Неизданные записки Великого князя
Шрифт:
После того, как процедура награждения премиями была закончена, ко мне подошел Кетлинский и сказал, что летчики просят меня отобедать с ними. Я согласился. Пилоты скинулись на вино и кое какие местные немудреные деликатесы, были ранние овощи и зелень в большом количестве. Я спросил Серджио, дают ли им овощи и зелень постоянно, он ответил, что они здесь дешевые и их покупают из общих сумм, а вообще на питание они не жалуются, привыкли к местной кухне и особенно им нравится "борстч" и сибирские равиоли "пельменьи". Кстати, "пельменьи" были на столе и я отметил, что они вкусные.
Так, за вином и беседой протекло время. Я заметил, что и Кетлинский немного говорит по-итальянски, а разговор после второго
Улучив момент, обратился к ним. Спросил, почему они не принимают участия в общем веселье, может быть, что случилось дома? Они мне пожаловались на Кетлинского: по их словам, он ведет себя как диктатор, обращаясь с ними как с солдатами, а они — гражданские пилоты и по контракту только обучают русских, а не выполняют их приказания. Это Серджи надел русские погоны, вот пусть он и подчиняется, а они не будут.
— Вот как, Кетлинский с диктаторскими замашками, цукать решил? [84] Надо будет разобраться.
Так, с разговорами, я дошел с итальянцами до их казармы, посмотрел на общую чистоту, проверил воду в душе. Все в порядке, теплую воду греют, полы чистые.
— Вернулся в столовую, там сидело трое итальянцев, уже навеселе и пели песни под гитару, весьма мелодично, наверно итальянцы рождаются с врожденным музыкальным слухом. Я спросил, где Серджи и Кетлинский, они только махнули рукой, мол ушли…
84
Цук — в военных училищах того времени то же, что и "дедовщина": старшие заставляют младших выполнять несвойственные для службы поручения, вплоть до издевательств.
Ну вот и все, с Кетлинским потом поговорю, он, наверно отдыхать пошел, не буду делать ему выволочку сразу после премии, это неправильно.
Я пошел к машине, но тут увидел, что ко мне бежит один из техников, по-моему как раз работавший с Серджио.
— Эччеленса, Эччеленса — еще издалека закричал он, опасаясь, чтобы я не уехал.
Что еще, неужто техники на выпивку зовут. Нет, с меня хватит..
Техник подбежал ближе. Да я его видел у аэроплана Серджио — низенький с усами шеточкой, как у их короля, только толстый, а не худой.
— Великий князь, ваше высокопревосходительство, там Серджио с русским капитаном пошли драться. Серджио взял у меня браунинг, только стрелять он не умеет, я как-то учил и он не попал в мишень с десяти шагов, это ему не бомбы кидать, тут другое дело — бормотал толстяк. Быстрее, а то капитан его убьет.
Я махнул рукой шоферу, он завел мотор и подъехал ко мне.
— Где? — спросил я техника.
— Вон там, в лесочке.
Мы прыгнули в машину и помчались. Доехав до лесочка, увидели невдалеке две фигуры, стоявшие шагах в десяти друг от друга.
— Стой! — заорал я. Капитан, поручик, немедленно прекратить!
Что это вы удумали? Дуэли разводить? А знаете, что в военное время дуэли запрещены и выживший будет повешен по указу еще Петра Великого [85] (это я для Серджи старался)? Кетлинский, сдайте оружие, поручик Грацци! Ваш пистолет! Оба трое суток ареста! Мальчишки! Стреляться решили? Вот отправлю вас ловить большевистские бепо, кто больше настрогает, тот и выиграл дуэль! Вот там храбрость нужна, а продырявить своему же сослуживцу лоб — это предательство общего дела. В мирное время еще куда не шло драться, но на войне я не потерплю. Вперед, в казарму марш!
85
Действительно, был такой указ о повешении выжившего, но все равно дрались, потому что царь обычно миловал, особенно обиженного, если тот убивал обидчика, ограничиваясь церковным покаянием. В мирное время Александр III разрешил поединки через суд офицерской чести, в военное время их, поединки, то есть, запретили в любом виде.
Я забрал у них оружие, потом, украдкой, вернул браунинг технику и велел его больше Серджи не давать, сказать, что я забрал и все.
Я еще погулял, чтобы успокоиться, но на душе кошки скребли. Я увидел, что у Серджи горит лампа и пошел к нему, а то еще наделает глупостей.
— Серджи, открой, это я. Расскажи, что случилось, Вы же, вроде, друзья с Кетлинским?
Я увидел, что на столе горит лампа, а под ней чернильница и лист бумаги, наполовину исписанный ровным почерком.
— Господин адмирал, это не то, что вы подумали. Я не писал предсмертную записку. Это письмо девушке, в которую я влюбился и которой, надеюсь, я не безразличен.
— Это та стройная маленькая блондинка, которая была на показе с родителями?
— Да, это она и Кетлинский грязно выразился про нее, за что я и дал ему пощечину.
— Я видел, что Кетлинскому она тоже понравилась, он и так и сяк вертелся рядом, но девушка подошла именно к тебе, значит, она выбрала тебя и ты ей нравишься. А Кетлинский приревновал, он, конечно, талантливый летчик и храбрый офицер, но он бретер и ему человека убить — что муху прихлопнуть.
— Да, я понимаю, но по-другому я поступить не мог.
— Я тоже поступил бы так как ты, поэтому я тебя понимаю, мой мальчик. Хорошо, пиши письмо, и ложись спать, как у нас говорят "утро вечера мудренее", чтобы было понятнее — утром все проблемы решаются сами собой. Я еще крестить твоих детей буду!
— Правда!?
— Да не будь я Великий князь и адмирал!
— Вы так добры ко мне, господин адмирал. Но кто я — всего лишь поручик без роду и племени, а она дочь полковника, который вот-вот станет генералом.
— Какие твои годы, Серджи, ведь каждый солдат носит в ранце маршальский жезл! [86]
86
Приписывается императору Наполеону "Tout soldat francais porte dans sa giberne le baton de marechal de France". Буквально: Каждый французский солдат носит в своем ранце жезл маршала Франции.
Перед отъездом я зашел к дежурному по отряду и попросил передать штабс-капитану Кетлинскому, что завтра в 12 жду его в штабе Главкома. А дома меня ждало письмо от Ксении. На конверте было написано. В действующую Добровольческую Армию, адмиралу Романову. И вот ведь дошло с адресом "на деревню дедушке". В письме моя жена сообщала, что я стал дедом, у Андрея 10 марта родилась дочь, назвали Ксенией. У них все хорошо, живут в Виндзоре, в доме, предоставленным королем Георгом. До нее доходят обрывочные сведения о моей деятельности, что я прилетел на аэроплане в Италию, купил там целый пароход оружия, подавлял бунт анархистов на корабле и грозился обстрелять Стамбул, если турки не пропустят мой пароход, а теперь инспектирую авиацию и флот у Деникина. Еще "добрые люди" рассказали ей о моем романе с какой-то дамой полусвета и даже показали фото, где я с ней (интересно в каком виде, хорошо, если на приеме с бокалом шампанского, а то если Джулия меня опоила меня так, что можно было сделать фото с магниевой вспышкой, откровенное, в постели). То-то я ничего не помню о той ночи… Ладно, что было, того не вернуть.