Неизменная любовь
Шрифт:
— Может, сыра принести? Или крекер с виолой?
Крекер с виолой… Я даже улыбнулась. Виола — вкус детства, плавленый сыр, который решает абсолютно все проблемы, а не только утоляет голод. И я кивнула.
— Яна! — От маминого голоса сердце сжалось. — Что это за парень там с Росой?
Мать указывала на прореху между елок, натуральный забор, отделявший наш крайний участок от соседнего. С веранды была видна их крохотная пристань с моторной лодкой. Сейчас там сидела дочь соседа в обнимку со своим бойфрендом. Так я маме и сказала.
— Я не узнала Лукаса.
—
Мама скорчила гримасу: то ли от боли, то ли от негодования.
— Сколько Росе лет?
— То ли шестнадцать, то ли будет шестнадцать.
— Ужас…
— Что ужас, мама?
Я так и не отпила кофе.
Она промолчала.
— Я считаю, что у финнов все правильно поставлено в этом деле. Хочется детям трахаться, пусть трахаются. Но под присмотром родителей.
Перед моим носом появилась тарелка с чесночным крекером и виолой. Слава сел рядом и придвинул ко мне кофе.
— Опять кости соседям перемываете, милые дамы?
Хотел разрядить обстановку — вышло только хуже. Мать встала и направилась к двери.
— Мам… — подала я голос, но не очень громко.
Она обернулась.
— Вы такие же, как ваши соседи…
— Да, мы такие же! — мне хотелось вскочить, но моя нога вдруг оказалась придавленной тапком мужа. — И только благодаря тому, что в тумбочке у Миши всегда были презервативы, ты не стала прабабушкой. И потому что мы были на одной кухне, я поняла, что эта Юля за дрянь…
— Яна, уймись! — Березов дернул меня за руку. — Юля уже три года как не наша проблема. И ты, Катя, прекрати. В чужой монастырь со своим уставом не лезут.
— Я вообще к вам не лезу! Все двадцать лет не лезу!
— Причем тут мы?! — Березов тоже повысил голос, но на крик не перешел. — Я про финнов!
— Если вы про финнов, — прорычала я, — то хватит орать. И мешать родителям спать, а детям целоваться!
Я уже выпила кофе и сейчас, схватив с тарелки второй крекер, не сказав больше ни слова, сбежала вниз и пошла к озеру. Села на мостки, сунула крекер в рот и помахала рукой Росе. Оба помахали мне в ответ. У соседей трое детей: два мальчика и средняя Роса. Одним мальчиком в семье больше, одним меньше — какая разница. Мать дома сидит, клюкву по триста литров закатывает каждой осенью — пусть парни втроем ловят рыбу и коптят к ужину, хоть какая-то помощь. Старший парень у них тоже уходил было к девчонке, но потом вернулся домой. Скоро и младший свалит. Круговорот детей в природе. А что, нормально. Хуже, когда из-за гормонов ломают жизнь и себе и другим.
— Пошли покатаемся!
Перед глазами возникли мужские сандалии. Я подняла глаза, а лучше бы сразу руки — чтобы поймать ключи от катера.
— Давай, давай… Пока никого не загрызла, волчица!
Я поднялась, давясь крекером. Хоть бы на борту была вода.
— Я в пижаме! — До того как перебросила через борт ногу, я и не вспоминала, в чем сидела на веранде.
— Да хоть голая! Кто тут на тебя смотрит!
Березов уже размотал канат. Я перекинула вторую ногу и вставила ключи в зажигание. На экране высветился фарватер.
— Сама поведешь?
— Сама!
Мне действительно захотелось скорости. Большой. Бак полный. Можно на пределе пару озер проскочить.
— Не гони! — муж, сидящий напротив, толкнул меня вытянутой ногой. — Мужик вон рыбачит. Культурная ты наша!
Я сбросила скорость чуть ли не до нуля и помахала рукой незнакомому рыбаку. Финн не поднял руки в знак приветствия. Может, не заметил…
Вокруг тишь да гладь. Кое-где на берегу виднеются домики, а островки почти все пустые. Один-два курятника аля баня попадутся и то хорошо. Так смотришь вперед и ловишь себя на мысли, что выплывет сейчас из-за острова драккар, а ты и не удивишься. Ноль цивилизации, точно время назад отмотало.
— Глуши мотор!
Я повернула к мужу голову.
— Глуши мотор, — повторил он тише. — У капитана солнечный удар. Надо искупать капитана…
Да идите вы, Фукс со старпомом Ломом вместе взятые, куда подальше…
— Я не буду плавать, — Но мотор я заглушила. — Меня уже отпустило. И купальника нет… И не надо тут, зачем тебе купальник… Боюсь рыб распугать!
— В каюте есть купальник. И полотенце есть. Иди, переодевайся.
— А ты?
— А я после тебя.
Он прав — каюта только на словах каюта: а так палатка, где в полный рост не встать. Вообще вползти можно только на карачках. Надувной матрас с крышей. Даже руки не вытянуть, чтобы пижамную футболку снять…
— Слава…
— Да тише ты…
Вдвоем здесь не развернуться. Вдвоем здесь только…
— Слава…
Ладонь накрыла мне грудь, а губы — рот. Я выгнулась, позволяя стащить с себя пижамные штаны… Футболку он скинул снаружи. Снимать шорты не спешил, и я чувствовала бедром холод бляшки его ремня. Но ничего сказать не могла: он не отпускал моих губ, все сильнее и сильнее сжимая пальцы на оголенных сосках. В голову ударила горячая кровь, как холодная волна — в крохотный иллюминатор. Удары ее были ритмичны, как и движение Славкиной руки внутри моего разгоряченного тела.
— Девочка моя, постарайся, ты сможешь…
Но я ничего не могла… Сама…
Я закрыла растопыренной пятерней иллюминатор, точно могла спрятаться от разбивающихся о наш катер озерных вод. Меня также кидало с волны на волну, одну горячее другой, но больше ничего не происходило. Я схватилась за шею мужа, чтобы повернуть к себе его голову — мне нужны были его губы, просто необходимы. Без поцелуев точно ничего не получится.
Поцелуи — это то, что было у меня пять мучительных месяцев до свадьбы. Поцелуи в машине и больше ничего, хотя я изнемогала подле него, как и он подле меня… И даже после свадьбы я думала, что ничего не будет. Пожелав мне доброго вечера, хотя был еще день, новобрачный спокойно ушел на кухню от абсолютно голой невесты. Ладно, почти голой… Но разве кружева считаются за одежду?