Неизбежность (Дилогия - 2)
Шрифт:
Малиновский был в купе один. У него выпадали минуты, когда остро хотелось побыть без людей, минуты, которые сменялись затем столь же острым желанием видеть перед собой собеседника. Да, он один, но ощущение - будто все его многотысячные войска, которыми совсем недавно командовал, и новые его многотысячные войска, которыми будет вскоре командовать, находятся где-то за вагонной стеной, рядом с ним катят по рельсам. Это ощущение, по сути, не было странным: Управление Второго Украинского, Шестая гвардейская танковая армия генерал-полковника Кравченко и Пятьдесят третья армия генерал-полковника Манагарова перебрасываются эшелонами из Чехословакии на Дальний Восток, в Забайкалье, туда же пролегла и его путь-дорожка,
Он иногда так себя называл - маршал Малиновский, потому что был горд и честолюбив, и в этом не было ничего худого, считал: кадровый служака не может не быть честолюбив. Другой разговор, что у военного человека, да еще такого масштаба, честолюбие должно подкрепляться умением воевать, в противном случае - перекос. Он победно командовал Вторым Украинским, победно будет командовать и Забайкальским фронтом. Уверен в этом.
А если подобной уверенности в успехе нет, тогда и не садись на фронт! На армию не садись, "а корпус, дивизию, полк - никуда не садись: дело завалишь, людей погубишь, война не приемлет колеблющихся, сомневающихся, не уверенных в себе. Убежденность в своих решениях, властность, воля, ну и, конечно, полководческий талант - слагаемые победы. Победы войск, которыми командуешь.
Вагон покачивало, но покачивание это не убаюкивало Родиона Яковлевича, наоборот, как-то взбадривало, взвинчивало даже.
Дребезжала ложка в стакане с серебряным подстаканником - ординарец возил их уже давненько, и Родион Яковлевич привык к ним, - дребезжание тоже взвинчивало, но по-своему, раздражающе. Пухлыми и оттого казавшимися коротковатыми пальцами он вынул ложку из стакана, положил на столик, на кремовую накрахмаленную скатерку. Кремовой была и шелковая штора на окне. Он отвел ее пошире, и словно раздвинулись поля, горы, леса, деревушки ближнего плана, и открылись в глубине, в перспективе, те же чешские пейзажи, тронутые, однако, легкой дымкой, с которых и война не смогла стереть печати общей ухоженности, обжитости, уютности. Возможно, в какой-то степени это впечатление усиливалось беззаботной зеленью трав и листьев, голубизной неба, сверкающим солнечным светом, - стояли серединные июньские денечки.
Малиновский, сощурив и без того узкие глаза, глядел в окно, думал, что этой доброй, ухоженной земле принесли освобождение его армии. А вскоре его армии будут освобождать иные, весьма отдаленные отсюда пределы - вот как бросает воинская судьба.
Предстоит война с Японией. Германия повержена, немецкий фашизм раздавлен. Тот самый фашизм, с которым он еще до Великой Отечественной столкнулся. Будто недавно был тридцать шестой год, гражданская война в Испании, военный советник республиканского правительства полковник Малино. Тогда республиканцы сражались не только против мятежного генерала Франко, но и против германских и итальянских дивизий - против фашизма.
Ы Малиновский вместе с другими советскими военными советниками всеми силами помогал республиканской Испании в этой борьбе. Как и тысячи интернационалистов из разных стран: России, Америки, Франции, Италии, Германии... Так вот: фашисты Гитлера и Муссолини душили республиканскую Испанию, немецкие и итальянские коммунисты спасали ее. Это была, пожалуй, первая схватка с международным фашизмом, схватка, предвещавшая большую войну. И она состоялась, большая война. Но в тридцать шестом верилось: республика победит. А победил Франко...
В сложнейшем переплетении сил, в политическом хаосе повалился Малиновский, как и другие советские военные советники.
