Неизбежная могила
Шрифт:
Собравшиеся в кругу, многие из которых уже прослезились, рассказав свои собственные истории, сочувствовали и сопереживали, но Мазу сказала Робин, что придавать значение профессиональной деятельности — значит потворствовать системам контроля, увековеченным в «мире-пузыре».
— Чувство идентичности, основанное на работе или любых других атрибутах «мыльного пузыря», по своей сути материалистично, — сказала она. — Когда мы решительно отвергаем вожделения эго и начинаем подпитывать дух, обиды исчезают и появляется истинное «я», которое больше не беспокоится о том, что из его жизни исчезли существа в статусе живой собственности.
Мазу
— Не хочешь ли поделиться с группой тем, как ты пострадала от материалистического обладания?
Девушка ответила слегка дрожащим голосом:
— Я не страдала.
Темные, криво посаженные глаза Мазу задумчиво смотрели на нее.
— Совсем не страдала?
— Мне никто не причинял боли.
По мнению Робин, девушка была подростком. Лицо ее слегка покраснело под придирчивыми взглядами остальных.
— Моя семья никогда не делала мне ничего плохого, — сказала она. Я знаю, что с некоторыми людьми здесь случались ужасные вещи, но со мной — нет, — повторила она, пожав угловатыми плечами.
Робин почувствовала неприязнь группы к девушке так же ясно, как если бы они открыто заговорили, и напрасно мысленно умоляла девушку молчать.
— И я не думаю, что правильно называть родителей, любящих своих детей, «материалистами-собственниками», — проговорила она. — Извините, но я так не думаю.
Теперь одновременно заговорили сразу несколько членов группы, включая Амандипа. Мазу вмешалась и жестом предложила Амандипу продолжать одному.
— Во всех традиционных семьях существует система власти, — говорил он. — Ты не можешь отрицать, что нет принуждения и контроля, даже если они применяются из лучших побуждений.
— Ну, маленьким детям нужны границы, — сказала девушка.
На этот раз одновременно говорили почти все члены группы, некоторые явно рассердились. Вивьен, девушка с черными взъерошенными волосами, которая обычно старалась выглядеть как можно представительнее, заговорила громче всех, и остальные замолчали, чтобы дать ей возможность продолжить.
— То, что ты называешь «границами» — является оправданием насилия, в случае моей семьи это было жестокое обращение, и когда ты говоришь подобные вещи, ты не просто обесцениваешь опыт людей, которые пострадали, очень пострадали от желания родителей контролировать их, — Кайл энергично кивал, — ты увековечиваешь и поддерживаешь те самые проклятые системы контроля, от которых некоторые из нас пытаются убежать, ясно? Если ты не пострадала, что ж, задирай нос, но, может быть, послушаешь и поучишься у тех, кто пострадал, да?
В ответ раздался шепот в знак согласия с Вивьен. Мазу ничего не сказала, предоставив группе самой разбираться с инакомыслящим. Впервые Робин показалось, что на лице женщины появилась искренняя улыбка.
В тот день девушка с лицом в форме сердца подверглась открытой травле со стороны других членов Огненной группы. Робин, которая жалела, что не может пробормотать несколько добрых слов в знак поддержки, последовала примеру большинства и игнорировала девушку.
Их двадцатичетырехчасовой пост начался в среду вечером. На ужин Робин получила только чашку горячей воды с лимоном. Оглядев остальных новичков, она поняла, что постились только
На следующий, седьмой день своего пребывания на ферме, Робин проснулась после нескольких часов сна, нарушенного муками голода. Сегодня ночью она должна была найти пластиковый камень на границе фермы, и мысль об этом вызывала у нее одновременно волнение и страх. Она еще не пробовала выходить из общежития ночью и боялась не только быть пойманной по дороге в лес, но и не найти в темноте нужное место.
После завтрака, который для трех постящихся групп состоял из еще одной чашки горячей воды с лимоном, все новички во второй раз после распределения по группам по прибытии воссоединились и под руководством служителей церкви прошли в левое крыло фермерского дома. Внутри оказалось пустое, вымощенное камнем пространство, в центре которого находилась крутая деревянная лестница, ведущая в подвал.
Внизу была облицованная деревянными панелями комната, которая, по расчетам Робин, тянулась почти на всю длину дома. Две двери с левой стороны показывали, что подвальное помещение простирается еще дальше, чем можно было увидеть. В противоположном от лестницы конце находилась сцена перед экраном, почти таким же большим, как в храме на Руперт-корт. Приглушенное освещение исходило от прожекторов, а пол был покрыт тростниковыми циновками. Новичкам было велено сесть на пол лицом к сцене с экраном, и Робин невольно ощутила себя снова в начальной школе. Некоторые из неофитов уже с трудом могли подчиниться приказу, в том числе и Уолтер Фёрнсби, который, опустившись на пол, чуть не упал на своего соседа.
Как только все расселись по местам, свет над головой погас, оставив лишь точечное освещение сцены.
В свете прожекторов на сцену вышел Джонатан Уэйс, одетый в длинную оранжевую мантию, красивый, длинноволосый, с ямочкой на подбородке и голубыми глазами. В зале раздались аплодисменты, причем не только среди прихожан, но и среди новичков. Через промежуток между людьми слева от себя Робин увидела взволнованное, раскрасневшееся лицо овдовевшей Мэрион Хаксли, которая была так явно влюблена в Уэйса. Амандип был одним из тех, кто аплодировал сильнее всех.
Джонатан улыбнулся своей обычной самоуничижительной улыбкой, жестом попросил толпу успокоиться, затем сжал руки вместе, поклонился и сказал:
— Я благодарю вас за вашу службу.
— И я за твою, — хором ответили новички, кланяясь в ответ.
— Это не просто слова, — сказал Уэйс, улыбаясь всем присутствующим. Я искренне благодарен вам за то, что вы дали нам на этой неделе. Вы пожертвовали своим временем, энергией и физической силой, чтобы помочь нам здесь, на ферме. Вы помогли собрать средства для наших благотворительных проектов и начали исследовать свою собственную духовность. Даже если вы не пойдете с нами дальше, вы принесли по-настоящему долговременную пользу — для нас, для себя и для жертв материалистического мира.