Негритянский квартал

Сименон Жорж

Было шесть часов. Дюпюш лежал с полузакрытыми глазами и думал, что первый поезд из Панамы отходит в семь десять. Успеет ли Вероника на него? А может, Эжен Монти не сумел выполнить его просьбу или Вероника замешкалась со сборами?

Дюпюш встал, побрился, оделся. Как ни странно, бессонная ночь почти не утомила его. Утренний воздух был насыщен непривычными звуками.

По сравнению с Панамой здесь преобладали пароходные гудки и скрежет подъемных кранов. Зато не было слышно трамвая и не гремели конные тележки, направляющиеся к

рынку.

Над головой у Дюпюша задрожали половицы под босыми ногами. Когда он спустился вниз, мулат Боб уже заваривал кофе в огромном кофейнике. Ставни были открыты, видимо, специально ради Дюпюша. Улицы оставались еще пустынны, и на всем пути к вокзалу Дюпюш встретил лишь двух американских полицейских.

Вокзальные часы показывали десять минут восьмого, он пришел слишком рано. Дюпюш прогуливался по перрону, поглядывая вдаль, туда, где рельсы сливались в одну черту.

Теперь он мог покляться, что Вероника приедет этим поездом, И все же радость охватила его, когда он увидел Веронику в первом от паровоза вагоне. Это был вагон третьего класса, открытый с обеих сторон. Вероника сидела паинькой с пакетами на коленях.

— Пюш! — закричала она, подняв руку.

Дюпюш с трудом удержался, чтобы не расцеловать ее здесь же, на перроне. Американские чиновники совсем ее затолкали. Дюпюш был доволен, а Вероника хохотала, передавая ему пакеты и чемоданы. Она гордилась, что сумела привезти так много.

— Как ты дотащила все это до вокзала?

— Меня провожали мама с папой.

Это означало, что семейство Космо вышло из домика портного в пять утра. Все трое были нагружены узлами и чемоданами, и Дюпюш представил себе лицо Бонавантюра, когда Космо дважды продефилировали через его мастерскую.

— Подожди. Давай оставим вещи в камере хранения.

Я пойду поговорю с Жефом, спрошу, что нам делать.

Дюпюш только теперь заметил, что на Веронике новая шляпка земляничного цвета. В руках она держала большой пакет, завернутый в серую бумагу. Когда Дюпюш хотел взять и его, она запротестовала:

— Не надо, это мои вещи.

Их шаги гулко отдавались в пустынных улицах. Вероника спросила:

— Комнату нашел?

— Да. Немного подальше.

Они подошли к гостинице. Жеф без пиджака стоял на пороге и дышал свежим воздухом. Он увидел их, но не шелохнулся. Неизвестно почему, Дюпюш вдруг почувствовал, что неприятности будут обязательно.

Они приближались к Жефу, тот положил на язык крохотную пастилку и опустил желтую коробочку в карман брюк.

— Доброе утро! — поравнявшись с ним, сказал Дюпюш. Жеф молча посторонился, пропуская его. Когда Дюпюш прошел, Жеф перед самым носом Вероники закрыл дверь. Дюпюш этого не заметил.

Обернувшись, он пробормотал:

— Где же она?

Перед ним огромный и неподвижный, как каменное изваяние, возвышался Жеф. Он смотрел на Дюпюша своими большими глазами и многозначительно вертел пальцем у виска.

— Что случилось, Жеф?

— Ты

что, спятил?

— Почему? Это Вероника.

— Не знаю, может быть, это и Вероника, но она негритянка, и к себе в дом я ее не впущу. Я знал, что ты придурок, но не думал, что ты можешь дойти до такого. Видел ты, чтобы кто-нибудь из нас водился с этими обезьянами? Видел ты, чтобы белый показался с негритянкой на улице? И ты полагаешь, что после этого с тобой будут разговаривать?

Дюпюш взял со стола свою соломенную шляпу и тихо сказал:

— Хорошо.

— Куда ты?

— Пока не знаю.

Он был в дверях, когда Жеф окликнул его.

— Слушай, Дюпюш, это вовсе не значит, что ты не должен бывать у меня, понятно? Приходи, но один!

Вероника сидела у двери, держа на коленях пакет в серой бумаге. Увидев Дюпюша, она вскочила и пошла следом за ним, как собачонка. Потом вздохнула:

— Так я и знала, что ничего не получится!

— Будет лучше, если я пойду одна, — сказала ему Вероника. — С тебя возьмут дороже.

Она унесла с собой пакет, в котором, наверно, было ее зеленое платье и немножко белья. Дюпюш остался в молочной на углу бульвара, где продавали мороженое.

Он просидел там около часа.

Молочная стояла на границе негритянского квартала.

Быть может, потому, что город был молод, его негритянский квартал не так темен и мрачен, как в Панаме.

Улицы были шире и вымощены. В чистенькой, белой молочной приятно пахло ванилью.

Подальше, на пустыре, сушилось на солнце множество простынь, рубашек, кальсон. За несколько часов здесь успевали выстирать и выгладить белье пассажиров с судов на стоянке. Негритята, мальчики и девочки, шли в школу. Черные, шоколадные, совсем светлые, они проходили мимо Дюпюша, поглядывая на лимонное мороженое, которое он себе заказал.

По-видимому, Вероника ушла далеко отсюда. Он видел, как она входила в один дом, потом в другой, в третий, затем повернула за угол и исчезла. Прибежала запыхавшаяся и сияющая, бросилась на стул и, не переводя дыхания, выпалила:

— Нашла, Пюш!

Пакета с ней не было.

— Эти люди с Мартиники, их фамилия тоже Космо!

Наверное, папины родственники.

Дюпюш заказал для нее мороженого, она принялась с наслаждением лизать его своим тонким язычком.

— Вот увидишь, Пюш, тут гораздо лучше, чем у Бонавантюра.

Дом был новенький, выкрашенный в светло-зеленый цвет. На первом этаже молодой негр держал мастерскую по ремонту велосипедов. Их комната, оклеенная обоями с изображением павлинов, распустивших хвосты, находилась на втором. Кроме узенькой железной кровати в комнате были стол, зеркало, вешалка и туалетный столик.

— Доволен, Пюш? Всего десять долларов. Я уплатила за месяц вперед… Хочешь любви, Пюш?..

Она уже сидела на краю железной кровати и стаскивала с себя платье, под которым были только белые хлопчатобумажные трусики.