Неизвестное сельское хозяйство, или Зачем нужна корова?

Нефедова Татьяна

Таблица 4.3.6. Основные народности в сельской местности Республики Чувашия, 1979, 1989, 2002, %

Источники: Национальный состав 1990; Национальный состав 2004.

Прежде всего надо отметить, что хозяйства населения в Чувашии – иные, чем в Саратовской области. Здесь, как и в Пермской области, люди имеют большие приусадебные участки (по 20–30 соток) и дополнительные земли на окраине поселка и вне его, причем в чувашских селах каждая четвертая из опрошенных семей дополнительно арендовала у сельских администраций около 1 га под сенокосы и пастбища. Поскольку татарские села, как правило, крупнее других, приусадебные участки в них поменьше (до 20 соток).

Красночетайский район на западной окраине республики – один из типичных чувашских. Тут живо традиционное село, целы колхозы, хотя каждый второй из них убыточен. Личные хозяйства – добротные, много скота, дома небогатые, но аккуратные. Алатырский район на юго-западе – типичная российская глубинка. Плотность сельского населения здесь почти в 3 раза ниже, чем в других чувашских районах. Население убывает как вследствие высокой смертности и низкой рождаемости, так и в результате сильного оттока в другие регионы. Деревни в полном упадке, избы черные, жалкие. Большинство колхозов убыточны, денег работникам не платят. Да и индивидуальные хозяйства чаще всего убоги, скота очень мало, что отчасти связано с возрастным составом населения. При этом Алатырский район – самый южный, с лучшими в республике природными условиями сельского хозяйства и с большими лесными массивами, дающими хорошую возможность для дополнительного заработка.

Полная противоположность – Комсомольский район на юго-востоке, чувашско-татарский. Татарских сел немного, но они – самые крупные, все с новенькими мечетями, несколько тысяч жителей. Русское население постепенно «вымывается» из района, его нишу занимают татары и чуваши. Наплыв мигрантов велик. Население района неуклонно растет. Его плотность выше, чем в чувашских районах, и сопоставима с югом России. Ну а татарская специфика видна сразу – по богатым и изукрашенным каменным домам (рис. 4.3.4), активным стройкам, количеству скота, в глаза бросаются табуны лошадей. Почти в каждом доме – легковая машина, а нередко и грузовик. В колхозах и в своем хозяйстве чаще заняты чуваши и женщины-татарки. А мужское татарское население – на отходе: стройки в Татарстане, нефтяные вахты, сбыт леса, купля-продажа сельхозпродукции (для того и грузовики). Все это прекрасно уживается с крепкими колхозами. В Комсомольском районе из 27 предприятий убыточны лишь два-три.

Результаты анкетирования подтвердили наше общее впечатление и данные статистики. Больше половины опрошенных русских семей не имело крупного рогатого скота. Среди чувашских и татарских семей безкоровной оказывалась только каждая четвертая. Причем половина чувашских и татарских семей имели по 2–3 головы КРС, в то время как для русских это вообще было не характерно.

В русских селах налицо все последствия депопуляции, а чувашские и татарские она в такой степени еще не затронула. В общем, русские хозяйства Чувашии типичны скорее для нечерноземной глубинки и резко отличаются как от русских сел Саратовской области, так и от чувашских и татарских

соседей. Это наглядно демонстрирует и степень товарности различных хозяйств Чувашии (табл. 4.3.7).

Таблица 4.3.7. Хозяйства населения разного этнического состава в Чувашской республике, % от числа опрошенных

Активизировав в 1990-х годах отходническую деятельность, татарские семьи тем не менее сохранили интенсивность ведения индивидуального хозяйства на прежнем уровне, поскольку оно в основном направлено у них на самообеспечение. Почти половина опрошенных чувашских семей ответили, что за 1990-е годы увеличили производство, в том числе количество скота, а уменьшили его всего 15 % чувашей. В русских хозяйствах – все наоборот: 45 % опрошенных снизили производство, 30 % оставили его неизменным и только 20 % расширили свою деятельность.

