Неизвестное сельское хозяйство, или Зачем нужна корова?
Шрифт:
В знаменитых «Письмах из деревни» А.Н. Энгельгардта подробно рассказано, какую роль играли грибы в российском крестьянском хозяйстве второй половины XIX века. Их собирали и в государственных, и в помещичьих лесах, и они являлись не только важным подспорьем в питании населения, особенно летом, когда кончались запасы прошлогоднего хлеба и не было мяса (скот режут обычно осенью), но и источником денег – деревенские бабы продавали грибы и ягоды и ближайшим помещикам, и горожанам. Да и сами помещики «баловались» разнообразными грибными и ягодными заготовками.
Сто лет спустя в лесной зоне сбором грибов для собственных нужд занято подавляющее большинство сельского населения, что подтверждает и наше анкетирование сельских жителей. Например, на севере Пермской области грибы и ягоды собирает более 90 % опрошенных, в других районах этой же области – от 60 до 80 % респондентов. В Новгородской области – также 80–90 % (рис. 3.4.1).
Однако для нас наибольший интерес представлял не столько сам факт сбора грибов – явление повсеместное и привычное, сколько его роль в выживании хозяйств населения. То есть возможность заработать на сборе и продаже грибов и ягод. И вот здесь поразительный пример представляет собой Коми-Пермяцкий АО.
Представьте себе таежный край с полным упадком агропредприятий, с заброшенными домами и деревнями. Тем не менее на обочинах дорог через каждые 2–3 километра стоят небольшие беседки-«грибочки». Их назначение мы поняли, только поездив по селам и поговорив с людьми. Начиная с конца июля и весь август, в период грибных волн (наиболее ценные грибы, такие как белые, подосиновики и т. п., в изобилии появляются именно «волнами»), на лесных дорогах появляются огромные рефрижераторы, приезжающие с юга России, из Прибалтики, из Украины. Доступность многих сел благодаря недавно построенному мосту и хорошим грунтовым дорогам, уходящим на север района, совпала с обилием белых грибов в этих краях и активностью местных жителей. Плюс некоторый элемент случайности, сделавший этот район известным за пределами КПАО и Пермской области. Жители уже знают места и время стоянки машин и выносят белые грибы прямо к ним. Кроме того, почти в каждом селе есть свои перекупщики грибов и ягод. Они сдают их в райпо или частникам по своим каналам. Некоторые сельские жители даже организуют специальные бригады и живут в лесу в наиболее активный грибной период. То же происходит, когда наступает время сбора клюквы.
На юге Архангельской области в Каргопольском районе население собирает не столько грибы, сколько ягоды. Почти в каждом селе есть несколько человек-посредников, с которыми перекупщики из Каргополя, Няндомы, Костромы и т. п. заключают договора. В сезон сбора ягод они через день или два наезжают в село и забирают 200–400 кг товара (деревенские посредники имеют 10 % от сбора), переправляя его, как правило, далее – более крупным заказчикам. Берут они и грибы, в основном белые и подосиновики. На ягодах можно очень хорошо заработать (см. раздел 2.4). В 2004 году морошку принимали по 90-100 руб. за I кг, но период ее сбора довольно короток. Зато весь июль и август можно собирать чернику и голубику (20–25 руб. за 1 кг), осенью приходит время брусники и клюквы (последнюю можно собирать и весной). В северных рискованных условиях, при полном упадке колхозов
Рисунок 3.4.1. Главное богатство севера
Подобные товарные промыслы возможны в районах изобилия лесных даров. В обычной российской глубинке столь налаженного сбыта через перекупщиков нет, тем не менее и там люди живут сбором грибов и ягод в дополнение к своему огороду. Чаще всего основными потребителями даров леса являются дачники и проезжающие по шоссе в машинах горожане, причем не только свежих грибов и ягод, но и варений, солений и т. п.
Расширение сбора грибов и ягод, в том числе и за счет свертывания сельского хозяйства, многими воспринимается как катастрофа.
