Негритянский квартал
Шрифт:
Когда прибывают американские корабли, на колонские улицы устремляется тридцать тысяч матросов сразу.
Почему-то Дюпюш вспомнил Вашингтон-отель, его десятидолларовые номера и парк с бассейном.
— Почему тебе хочется в Колон?
— Не знаю. Мне кажется, так будет лучше.
Для Вероники слово «лучше», как и «хорошо», было фетишем, оно имело множество значений и заключало в себе множество понятий.
Лучше — из-за Жермены. Может быть, из-за Кристиана тоже. Из-за того, что на центральной площади Колона не будет этого огромного враждебного здания отеля…
Улица оживилась. В ехавших друг за другом автомобилях сидели только шведы: накануне в порт пришел комфортабельный пассажирский пароход из Швеции, совершавший кругосветный рейс.
Наверное, праздник в морском клубе сейчас в разгаре. Дюпюш вспомнил окруженные парком салоны у самой воды. Там сейчас танцует Жермена. И, может быть, после танца…
Он почти не испытывал ревности. Ему не хотелось быть смешным, вот и все. Он не потерпит, чтобы Кристиан и другие считали его идиотом.
— Ты не идешь домой, Пюш?
— Нет еще. Приходи за мной через час.
— Так поздно?
Дюпюш подсчитал выручку. От запаха кипящего масла у него пропал аппетит, но он все же немного поел и сел у дощатого барака. Шоферы и извозчики ужинали, запивая сосиски пивом. Утром Дюпюш совершенно неожиданно получил открытку. На ней был изображен новый ла-рошельский мол и стоял ла-рошельский почтовый штемпель.
«Знаменитому инженеру Дюпюшу,
лицемеру и временному управляющему
АОКЭ
через французского посланника в Панаме
И еще более шутовская подпись:
«Лами-ми-фа-соль-ля-си-до».
— Ты видел Веронику?
Дюпюш поднял голову.
Он думал о другом, и ему пришлось сделать усилие, чтобы оторваться от своих мыслей. Перед ним стоял молодой негр и улыбался.
— Она сейчас пошла в гостиницу с туристами — двумя женщинами и мужчиной. Взяла с собой мальчишку, Тефа, этого паршивого негра…
Парню, который стоял перед Дюпюшем, было лет шестнадцать, он тоже был негр, но это еще ничего не значило: для негра другой негр — всегда паршивый негр.
— Что ты ту плетешь? Пошел к чертям!
Негр убежал. Дюпюш опять уселся на свой складной стул. Он не поверил негру, но почувствовал беспокойство. Ему стало не по себе. Было уже за полночь.
Проехал автомобиль Эжена, и Дюпюш успел заметить силуэт г-жи Монти в вечернем платье.
Прошло полчаса, три четверти часа. Улицы пустели еще больше, машин становилось все меньше. В тишине отчетливо разносились звуки джаза, игравшего в баре «У Келли». Одна из платных партнерш пришла оттуда съесть сосиску.
— Там задохнуться можно, — сказала она. — Шведов набилось полным-полно.
А потом на углу появилась тоненькая фигурка Вероники. Она подошла к нему как ни в чем не бывало.
— Где ты была?
— Что с тобой, Пюш?
— Я спрашиваю: где ты была?
Он оттащил ее подальше, в темноту пустынной улицы. Он не хотел устраивать ей сцену при неграх.
— Больно, Пюш!
Она говорила правду — он сильно стиснул ей руку.
— Ты что же это устраиваешь?
— Отпусти меня… Послушай…
В ее больших глазах не было и тени раскаяния — одно лишь ребячье желание, чтобы ее поскорее простили.
— Послушай, Пюш. Это все Джим…
— Какой Джим?
— Джим, шофер. Тот, что живет рядом с нами, у торговца арбузами.
— Ну?
— Он обогнал меня и остановился. В машине были господин и две красивые дамы.
— Значит, это правда?
— Подожди, Пюш. Я не сделала ничего плохого. Они предложили мне десять долларов.
Он сжимал ей руки, и она боялась, что ей опять будет больно.
— За что?
— Если я приду к ним в гостиницу со своим дружком. Только надо было притвориться, будто он мой брат.
— Ну?
— Я не захотела. Тогда господин протянул мне в окно двадцать долларов.
— И ты согласилась?
В руках Вероника держала старенькую, потертую сумочку. Она открыла ее и вытащила две бумажки по десять долларов.
— Он ко мне и не прикоснулся. Они стояли и смотрели, все трое, господин и две дамы. Одна была очень красивая. Ей чуть дурно не стало. Пришлось ее усадить в кресло.
— Значит, ты…
— Неужели ревнуешь, Пюш?
— Как ты могла…
— А что здесь особенного? Ведь он же мальчишка, я даже не знаю его. Его откуда-то привез Джим.
Вероника протягивала ему кредитки как подарок. Он грубо вырвал их, скомкал, бросил в канаву.
— Мразь! — прорычал он, повернулся и большими шагами направился к сосисочной. Вероника тут же выловила кредитки, разгладила и спрятала в сумочку.
Дюпюш был так взбешен, что с трудом переводил дыхание. Он набросился на одного из поваров — зачем тот дает к сосискам слишком много хлеба.
До закрытия оставался еще час, а то и больше. И все из-за этих шведов, которые ни за что не хотят убраться на свой пароход.
Одна за другой проезжали машины. В них сидели дамы, украшенные цветами и фальшивыми драгоценностями в волосах. Они возвращались из морского порта.
Это были жены официальных лиц — посланников и дипломатов, остальные обычно танцевали до утра.
Народу в сосисочной было немного: несколько таксистов, завсегдатаев заведения, и молодые дельцы из города. У них не хватало денег на ресторан, и они старались развлекаться, несмотря ни на что.