Неизменная любовь
Шрифт:
— И это? — я покрутила в воздухе кистью окольцованной руки. — Твой костюм?
— Ага! — К счастью, кивнул он быстро. — Хотите, я сыграю вам на флейте? — Я замерла. — Вы видели когда-нибудь клоуна, играющего на флейте?
Да, да, я как раз об этом и подумала — никогда.
— И тогда вы заплатите за мое пиво?
Опаньки… Ну хорошо что предупредил заранее. Он повернул ко мне меню и ткнул пальцем в ценник — за игру я должна буду ему шесть евро.
— Сеньора, мне действительно нечем заплатить, — сказал он, заметив мое колебание.
— Совсем?
Он кивнул.
—
Понятно. Бедняга…
— А ты что-то ел?
Во мне, видимо, сработал материнский инстинкт. Пусть я не была еврейской мамой, но Буратино прав: сначала питание, а потом только воспитание.
— Скажи, и я куплю тебе еду. А ты мне за это лишнюю песню сыграешь. Так что не переживай, — поспешила я успокоить грустного клоуна.
Если грустит он из-за голода, то я готова развеять эту грусть двадцати-евровой купюрой.
— Сдачи не надо, — опередила я его протест, если клоун вообще собирался противиться повышенному гонорару.
Он слишком быстро нагнулся к походному рюкзаку и достал длинный прямоугольный чемоданчик — футляр для флейты. Собрал вместе две половинки инструмента и приставил к размалеванным губам. Я поморщилась и обрадовалась, что он, как истинный музыкант, в этот момент прикрыл глаза. Мне было жалко серебристый инструмент, но не свои уши. Парень играл великолепно. Не знаю, что именно, но что-то очень и очень красивое. Я бы даже приплатила ему пару евро на чай, если бы у меня оказались в кошельке мелкие деньги. Но там лежала еще одна двадцатка и все. Остаться без единого евроцента я не могла. Мне еще жилье надо найти! Не то что банкомат!
— Сеньора, вам действительно понравилось или вы из жалости дали мне денег? Тогда возьмите их назад, — добавил он тут же.
Не знаю, что бедняга прочитал на моем лице, чтобы сделать такой вывод, но я прижала его руку к столу вместе с двадцаткой, которую тот пытался мне отдать. Рука теплая, мягкая — такая у мальчиков редкость. Если, конечно, эти мальчики не музыканты.
— Мне очень понравилось. Я просто нервничаю. Я еще не знаю, где буду сегодня ночевать, — и в подтверждение сказанному даже покрутила перед его носом айфоном с посланными «реквестами» и отсутствием от хозяев каких-либо ответов.
Тогда парень достал из кармана шортов свой шестой айфон и принялся судорожно набирать что-то на экране. Потом протянул телефон мне: на фотографии — гостиничный номер с цыплячьего цвета стенами, грязно-розового цвета занавесками и с кроватью — полуторной или двуспальной, не разберешь.
Не в этом суть: в дополнение рядом примостилась еще и двухъярусная, как в детских комнатах. В итоге я удивленно подняла на парня глаза и убрала от телефона руку.
— Это хостел, — пояснил Паясо. — В двух шагах отсюда. Друзей пока нет. Так что могу поделиться номером с вами. А завтра найдете что-то более приемлемое. Хотя это довольно сложно в сезон.
— В пятницу я поеду к себе домой. У меня здесь недалеко квартира. Я хотела просто посмотреть римские развалины, — говорила я скороговоркой, удивляясь своему неумению просто поблагодарить и сказать «нет». Кого я обижу отказом? Ребенка? — Но раз так, могу поехать к себе прямо сейчас…
Можно ведь и соврать.
— Зачем? — пожал плечами парень. — Живите у меня. На сдачу с этой двадцатки. Я столько не заработал. А если отказываетесь, я пойду разменяю банкноту. Подержите, пожалуйста, мою флейту, сеньора.
Мне нравилось, что он не использует английское «мэм» — иначе бы я сразу представила себя в образе жирной афроамериканки. А «сеньора» — это нечто воздушное, как раз для моих пятидесяти шести килограмм, из которых половина веса приходится на волосы. Они совсем скоро дорастут до пояса. Я начала их отращивать после заявления моего сына-подростка, что у девочек обязаны быть длинные волосы. Сын уехал, а я так и не дошла до парикмахера. Так что отлично, если длинные волосы, сейчас закрученные под шапку, будут у сеньоры. Лучше, чем слышать в свой адрес чужое имя — Ана. Хотя, кажется, парень просто забыл имя. А свое вообще не сказал. Паясо! Точно клоун.
— Не надо сдачу. Я согласна.
Он быстро положил флейту на колени, стер салфеткой следы белил, раскрутил, взял из футляра длинную спицу и с ее помощью начал пропихивать в трубу нежно-голубую тряпочку. И в эту минуту мое лицо сравнялось с ней по цвету: на что я только что согласилась? Остаться в запертой комнате с первым встречным, немного тронутым на голову, мальчишкой? Нет, я просто хочу, чтобы он взял деньги. После ресторана мы с ним расстанемся.
— Ты музыкант? — спросила я, чтобы хотя бы немного понять, кто же такой сидит передо мной.
Что творится в голове у русских детей, не поймешь, а что у американских — и подавно!
Парень нервно дернул все еще белым ртом — это он, наверное, так улыбнулся.
— Да что вы, сеньора!
Нет, нет, в голосе звучало именно — «ты». Что ты, что ты, что ты… Обращение «сеньора» не особо помогло: похоже, я расписалась в своем музыкальном профанстве.
— В школьном ансамбле играл. Никогда не думал, что пригодится. Но играющий на флейте клоун — шикарный образ, не находите?
Я кивнула.
— Вот у сестры взял на лето инструмент. Что-то кое-как вспомнил.
Что-то! Ничего себе — что-то!
— А чем ты вообще занимаешься? — начала я наступление.
Мне действительно стало интересно с ним общаться. Будет, о чем потрындеть с Алкой, а потом и со Славкой.
— Учусь в Беркли в бизнес-школе на маркетинге.
— А вот это вот все?
Я снова крутила кистью в воздухе.
— Это? Фан. Прошлым летом я «вуфером» был.
— Кем? — переспросила я.
— Это такой волонтер, который живет на ферме и помогает хозяевам с животными. За это хозяева его кормят и дают место, где спать. Ну и знаниями делятся. Больше ничего — никаких денег. Только опыт и хорошая компания. Мне хозяева вообще улетные попались. Они чуть старше вас, им лет сорок, ну максимум сорок пять…