Сколько раз мы слышали, рассказывая об этих краях: «Какой ужас! Возвращение к допотопному собирательству – это дикость!» На наш взгляд, ничего страшного в том, что люди активно занимаются сбором даров природы, нет. Ведь это можно рассматривать и как углубление разделения труда между севером и югом. Зачем в северных краях с большими дотациями выращивать зерновые, себестоимость которых достигает 300–400 руб. за центнер, если в Саратовской области их можно купить в 3–4 раза дешевле? Зачем получать на таких золотых кормах молоко, которое некуда сбыть, так как все северные районы завалены вологодскими продуктами, производимыми в нескольких пригородных районах? Конечно, изобилия сельскохозяйственных продуктов в нашей стране пока еще нет. И эти богатые травами северные районы могли бы иметь полуэкстенсивное скотоводство. Скорее всего, так и будет в тех местах, где помимо лугов есть еще и человеческий капитал. Восстановление же былых посевных площадей, кроме как под однолетние и многолетние травы, нерационально. А вот грибов и ягод в нашей лесной стране продается непростительно мало. Более того, переход на экономику, опирающуюся на местные массовые ресурсы в маргинальных природных районах, где сельскому населению нечем заняться, может оказаться гораздо более выгодным.
В Каргополе мы посетили консервный цех, где производят соленые грузди и волнушки, а также протертую с сахаром голубику (грибы и ягоды предприятие принимает у населения). Банка такой по-домашнему вкусной ягоды стоила в 2004 году около 30 руб. Продукции не так много, но и ее не знают куда сбывать. Есть где развернуться и производителю, и перекупщикам, но нет инвестора и менеджера, который «раскрутил» бы хорошо известную в прошлом марку. А ведь каргопольские рыжики до революции были одним из основных товаров этих мест и пользовались известностью не только в России, но и в Европе.
Заготовки и использование древесины
В районах с кризисным сельским хозяйством не только агропредприятия, но и население зарабатывает продажей древесины или изделий из нее.Официальная российская статистика насчитывает около 13 тыс. разнообразных несельскохозяйственных сельских поселений (чуть более 8 % всех сельских поселений), живет в них менее 3 млн. человек. Легко подсчитать, что средний размер такого поселения составляет 230 человек. Из этих 13 тыс. только 2309 поселений специализируются на лесодобыче.
Проблемы несельскохозяйственных поселений очень схожи с проблемами сел при агропредприятиях. Как правило, они существуют при одном, реже – двух предприятиях, и им свойственна та же монозанятость. Местные сельские сообщества становятся очень зависимыми от своих предприятий и их состояния и в итоге очень уязвимыми. Способом самозащиты населения в таких условиях всегда было и остается их индивидуальное хозяйство. А отсюда и схожесть всего уклада жизни таких поселков с сельскохозяйственными. При отсутствии зарплат и работы жители несельскохозяйственных сельских поселений точно так же существуют благодаря своим огородам и своей скотине. Но в лесной и лесостепной зонах у них есть еще один ресурс, который они активно используют, в том числе вырубая и продавая древесину для получения «живых» денег.
Для сельскохозяйственных поселений лес тоже является важным ресурсом. Лес – это, прежде всего, дрова. Перепись 2002 года выявила, что из 48 млн. домохозяйств печное отопление имеют более 10 млн., в том числе 3,3 млн. – в городах и 6,8 млн. – в селах. Даже при самых скромных подсчетах это требует более 7 млн. кубометров дров (Жилищные условия 2004:740).
Лес – это и строительство домов: и% городского населения России и 41 % сельского живет в деревянных домах. А в общем числе индивидуальных домов доля деревянных составляет 47 % в городах и 50 % в селах. При этом только после 1995 года было построено 768 тыс. деревянных индивидуальных домов в городах и 541 тыс. – в селах (Там же, 286–287).
Но помимо обеспечения элементарных условий быта, лес стал важной статьей промыслов, причем не только населения. Сами агропредприятия в этих зонах часто совмещают сельскохозяйственную и лесохозяйственную функции. А уж использование пилорамы колхозами в целях выживания стало привычным явлением. В Лесном кодексе РФ, принятом в 1997 году, сказано, что лесной фонд находится в федеральной собственности. Лесхозы и леспромхозы используют леса на основе договоров аренды, пользования или концессии. Как лес помогает выжить сельскохозяйственным предприятиям, было показано на примере Каргопольского района (см. раздел 2.4). Однако и местное каргопольское население во многом «живет от леса». Таблица 3.4.1 показывает, что официально доля населения в общих рубках очень мала. Однако, как и в случае с землей, в действительности жители используют гораздо больше древесины. Это в первую очередь лимиты, выделяемые муниципальным образованиям, которые в основном распределяются между жителями (на строительство и ремонт домов).
