс», чтобы оплатить налог на наследство и кремацию. Быстро истратились родительские сбережения. Удивительно, но за долгие годы мама с папой умудрились отложить из пенсий полторы тысячи долларов. Меняли по старой привычке рубли на доллары и складывали в конвертики. Я же, прилично зарабатывая, не скопил ни копейки. Всё спускал на рестораны, путешествия, шмотки. Ваня получает пособие по инвалидности. Я продал антикварам пару старинных канделябров, привезённых дедом в сорок пятом году из Германии. О том, что будет дальше, стараюсь не думать.
Вечером, после событий на кладбище, позвонил режиссёр самодеятельного театра для подростков с умственными отклонениями. Ваню к ним пристроила мама. Последние два года он играет Меркуцио в «Ромео и Джульетте». Режиссёр сказал, что Ванину роль передают другому мальчику.
– А в чём причина?
– Ваня стал реже ходить на репетиции… путает реплики…
– Он не пропускает репетиций, я сам его привожу! Он не пришёл только один раз, когда был у врача!
– Ну, дело не только в этом… – Режиссёр принялась расплывчато разъяснять мне про мужика, сын которого, Кирюша, мечтает играть Меркуцио, а мужик этот обещает передать театру набор старой мебели для декорации.