Неизменная любовь
Шрифт:
Я достала шубу, старую детскую пушистую шапку с помпонами на концах завязок и кусачий шерстяной шарф, связанный бабушкой. Так я ходила гулять с собакой. Больше я никуда не ходила. Школа не в счет. Туда всегда, кажется, ходила какая-то другая девочка. Ее звали — гордость школы.
— Яна, как ты хочешь отметить день рождения? — спросила мама в середине декабря.
Я январская. Я даже не знала, как хочу отметить Новый год. Нет, знала. Непременно уйти из дома. Чтобы не видеть бабушкино место пустым. Мама согласилась, что я буду
— Может, вы сходите с Аллой в кафе? Посидите, поговорите, — подступила ко мне мать за пару дней до семнадцатого января.
— Я подумаю, — ответила я и ничего не сказала Алле.
Утром до моего пробуждения папа успел сбегать за цветами. Я хотела поблагодарить его за подарок хотя бы улыбкой, но вышла гримаса и скрипучее «спасибо». В маленькой коробочке лежали серьги с бриллиантами. Красивые. Наверное. Я не в состоянии была оценить их красоту. У меня же в глазу застряли осколки кривого зеркала.
— Я пойду с собакой, — спешно схватила я поводок, поняв, что сейчас разревусь.
Почему? А просто так. Потому что меня заставляли улыбаться и радоваться… насильно. А чему радоваться? Мокрому снегу в середине января?
Помпоны щекотали шею, я слишком перетянула под подбородком бантик. Но одной рукой перевязать его не могла. Так и шла, морща нос от липких снежинок. Обошла вокруг дома и вернулась к парадной, у которой стоял знакомый бумер. Я тоже встала. Как вкопанная. Дверь хлопнула, и Березов вылез под снег с огромным, завернутым в целлофан, букетом роз.
— Янусь, с днем рождения!
Янусь… Откуда взялось это Янусь? Мокрый снег слепил ресницы. Но я не могла поднять руку к лицу. Если шерстинка из варежки попадет в глаз, я точно заплачу. И тогда он точно меня обнимет. И тогда… Я еще не знала, что со мной произойдет, но догадывалась, что мне будет плохо. Даже хуже, чем во время кухонного урока.
— Янусь?
Я не поблагодарила за поздравление. Даже не протянула руки. И, еще хуже, нарочно перехватила поводок двумя руками. Старая колли только хвостом виляла, изъявляя радость от встречи. Березов, продолжая протягивать мне букет, нагнулся потрепать собаку за ухом.
— Вячеслав Юрьевич, не видите разве, что у меня руки заняты?
Он поднял голову. Темные волосы запорошило снегом. Ему шла седина. Да, я так и подумала тогда. И задавила в себе желание поднять руку и стряхнуть мокрые снежинки с его волос.
— Кто такой Вячеслав Юрьевич? — строго переспросил Березов. — Я такого не знаю. А ты знаешь?
Если мои щеки и пытали, то только из-за холода. От лица отлила вся кровь. Березов сверлил меня взглядом.
— Ты-то меня за что так? Что я тебе сделал плохого, девочка?
«Девочка…» Он будто выплюнул мне в лицо это слово, точно какое-то страшное ругательство. Или даже проклятие! Я зажмурилась и осталась стоять с закрытыми глазами.
— Яна, не смей реветь!
На сей раз он колошматил меня по спине букетом, и я чувствовала уколы шипов даже через целлофан, даже через мех… Как же так? Похоже, шипы вышли из самого сердца, потому что ощетинилась я. Букет не имел к моей боли никакого отношения. Виноват был тот, кто его держал…
— Яна, я купил тебе платье! Как и обещал.
Откуда в его голосе столько радости? Сдался ему мой день рождения! Не было его целых два месяца! Ну кто просил его приезжать и именно сегодня?
— Ну кто тебя просил реветь? В такой день! — он ткнул меня букетом в меховую грудь. — Держи свои цветы!
Я схватила букет, и собака задрала морду — не полюбоваться розами, а потому что я до предела натянула поводок. И так же гудели от напряжения мои нервы. Звенело в ушах. Я думала, что сейчас грохнусь в грязный сугроб. В обморок.
— Яна, дома распакуешь. После школы.
Он как-то умудрился сунуть мне пакет под мышку.
— Иди домой. Вся мокрая уже.
И стер мягкой горячей ладонью противный снег с моего лица.
Сердце подпрыгнуло к горлу. Я не могла вздохнуть — точно проглотила огромный снежок.
— А вы? — прорвался сквозь снег мой хриплый голос. — А ты? — быстро поправилась я.
Его губы дрогнули, и следом задергалась щека. Я снова подавилась снегом… Ледяным, горячим, колким… Горло нещадно саднило, но я боялась кашлянуть.
— Не хочу раздражать твою мать, — дядя Слава тоже хрипел. — Ей сейчас и так плохо. Без меня. Не надо добавлять негатива.
О чем он сейчас подумал? О том, что было б, если бы мои пуговицы расстегнул действительно он? Да так и было: я же для него влезла в эту блузку и от нервов даже не заметила, что та трещит по швам.
— А что я скажу родителям про цветы? — испугалась я нового скандала.
Березов приехал в такую рань ради меня. Может, он не знал, во сколько я гуляю с собакой, но точно знал, когда у меня начинается школа. В тот вечер он ушел от нас в половине двенадцатого, когда мама заорала, что, если мы не закруглимся с математикой, я просплю первый урок. Березов приготовился стоять под нашими окнами полчаса. Для чего? Чтобы подарить дурацкое платье?
— Правду скажи, Ян…
Он очень осторожно коснулся моего плеча. Или нет? Разве можно почувствовать крыло бабочки сквозь длинный меховой ворс, а именно таким невесомым было прикосновение пальцев Березова.
— Нам нечего скрывать. Верно? Или есть чего?
Мое сердце остановилось. «Бум-бум» прозвучало только в ушах, не в груди. О чем это он? Неужели почувствовал тогда, как меня трясет в его объятьях?
— Как я тебя через год поздравлю правами, если ты не ездишь? Поедем покатаемся?