В лесных районах и натуроплата агропредприятий может осуществляться лесоматериалом – часть леса, которую предприятия получают от лесхозов, идет населению. Также частично лесом расплачиваются со своими работниками и леспромхозы. Но главное – сплошь и рядом наблюдается превышение выделенных норм рубок.
Для рубки леса частное лицо должно купить лесной билет, который ему продает лесхоз или леспромхоз на срок до одного года. Согласно этому билету человеку выделяется место и, исходя из расчетной лесосеки, определяется примерный объем вырубаемой древесины. Он может рубить лес сам или договариваться о рубке за плату с лесхозом или леспромхозом. Так это должно быть. В действительности же за определенную мзду лесники просто закрывают глаза на то, сколько рубят люди.
Поэтому воровство леса стало весьма распространенным явлением. Существуют специальные бригады, которые по договору с лесхозом занимаются рубкой леса для продажи жителям своего поселка и на сторону. Такие бригады часто возникают на осколках развалившегося леспромхоза.Таблица 3.4.1. Вырубки лесов разными пользователями Каргопольского района, 2003
Источник: данные Каргопольского сельского лесхоза.
Опросы в ряде районов показали, что люди используют разные каналы получения леса. В наиболее лесном Горнозаводском районе в пермском Предуралье в селах очень много пенсионеров, тем не менее 40 % опрошенных сказали, что покупают лесной билет и рубят сами или с чьей-нибудь помощью; 20 % покупают там уже спиленный лес в лесхозе и еще 40 % покупают пиломатериалы у частников. В Бардымском районе на юге той же Пермской области – более молодое население. Половина опрошенных там покупает билет и рубит лес для своего хозяйства на делянке самостоятельно, примерно четверть договаривается с лесхозом и каждый пятый покупает у частников. При этом татаробашкирское население Бардымского района специализируется на рубках и продаже леса в соседнюю Башкирию, имея от этого немалые доходы. Поскольку размеры делянок в лесных билетах ограничены, то очевидно, что подобного размаха эта деятельность могла достигнуть только благодаря воровству леса.
Кроме использования необработанной древесины в собственном хозяйстве и ее продажи, часто люди из полученного на делянке леса строят дома – тоже на продажу. Едешь по дороге из Перми на север области, и то тут, то там у обочины стоят срубы бань или маленьких домиков. Это значит, что здесь есть строительные бригады из местных жителей, которые предлагают свои услуги.
Впрочем, из всего этого не следует, что в лесных и прочих поселениях на севере нет приусадебного хозяйства. Без огорода все равно не обойтись, как зачастую и без скотины. Только товарная реализация сельскохозяйственной продукции в лесных районах часто затруднена, и тогда выручает лес, с помощью которого зарабатываются «живые» деньги. Очень часто в семьях существует своеобразное разделение труда: муж охотится, подрабатывает продажей леса, а жена ведет необходимое для выживания сельское хозяйство.
Рыбные промыслы
В рыбных местах лов и переработка рыбы вытесняют сельское хозяйство.Лов рыбы не столь популярен у сельских жителей, как сбор грибов и ягод, продают ее обычно реже. Тем не менее в селениях, расположенных на реках, лов рыбы играет большую роль.
Это прежде всего касается районов, расположенных на крупных реках. Приведем пример Астраханской области, где не только население, но и колхозы занимаются ловлей рыбы.
