Неизбежность (Дилогия - 2)
Шрифт:
Опять подмывало высказаться вслух, но Малиновский этого не сделал, лишь подумал: "Во всем размах! И основной удар - моего фронта!" Взамен Малиновского высказался Кирилл Афанасьевич Мерецков - с осторожной шутливостью:
– Великое переселение народов...
– Поистине великое, - отозвался на шутку Василевский, снимая несколько общее напряжение.
– Вот вам еще цифры, вникните в них. В течение мая июля в поездах, под погрузкой и разгрузкой, на маршах в районы развертывания будет находиться до миллиона человек, будут перевезены и выгружены десятки тысяч тонн боеприпасов, горючего, продовольствия. За эти три месяца на Дальний Восток и в Забайкалье поступит с запада, с расстояния от девяти до двенадцати тысяч километров,
"А разве такое бывало - подобный замысел?
– подумал Малиновский. Замысел-то каков! План-то каков!"
Как военачальник Родион Яковлевич отдавал должное тем, кто разработал этот план поистине молниеносного разгрома противостоящего врага. Итак, наносятся два основных встречных удара:
с восточного выступа Монгольской Народной Республики силами четырех общевойсковых, одной танковой армии и Конно-механпзированной группы, - это Забайкальский фронт, другой удар - со стороны Приморья силами трех общевойсковых армий и механизированного корпуса - это Первый Дальневосточный. Наступление двух этих фронтов, поддержанное войсками Второго Дальневосточного и Монгольской народно-революционной армии, обеспечивает окружение, расчленение и разгром в сжатые сроки главных сил Кваптунской армии на огромнейшей территории. Вот "котел" так "котел"! Соединившись в районе Чанчунь - Гнрпн, войска Забайкальского и Первого Дальневосточного фронтов в дальнейшем резко меняют направление действий и развивают стремительное наступление на Ляодунский полуостров и Северную Корею, чтобы завершить разгром вражеских войск и освободить эти территории. И плюс к этому операции по освобождению Южного Сахалина и Курильских островов - подключится и Тихоокеанский флот, Амурская флотилия тоже будет действовать...
Непосредственное руководство моряками возложено Ставкой на главкома Военно-Морских Сил адмирала флота Кузнецова...
Василевского, командующих фронтами и членов Военных советов фронтов принял Сталин. Родион Яковлевич вслед за другими вошел в знакомый кабинет. Ничего в кабинете не изменилось, а вот сам Сталин в чем-то изменился. Внешне: поседел, сутулится, ходит без прежней легкости. Внутренне: будто не столь суров, чаще улыбается, чаще шутит. Или у него просто сегодня доброе расположение духа? Как бы там ни было, Малиновский держался строго, собранно, контролируя себя в самых мелочах - как вошел, как остановился; при встречах или даже при телефонных разговорах с Верховным Главнокомандующим надо быть начеку, надо мгновенно и точно реагировать на вопрос или указание Сталина. Малиновский и в личном общении и при разговорах по В Ч чувствовал, как токи всесильной власти исходят от этого негромкого, сипловатого голоса, от характерного акцента; в той власти все, включая маршала Малиновского.
Но как ни собран был Родион Яковлевич, как ни нацелен на сугубо деловой, официальный лад, он позволил себе подумать о том, что всю Отечественную, с июня сорок первого, Сталин не сдавал, не старел, а в последнее полугодие войны, когда Победа была уже бесспорно близкой, и почему-то особенно после Победы в волосы Сталина полезла седина, спина стала горбиться, ноги тяжелеть. Такое примерно было со многими: нервное напряжение военных лет не позволяло расслабляться, напряжение ушло здоровье отступило перед возрастом, перед пережитым, перед болезнями. Да, после Победы начали одолевать болячки...
Когда они переступили порог кабинета, Сталин медлительно вышел на середину комнаты и, молча кивнув, повел рукою по направлению к столу для заседаний: прошу, мол, садиться. Но никто не сел, и Сталин не повторил приглашения. Все остались стоять, Сталин прошелся по кабинету. Спросил:
– Ну, как поживают товарищи маршалы?
