Неизменная любовь
Шрифт:
— Это все мама… — так было проще.
А еще было жарко. В свитере, и я потянула его вверх. Вместе с майкой, но сумела ее одернуть и осталась почти что одетой. Смотрел на меня в этот момент Березов или нет, не знаю — я стояла к нему спиной.
— Яна, что ты делаешь?
Я ничего не делала. Я просто сняла свитер.
— Здесь жарко, — я обернулась.
Пальто Березова валялось на диване, куда он швырнул его, когда избавился от пистолета. Я подняла пальто и отнесла на вешалку. Он шагнул следом и повесил рядом пустую кобуру.
— Ты
— Остаюсь.
— Может, дать папину футболку?
— Ты ходишь в майке, — и он принялся расстегивать рубашку. — Значит, и мне можно.
Да, в квартире так натоплено, что можно все снять, но я не решалась переодеваться при нем, даже в запертой комнате. Ничего. Под брюками только капрон. Я собиралась всего лишь выгулять собаку. Не думала шляться с Димкой целый час!
— На ужин картошка, тушеная с мясом. Не я готовила, так что вкусно.
Он сел на то же самое место, как и тогда, когда вдалбливал мне в башку алгебру, но втемяшилось мне тогда нечто совершенно другое. И сейчас это наваждение возвращалось даже с большей силой. Захлестнуло грудь, которая и так уже вылезала из ворота майки. Я боялась смотреть гостю в глаза, но еще страшнее было смотреть на темные волоски в вырезе его белой майки. Он послал меня… послал далеко и надолго. Надо смириться. И вообще, я даже не знаю, как он целуется… Мой первый поцелуй принадлежит не ему.
— Яна, — Я уже не дышала. — Ты хорошо готовишь. Я, наверное, был очень злой тогда и не сказал ничего про рыбу. Говорю сейчас — все было очень и очень вкусно.
— Спасибо.
Я лишь на мгновение вскинула глаза и снова уставилась вниз… Теперь на его стиснутые в замок пальцы, которыми он выстукивал по столу марш. Победный? Надо мной… Мне становилось нечем дышать. Здесь жуткая духота. Батареи шпарят до одури. Я с трудом донесла кастрюлю от холодильника до плиты. Но, прежде чем зажечь конфорку, шагнула к окну, чтобы открыть этот дурацкий стеклопакет.
— Яна!
Я ведь действительно пошатнулась, но удержалась в вертикальном положении, схватившись за подоконник.
— Просто душно, — я хотела убрать его руку со своего живота только в первую секунду, а потом мечтала, чтобы она к нему прилипла… навечно.
— Хочешь сесть? Или лучше лечь?
Мне лучше стоять, вот так… Но Березов расценил мое молчание за предобморочное состояние, подхватил на руки и, чуть не снеся моими ногами в коридоре угол, донес до дивана. Потом вернулся на кухню за водой. Я пила. Пила ее очень жадно. Мне хотелось еще и еще. Жажда не проходила.
— Лучше?
Одна его рука держала стакан, вторая гладила мне лоб — прохладная, мягкая, будто и вовсе не мужская рука… А может она и должна быть именно такой? Нет, немного все же шершавая. Это я почувствовала, коснувшись ее губами, когда Березов решил вытереть капли воды с моего подбородка. Что я сделала?! Нет, он не спросил. Он и не заметил, кажется, моего поцелуя — думал, видимо, что это я пытаюсь собрать капли воды с собственных губ. Лучше с его, они блестят, как мокрый стакан.
— Яна, тебе лучше?
Он наклонился ко мне, точно испугался, что я не расслышу повторный вопрос. Склонился… И я схватилась за его шею. Откуда только взялись силы поднять ватные руки. И он снова ничего не понял, просто помог мне сесть. Он тупой? Или такой выдержанный? Или ему действительно на меня плевать… Но он же смотрел мне на грудь — и тогда в ресторане, и сейчас на кухне. Особенно сейчас, когда та не спрятана ни под какой гипюр.
— Ты сможешь сидеть, если я тебя отпущу?
В голосе тревога. В моем — дрожь.
— Нет! — я замотала головой. — Не отпускай!
Мои руки по-прежнему у него на шее, его — на моей талии. Ну что его останавливает поцеловать меня сейчас, что?
— Это все из-за тебя, — прошептала или больше прохрипела я, почти касаясь его носа своим.
— Что из-за меня?
Он притворяется. Точно ведь притворяется! Или провоцирует? Типа, не он это начал… И я задрала голову, чтобы ткнуться губами ему в губы. Именно ткнуться — он не раскрыл их мне навстречу. Это не был наш первый поцелуй. И в тот момент, когда Березов, точно укушенный, рванулся от меня, я думала, эта попытка станет последней.
Я не удержалась без его рук, без его шеи и рухнула головой на валик дивана. Мягкий, но мне и без всякого удара сделалось жутко больно, и из глаз брызнули слезы. Фонтаном! Да какое там фонтаном! Как из прорванного пожарного крана! Да, внутри все горело. От обиды!
— Яна!
Он подтянул меня к себе, точно гуттаперчевую куклу. Такую же безвольную и податливую. Шея не держала головы, и я ткнулась ему в грудь не потому что хотела этого. Я уже ничего не хотела.
— Яна, не реви! Поговори со мной, — он не успевал вытирать под моими глазами слезы. Прибывали все новые и новые. Это было целое наводнение. — Яна, хватит!
Я дернулась и замолчала. Если я, конечно, рыдала вслух. Я этого не помню ни сейчас, ни тогда. Тогда я вообще потеряла связь с реальностью и временем, не совсем даже понимая, где я и почему он здесь. Все еще здесь. У меня, наверное, действительно кружилась голова.
— Яна, почему ты плачешь?!
— Из-за тебя…
Я не могла сказать ничего другого, потому что все в моей жизни действительно было из-за него. И эта дурацкая записка от Инны, и этот дурацкий Димка. Все из-за него!
— Яна, что я сделал?
— Ничего! — вот сейчас я заорала в голос, толкнула его в грудь, рухнула обратно на диван и закрыла лицо руками. — Ты ничего не сделал… Ничего…
И я ничего не могла объяснить самому тупому мужчине на свете! И не хотела… Пусть уходит! Пусть уходит! Да, я, кажется, уже колошматила его кулаками. Просил ударить — получай!
— Уходи! Уходи! Уходи!
— Яна!
Я висела у него в руках, я на них болталась, пока он не опустил меня на пол, уже чуть всхлипывающую. Мокрыми руками я держалась за его локти. И эти локти дрожали. Или дрожала все-таки я…