Астраханская область наиболее известна незаконным выловом осетровых. И хотя их разведение, как и производство черной икры, находятся в федеральном ведении, и работники предприятий, и местная милиция давно куплены браконьерами. Налажено масштабное нелегальное производство, продукция которого идет даже на экспорт. Впрочем, к разрозненным хозяйствам населения этот мафиозный бизнес имеет мало отношения. Помимо него в области существует еще четыре вида рыбных промыслов. Первый – вылов морской рыбы с помощью специального рыболовецкого флота. Второй – ловля так называемыми тонями в многочисленных протоках дельты Волги. Третий тип – ловля рыбы в ильменях – озерах, которые в изобилии разбросаны по всей дельте и наполняются водой во время разлива Волги, а потом поддерживаются искусственной перекачкой воды. И наконец, четвертый – разведение рыбы в искусственных прудах. Второй и третий типы наиболее активно осваиваются населением, которое сплошь занимается браконьерством и продажей рыбы. Например, в Икрянинском районе в дельте Волги доходы от рыбного промысла значительно превышают и официальные зарплаты, и доходы от сельского хозяйства, которое в последние годы стало заметно свертываться. Причем не только у населения, но и в колхозах, которые также около 2/3 доходов имеют от ловли рыбы. Таким образом, Астраханская область демонстрирует явный уход от сельского хозяйства к использованию природных ресурсов. То же самое наблюдается на севере.
Например, в Каргопольском районе рыбу ловят сетями в озере Лаче и других озерах. Лицензия на отлов для каргопольцев стоит всего 150 руб., для приезжих – 600 руб. Вылавливают за раз от 50 до 500 кг (судак, лещ, окунь, иногда семга) и сдают по 25–30 руб. за 1 кг в магазины или на Каргопольский рыбокомбинат. Многие села, расположенные у воды, живут только ловом рыбы.
На крупных реках есть целые районы (кластеры товарного хозяйства), жители которых зарабатывают в основном на рыбе. Проезжая на машине по шоссе Москва-Петербург любой человек заметит, что все села в районе Иваньковского водохранилища, т. е. там, где трасса пересекает Волгу, продают копченую рыбу. Мы не раз покупали эту рыбу и пытались заговорить с продавцами, пока не поняли, что этот феномен требует специального изучения. Осенью 2003 года мы специально поехали на Иваньковское водохранилище изучать рыболовецкие хозяйства населения.
Продавцы рыбы развешивают свой товар прямо у дороги (рис. 3.4.2). Копченого леща и судака можно было купить за 50–70 руб., сом и терпуг стоили дороже – 200–250 руб., а деликатесный угорь шел за 400–500 руб. Концентрируются продавцы все-таки у поселений: Завидово, Безбородово, Мелковский, Радченко. Рядом с рыбой уже другие продавцы стоят с грибами и ягодами. В общем, в самый обычный будний день товара было достаточно. Спрос несколько хуже. Хотя интенсивность движения по одному из главных шоссе России велика, машины останавливаются редко. Поэтому наш интерес и вопросы были сразу замечены и наделали немало переполоха среди продавцов.
Рисунок 3.4.2. Продавцы рыбы на шоссе Москва-Петербург
Большинство продавцов реализуют не свой товар, а работают по найму – «на хозяина». Есть и одиночные продавцы, обычно это жена, чей муж ловит рыбу. Но это крайне редко. Хозяин необходим для «крыши», иначе рэкет (бандитский и милицейский) замучает. Продавцу идет 10 % выручки. На каждого хозяина помимо 5–6 продавцов работает несколько рыбаков. Но главное – у него есть коптильня. Именно с коптилен и начался это своеобразный местный бизнес.
В волжских селах издавна коптили рыбу. Технологии копчения две: горячее и холодное. Рыбу предварительно сутки просаливают, потом коптят в специальном чане без дна, раскладывая внутри на решетках и закрывая чан крышкой. Под чаном разводят огонь, используя специальные породы деревьев. Коптят рыбу около часа. Холодное копчение более длительное. На углях без огня в дыму рыба томится около 8-10 часов. Все оборудование – крайне примитивное и доступное практически любому человеку. Но совсем недоступной в российских условиях оказалась сама организация производства и сбыта товара. Поэтому и произошло разделение труда.