Осторожный Мерецков промолчал, только бодро улыбнулся; Пуркаев, блеснув стекляшками пенсне, промолчал, вероятно оттого, что не был маршалом; ответили двое, почти одновременно.
Малиновский сказал:
– Мы в боевой форме, товарищ Сталин.
Василевский сказал:
– Товарищ Сталин, мы готовы выполнить ваши предначертания...
– Ну, предначертания...
– Улыбка застряла у Сталина в усах.
– Так, указания... Всего лишь указания общего порядка...
Не буду вдаваться в детали предстоящего. Товарищ Василевский, вы уже объяснили все, не так ли?
– Так точно, товарищ Сталин!
– Это хорошо, хорошо, - сказал Сталин и умолк.
Он походил по ковру от письменного стола к окну, от окна к дверп, затем вдоль длинного стола, у которого стояли военачальники; они поворачивали головы вослед ему, видя то рыжеватый ус, помеченную оспой щеку, то грузноватую спину, жесткий седеющий затылок. Походив, Сталин погрозил кому-то в пространство мундштуком, как пальцем, и сказал:
– Наступает час расплаты... Я человек старшего поколения, сорок лет мы, ждали, когда смоют с России это пятно... позор поражения в войне с Японией... Надеюсь, меня не обвинят в шовинизме...
– Сталин говорил тихо, растягивая слова и фразы.
– У нас к Японии за сорок лет накопились и другие счета... А счета надо оплачивать... Нынешняя война против Японии будет иметь глубокие последствия... Мы не только поможем союзникам, не только поможем порабощенным народам Азии, но и упрочим своп границы, свою безопасность... Угроза немецкого нашествия на Западе устранена. Теперь устраняется угроза японского нашествия на Востоке... Не так ли?
За всех ответил Василевский:
– Так точно, товарищ Сталин!
– У меня, товарищи, созрела идея: обратиться к советскому народу по случаю победы над Японией... Ведь наступит всеобщий мир, товарищи!.. Я уже сейчас думаю над этим обращением...
Ну, а вы подведете под него, так сказать, реальную базу...
Сталин улыбнулся - улыбнулись и военачальники. Сталин будто упрятал улыбку в усы - перестали улыбаться и военачальники. Малиновский подумал: в словах, в тоне Верховного - железная уверенность в победном исходе Маньчжурской кампании.
Сталин не сомневается в исходе: небывалая мощь стягивается на Дальний Восток, преимущество в технике будет подавляющим, войска опытные, закаленные, и командуют ими испытанные полководцы. Полководцы! И ты персонально отвечаешь за исход, с тебя полный и безоговорочный спрос. И Родион Яковлевич скова ощутил масштабы операции и масштабы своей ответственности.
Он вдруг заметил: сутулится. Выпрямился...
Между тем Сталин достал пз картонной коробкп папиросу и сел во главе длинного стола. Это было непривычно: прежде он неизменно курил трубку, иногда ломая папиросы, крошил пз них табак, набивал трубку, ЕЮ чтоб держать между пальцами дымяпгуюся папироску... И вот он рядом, близкий и далекий, недоступный, редко кому подающий руку. Лишь раз Малиновский был свидетелем, как целует Сталин: не в губы, не в щеку, а в плечо, на грузинский манер, - это было с видным западным дипломатом, дружественно настроенным к Советскому Союзу...
Неожиданно Верховный Главнокомандующий заговорил о том, о чем, видимо, сначала не собирался вести речь, ибо все было недавно обговорено у Василевского. Он уточнял сроки передислокации, состав войск, характер наступления всех трех фронтов.
легко оперировал датами, цифрами, фамилиями, географическими названиями, и Родион Яковлевич, не обижавшийся на собственную память, подивился исключительной его памятливости. Во время военной части разговора Сталин был серьезен, строг.
На его вопросы коротко, по ясно отвечали и Василевский, и командующие фронтами. Когда очередь доходила до Малиновского, он докладывал четко, свободно, однако ценой колоссального внутреннего напряжения, заставлявшего кровь стучать в висках.