Солдаты, они стали и политиками. И еще одно обстоятельство:
помогая республике, они прошли на полях сражений под Мадридом, Гвадалахарой и Уэской неплохую школу. Да, в Испании он, Малиновский, имел псевдоним - Малино, Мерецков -
Правда, часть испанцев, вернувшись в Союз, попала под волну арестов. Позже пала Испанская республика. Первую схватку фашизм выиграл...
Много воды и не меньше крови утекло с тех пор. Он, полковник, стал маршалом и направляется на новую, тоже, вероятно, немалую войну. Родион Яковлевич опять подумал о своих будущих войсках, что перебрасываются из Чехословакии и севернее - из-под Кенигсберга, через Польшу и Белоруссию. И вдруг представил себе внутренность эшелонных теплушек: двухъярусные пары с набросанным сеном, топорно сколоченный столик с котелками, зашарканный пол, обтертый спинами стояк с "летучей мышью"; словно уловил дрогнувшими ноздрями по углам теплушки крутой солдатский запашок. Что ж, некогда езживал он и сам к телячьих вагонах: солдатская доля.
Едва наметившаяся улыбка не изменила волевого, грубоватого, мясистого лица. Действительно, над этим только и можно мимолетно улыбнуться: вернуть бы суровое бытие молодости, ощутить себя двадцатилетним. Впрочем, бытие сурово и нынче, в зрелом возрасте, даром что он раскатывает в шикарном салоне. Судьба солдата - а он солдат, хоть и маршал - всегда была сурова.
Его долг - воевать там, куда пошлют. Отвоевал на Западе, теперь повоюет на Востоке. Если откровенно, фортуна проявила к нему благосклонность: доверили командовать крупнейшим в предстоящей кампании фронтом. Видимо, потому и вспомнились Толбухин и прочие комфронтами. Велик был выбор у Ставки, а его, Малиновского, не обошли: в мае вызвали в Москву, помянули Забайкальский фронт. А теперь приказом Забайкальский фронт - за ним! Первым Дальневосточным будет командовать маршал Мерецков, Вторым Дальневосточным, вспомогательным, - генерал армии Пуркаев. Действия всех трех фронтов координирует Александр Михайлович Василевский, он назначен главнокомандующим советскими войсками на Дальнем Востоке. Однако при тамошних расстояниях командующие фронтами обретут значительную самостоятельность - так кажется ему, Малиновскому. Огромно доверие, огромна ответственность...
Он честолюбив? Безусловно. Да какой же полководец лишен этого качества? Только ханжа может отрицать его. Честолюбие...
Разве это дурно - заботиться о своей чести, беречь ее, как говорят в народе, смолоду? Чехов в некрологе о Пржевальском писал:
благородное честолюбие подкрепляется ответственностью за совершаемое тобой... Состояние такое: и легко, радостно ему оттого, что вновь получил фронт, и тяжело - по той же причине: фронт, огромный фронт ложился ему на плечи...
Накануне разгрома Германии у него возникло чувство какого-то тревожного ожидания: что он будет дальше делать, после победы над Германией? А сейчас нет-нет да и мелькнет: а что будет делать после победы над Японией? В этой победе, быстрой, полной и окончательной, он не сомневался. Эх, а все-таки не зазорно еще разок доказать, кто ты таков есть! Докажет, докажет, развернется. Тогдашний разговор в Москве был предварительный, нынче же он, маршал Малиновский, и его генералы едут уже по делу...
А еще он едет на парад. Это, конечно, тоже дело - парад Победы: по Красной площади, перед Мавзолеем, пройдут торжественным маршем сводные полки фронтов, Военно-Морского Флота и Московского гарнизона. Сводный полк Второго Украинского фронта возглавит, естественно, он. Давненько не маршировал, все больше машинами раскатывал, придется тряхнуть стариной и пропечатать строевым. Постараемся...
Парад Победы как бы венчает то, что уже сделано, что отвоевано за четыре года. Это торжество, праздник, за которым последуют будни, будни повой войны. Сколько они продлятся?