Интересно, что, возникнув на местной волжской рыбе, это производство быстро расширялось. Теперь половину его сырья составляет рыба, привезенная с баз в Москве, Твери. Есть даже морская рыба. Но лещи и щуки – местные. Хозяевам даже выгодна такая неясность сырьевой базы. Дело в том, что в этих местах зона Завидовского заповедника и массовый лов рыбы запрещен, ловить можно только на удочку. Это для любителей. А профессионалы орудуют на лодках и сетями. Поэтому сети – самый ходовой и дефицитный товар, несмотря на все запреты. На вопрос: «Откуда рыба?» – продавец может ответить по-разному, все они – хорошие психологи. Если это случайный проезжающий, желающий полакомиться волжской рыбкой, он ответит, что, конечно, местная, и… подсунет морскую рыбу. Если видит, что человек разбирается, порекомендует действительно волжскую. А если человек покажется подозрительным, обязательно скажет, что рыба с базы. И документы о покупке рыбы на базе у него есть, так что не придерешься. Как не придерешься и к рыбакам – многие из них покупают для прикрытия лицензию, а уж сколько они вылавливают рыбы, не знает никто.
Большинство хозяев – армяне. Они приехали сюда еще 10–15 лет назад, когда было достаточно пустых домов, которые уезжающие жители продавали за бесценок. До них тоже коптили и продавали рыбу, но делали это, как правило, сами рыбаки и не в таких масштабах. Начиная с середины 1980-х годов, а особенно в 1990-х, рыбный промысел стал превращаться в товарный.
Тем не менее не он обеспечивает основную занятость местных жителей. В поселке Радченко прежде работал механический завод и научно-исследовательский институт. Теперь все закрыто. Рыбаков на весь поселок в 4 тыс. жителей – всего пара десятков. В селе Безбородово вяло функционирует зверосовхоз, в Завидово – птицефабрика. Но большая часть жителей работает на стройках коттеджей в окрестных селах. Около половины работающих ездят в Москву, Клин или Тверь, хотя путь неблизкий. До Москвы около 100 км. Село Головня, расположенное на живописном берегу водохранилища и сохранившее уникальную церковь XIV века, почти полностью превратилось в дачное поселение.
Помогают местным жителям и огороды, в том числе продажа на той же трассе картофеля. Мы разговаривали с семьей, глава которой уже много лет был формально безработным. Но на местных ресурсах (рыба, грибы, огород) за эти годы им был построен достаточно скромный, но каменный дом, куплен мотоцикл и т. п.
Напоследок мы решили пообедать в кафе, расположенном прямо на трассе у поселка Радченко. Меню было разнообразным, и еда неплохая. Только рыбы в меню не было! Это говорит о полном отсутствии межотраслевой самоорганизации даже в частном секторе.
Сочетание рассмотренных выше ресурсов хозяйств населения значительно различается в разных районах страны. Эти различия, показанные на разнообразных примерах в главе 2, могут быть сведены к определенным пространственным закономерностям. Во многом эти закономерности связаны с обеспеченностью территорий теплом и влагой и с характером расселения. Состояние крупных агропредприятий, а следовательно, и характер их помощи индивидуальным хозяйствам тоже не случайны и определяются многими факторами.Природные ограничения
Хозяйства населения ввиду их огромной трудоинтенсивности и малоземельности используют природные ресурсы гораздо более гибко, чем крупные предприятия и фермеры.
Россия – страна в целом северная. Наиболее благодатный для сельскохозяйственной деятельности юг – это равнинная часть Северного Кавказа (всего 1,5 % территории страны). А вместе с Центральным Черноземьем – это 2,5 %. Даже если не рассматривать Сибирь с ее тундрой и тайгой, где население довольно редко, то и в Европейской части России районов с благоприятными природными условиями для сельского хозяйства не так уж много.
Если использовать два показателя, применяемых для оценки агроклиматических условий, – сумму активных температур за весь вегетационный период, т. е. сумму суточных температур выше 10 градусов, и отношение осадков к испарению, то можно оценить соотношение тепла и влаги в разных районах. Благоприятная для выращивания большинства сельскохозяйственных культур сумма температур начинается с 2200 градусов. При 1600–2200 градусов возможно выращивание среднеранних культур, включая картофель и некоторые овощи, но они могут страдать от весенних заморозков. Назовем эти природные условия полумаргинальными. Большая часть Нечерноземья находится именно в таких условиях. Северные районы Пермской области и Каргопольский район Архангельской (см. разделы 2.3 и 2.4) существуют в условиях более суровых, маргинальных (ниже 1600 градусов), где возможно выращивание только отдельных ранних культур или тепличное хозяйство (Природно-сельскохозяйственное районирование 1983).
В Европейской России в относительно благоприятных условиях по количеству тепла находится только треть всей территории, хотя и проживает на ней 57 % сельского населения (Нефедова 20036:266).
К маргинальным землям можно отнести 38 % территории (6 % населения). Соответственно 27 % территории и почти треть сельского населения находятся в полумаргинальных условиях.
В отличие от многих других стран у нас, где теплее, там, как правило, и суше. Поэтому при продвижении к югу один критерий природной маргинальности заменяется другим. Благоприятные условия по увлажнению, т. е. отношение осадков к испарению, близкое к единице, наблюдаются на 37 % территории Европейской России, в основном в западных районах и в Нечерноземье. Однако в последнем, особенно на севере, земли часто избыточно увлажнены и заболочены (на 25 % территории Европейской России). В полузасушливой зоне, там, где отношение осадков к испарению колеблется от 0,55 до 0,77, засухи могут возникать каждый третий год. Таких территорий – четверть всей площади Европейской России, и проживает на них столько же сельского населения. И наконец, на сильно засушливую зону приходится и% площади и населения (Там же).
Так что условия для выращивания огородных культур у сельских жителей весьма сложные, даже в Европейской России. Это не может не проявляться в специализации индивидуальных хозяйств. Поздние заморозки и короткий вегетационный период в северных полумаргинальных и маргинальных землях сильно ограничивают набор культур, сводят его к холодоустойчивым овощам и картофелю. Юг – это и виноград, который больше нигде в России массово не растет, и множество фруктовых деревьев, и теплолюбивые овощи.
Примитивные, часто устаревшие технологии, отсутствие техники, недостаток удобрений, гербицидов, а порой и воды для полива приводят к зависимости урожаев от природных условий (засухи, заморозки, вымокание и т. п.). Опросы населения в Курской области, расположенной в зоне с относительно благоприятными природными условиями, показали, что свои неудачи на погоду сваливает примерно половина населения (Клюев, Яковенко 2005:379). Впрочем, традиция обвинения природы во всех бедах сельского хозяйства идет еще с советских времен. Достаточно вспомнить, что все сводки с полей начинались словами: «Несмотря на неблагоприятные природные условия…» На самом деле за этим стоит не столько природа, сколько технология и экономика.
Тем не менее, несмотря на огромные различия в природных условиях России, специализация индивидуальных хозяйств более смазана, чем специализация крупных агропредприятий. Она в большей степени зависит от социально-экономических факторов, включая потребности семьи в питании, характер социально-демографических ресурсов и ресурсов предприятий и даже рыночную конъюнктуру. Почти у всех есть картошка, несмотря на то, что она на севере удается плохо, весной или осенью вымерзает, получается мелкой. Лучшие условия для выращивания картофеля – это лесной пояс – Северо-Запад и Центр, переходная лесостепная зона, а также некоторые предгорные районы. Именно там формируются отдельные очаги товарного картофелеводства, локализация которых все же связана не с природными предпосылками, а с социально-экономическими факторами, включая даже национальный состав населения (например, Бардымский район в Пермской области или Базарно-Карабулакский в Саратовской – см. раздел 4.4). И только в Заволжье картофель уже не растет, так как не выносит летом перегрева почвы. То же касается и овощей, особенно огурцов и помидоров, которые, несмотря на «капризность», распространены, благодаря своей доходности, гораздо шире, чем позволяют природные условия.
Животноводство, особенно разведение крупного рогатого скота, также требует пастбищ и сочных сенокосов и должно было бы соответствовать природным предпосылкам. Однако приведенные в главах 2 и 3 примеры показывают, что наличие природных кормов и даже пастбищ в ряде районов оказывается необходимым, но не главным ресурсом, и частично восполняется ресурсами предприятий.
В целом можно сказать, что хозяйства населения в виду их огромной трудоинтенсивности и малоземельное™ оказываются гораздо менее восприимчивыми к природным ограничениям и слабее используют природные предпосылки, чем крупные предприятия и фермерские хозяйства. В самых сложных природных условиях там, где есть люди, как правило, есть и огород, пусть маленький и с теплицей.
Территориальные контрасты в распределении социально-демографических ресурсов
В Нечерноземье плотность сельского населения вблизи региональных столиц в среднем в 12 раз выше, чем в наиболее удаленных, окраинных районах. На юге – всего в 3 раза.Несмотря на то что урбанизацией была охвачена вся страна, потери человеческого капитала в сельской местности были крайне неравномерны. Они зависели от двух основных факторов: природных условий и удаленности от крупных городов.
Максимальная депопуляция в сельской местности наблюдалась в Нечерноземье. Если считать от 1926 года, когда численность сельского населения в России была максимальной, то в большинстве регионов, расположенных между Москвой и Ленинградом, а также к югу от Московской области, потеряно более 70 % сельского населения (рис. 3.5.1).
Обе столицы и другие крупные города, как насосы, вытягивали население из сельской местности. Эти нечерноземные области с их мелкими сельскими поселениями и мозаичными угодьями среди лесов и болот сильнее всего пострадали и от коллективизации, и от укрупнения агропредприятий. Попытка сселения неперспективных деревень в 1970-х годах спровоцировала миграцию населения не столько в центральные усадьбы колхозов, сколько из села в город. В результате между Москвой и С.-Петербургом сформировалась зона, где доля сельских домохозяйств, состоящих из одного-двух человек (в основном пенсионеров), составляет более 60 % (рис. 3.5.2)Рисунок 3.5.1. Динамика сельского населения, 2002, % к 1926 году
Источники: Численность и размещение 2004; Демографический ежегодник 1994.
Рисунок 3.5.2. Доля домохозяйств, состоящих из одного-двух человек, 2002,%
Источник: Число и состав домохозяйств 2004.
Несколько иная ситуация была на юге. Здесь также шел отток селян в города и другие районы. Но изначально более плотное население, меньшая поглощающая способность городов и благодатная природа, способствовавшая притоку мигрантов из других регионов, сохранили плотность сельского населения на уровне свыше ю, а на Северном Кавказе – более 20 и даже 30 человек на 1 кв. км. До 1990-х годов росла в связи с освоением новых земель и природных ресурсов численность сельского населения на северо-восточных окраинах страны.
Различия в динамике сельского населения внутри регионов максимальны тоже в Нечерноземье. Там в течение многих десятилетий больше всего теряли население удаленные от крупных городов периферийные районы. В результате на окраинах регионов Нечерноземья селян стало меньше в несколько раз. Пригородные районы, наоборот, часто увеличивали численность своих сельских жителей или теряли их не так сильно, что в результате увеличивало долю районов при региональных столицах в общей массе сельского населения. Средние и малые города Нечерноземья также концентрировали вокруг себя население, хотя и не столь сильно, как большие.
Все это приводило в староосвоенной нечерноземной части России к концентрации населения вокруг городов и запустению сельской местности на огромной территории, особенно сильному в глубинке. В Нечерноземье ареалы с плотностью населения более 10 человек на I кв. км сохранились лишь на 20 % территории, в основном в пригородах крупных центров (Город и деревня 2001:300). А плотность населения менее 5 человек на 1 кв. км отмечается на 41 % территории (в 1959 году таких территорий было всего 17 %). И это без Крайнего Севера. Все это превратило сельское населенное пространство в подобие швейцарского сыра, хотя при малолюдности и разреженности селений во многих местах «дыры» быстро сливались в сплошные «полые» массивы.
Длительный отток сельского населения в города и пригороды привел к тому, что в Нечерноземье плотность сельского населения вблизи региональных столиц в среднем оказалась в 12 раз больше, чем в наиболее удаленных, окраинных районах. А на юге – всего в 3 раза. Если использовать такое понятие, как соседство, и сгруппировать все административные районы внутри регионов по порядку соседства с региональными столицами, как правило, с крупнейшим городом, то окажется, что наиболее плотно населенными в Нечерноземье являются районы – соседи первого порядка, т. е. пригороды (рис. 3.5.3). Соседи второго порядка (их можно назвать полупригородами) уже имеют гораздо меньшую плотность, которая постепенно падает по мере удаления от столиц. При этом главный «разлом» в заселенности регионов Нечерноземья лежит между пригородными и прочими районами.Рисунок 3.5.3. Плотность сельского населения по мере удаленности от региональных столиц
Примечание: 1 – районы, непосредственно примыкающие к главным центрам; 2 – районы – соседи второго порядка и т. д.
Рассчитано по: Численность населения 2004.
Помимо природного фактора и удаленности от городов есть еще один важный фактор сохранения демографических ресурсов – этно-культурный. Для многих народностей, проживающих на территории России, характерно сохранение более высокой, чем у русского населения, рождаемости и более крепких семейных уз. Для них часто характерен и меньший отток в города. В результате во многих республиках и даже в отдельных нерусских национальных административных районах и плотность населения, и трудовой потенциал выше. Порой они так высоки, например в республиках Северного Кавказа, что это создает особые проблемы ведения индивидуального хозяйства. Но об этом – в специальном разделе в конце следующей главы.
После распада СССР приток мигрантов в Россию пополнил сельскую местность даже в Нечерноземных районах, где впервые за много лет въезд стал превышать выезд. Ехали из бывших южных республик в основном русские горожане, которые бежали в Россию от национальных конфликтов и экономического кризиса. Стали терять население и российские северные и восточные районы. Однако для мигрантов (большинство которых – горожане) село было лишь ступенькой на пути в город, особенно в Нечерноземье. С середины 1990-х годов поток приезжих в Россию ослабел, и многие районы вновь начали терять население. Тем не менее в более плотно заселенных южных русских районах, а также в Поволжье сельское население за счет мигрантов увеличилось. В Нечерноземье временный миграционный приток не смог перекрыть все увеличивающуюся естественную убыль сельского населения. Результатом этой длительной депопуляции стало множество умерших и деградирующих деревень, в основном удаленных. Произошла поляризация поселений по критерию потенциальных возможностей выживания и развития (Город и деревня 2001:240–272). Среди массы мелких поселений значительную долю составляют деревни, где постоянно прописано менее 10 человек, в основном пенсионеров, и такие деревни можно назвать умирающими. Перепись 2002 года выявила, что около трети всех сельских поселений России или умерли, или «дышат на ладан». Есть деревни, в которых не осталось никого. Больше всего деревень без постоянного населения (18–22 %) в нечерноземных Костромской, Ярославской, Вологодской и Кировской областях.
В Псковской и Новгородской областях таких деревень – по 12–13 % от всех сельских поселений. А 40–45 % поселений в этих областях в 2002 году имели менее га жителей.
Таким образом, в России практически нежизнеспособно более половины поселений. Ожидать в них высокого качества человеческого капитала не приходится. Если деревня не облюбована дачниками, то физические ограничения проживающих там стариков и их общий настрой не способствуют активной сельскохозяйственной деятельности (если село не находится в зоне высокотоварного хозяйства и если на огороде не работают регулярно приезжающие городские дети).
В южной части Европейской России число умерших деревень в 2002 году было относительно невелико (1–5%). Гораздо меньше там и умирающих деревень, например, в Самарской, Курской, Воронежской областях – до га%. В остальных регионах, как правило, еще меньше. Даже на юге Дальнего Востока, где в последние годы наблюдался значительный отток сельских жителей, сеть поселений сохранилась лучше, чем в Нечерноземье, где население бежит из деревни уже несколько десятилетий.
С другой стороны, для южных и пригородных районов характерны гораздо более крупные поселения, достигающие нескольких тысяч человек. Подобная скученность сельского населения, часть которого живет в многоэтажных домах, тоже ограничивает возможности ведения индивидуального хозяйства, особенно животноводства.
Если сопоставить статистические данные по 1400 административным районам Европейской России о плотности сельского населения и количестве у него скота, то выяснится, что наиболее мощные животноводческие хозяйства «расположены» посередине ряда в районах с плотностью населения от 5 до 20 человек на 1 кв. км. Получается, что прямой зависимости между плотностью населения, которая во многом определяет качество человеческого капитала, и типом хозяйств населения не просматривается (рис. 3.5.4).
Казалось бы, это противоречит результатам социологических обследований отдельных хозяйств, которые свидетельствуют, что с повышением уровня человеческого капитала повышается производство и товарность индивидуальных хозяйств (Пациорковский 2003:231).