Во многом деятельность русских и чувашских хозяйств, в том числе и их расширение, связана со снабжением родственников в городах. Каждое третье русское хозяйство до половины продукции отправляет в город (таким образом старики сельчане помогают своим детям-горожанам). Чувашские сельские семьи также активно связаны с городскими родственниками: 20 % ответили, что они отправляют родным в город до половины своей продукции и еще 50 % – отдают детям до четверти производимого. Это лишний раз доказывает неразрывность связей горожан с сельской местностью и невозможность разделения индивидуальных хозяйств. А в татарских семьях доля самообеспечения гораздо выше: лишь треть опрошенных ответила, что они так или иначе снабжают и городских родственников.

Рисунок 4.3.4. Татарское село в Комсомольском районе Чувашии

Причину большей устойчивости и коллективных и частных нерусских хозяйств многие местные чиновники склонны видеть в сельском менталителе чувашских и татарских семей. Конечно, оценить степень «сельскости» сознания довольно трудно, но в ходе опросов мы попытались сделать это косвенным образом – с помощью двух вопросов: «Хотели бы Вы переехать в город?» и «Хотели бы Вы, чтобы Ваши дети жили в городе?». Среди русских респондентов городская ориентация выражена очень ярко: 55 % утвердительно ответило на первый вопрос и почти 70 % – на второй. Причем не хотят уезжать, как правило, пенсионеры. Среди чувашских респондентов только 25 % хотели бы переехать в город, зато будущее детей связывают с городом 60 % семей. Примерно так отвечало русское население Нечерноземья лет 20–30 тому назад. А у татар в Чувашии сельский менталитет оказался наиболее выраженным. Никто из опрошенных не хотел бы поменять село на город, а своих детей в городе видят только 13 %.

Приведенные примеры, казалось бы, говорят о том, что именно местные условия и национальность определяют неповторимую специфику хозяйств населения. Это склонило многих авторов (Пуляркин 2005: 333) к представлениям о невозможности применения к разнообразным агросистемам, в том числе национальным, общих закономерностей развития, особенно стадиальных. Однако пример Чувашии наглядно показывает, что влияние национальных различий на хозяйства населения напрямую связано с демографическим потенциалом сельской местности. В Чувашии и в других многонациональных регионах Поволжья более полноценные в демографическом смысле семьи нерусского населения имеют и более полноценные хозяйства. Но сводить все только к демографии и динамике населения было бы неверно.

Найти секрет большей устойчивости нерусских, особенно татарских, хозяйств в Нечерноземье не так просто. В чем же он кроется? В сочетании демографического здоровья с разнообразием занятий? В крепких родственных связях, перерастающих в экономические отношения? В ответственности мужчин за семью, в четком разделении мужских и женских ролей, меньшей приверженности к алкоголю? Не следует забывать, что торговая активность многих представителей этих этнических групп проявилась еще в советское время, что сильно облегчило их адаптацию к новым условиям. Почему уцелел сельский менталитет? Ответ: «благодаря национальной специфике» как будто напрашивается. Однако сравнение современных сельских обществ некоторых нерусских народов на территории России с русскими начала XX века, демографически столь же полноценными и тоже активно прибегавшими к отходничеству, не исключает гипотезы об одинаковых, но хронологически не совпадающих фазах жизненного цикла сельских сообществ. Быть может, сельские сообщества татар и чувашей просто еще не разрушены в такой же мере, как в русских обезлюдевших селах?

Тезис о «запаздывающем» демографическом и аграрном развитии некоторых нерусских районов подтверждается и в Самарской области, северные и северо-восточные районы которой многонациональны (доля татар колеблется от н до 36 %, чувашей – от 20 до 35 %, мордвы – около 20 %). Это районы очень мощного индивидуального хозяйства, однако его товарность уступает таким рыночным очагам, как, например, Кинель-Черкасский (см. раздел 2.7). На севере области лучше сохраняется и коллективный сектор. За исключением Похвистневского района, где все население почти полностью сосредоточилось на выращивании огурцов, доля убыточных крупных и средних предприятий в национальных районах все же ниже среднеобластной. Этому способствуют сохранившиеся трудовые ресурсы и некоторый консерватизм населения и руководителей, который «отгораживал» их от многих нововведений. Доля фермеров по сравнению с другими районами области здесь крайне низка. Но если в русских районах число и роль фермеров быстро росли в первой половине 1990-х, стабилизировались во второй и начали падать после 2000 года (см. раздел 5.2), то в национальных районах фермерство начало заметно развиваться после 2000 года. Как и в случае с демографией, можно сказать, что русские начинают и… проигрывают.

Пределы влияния этнических факторов

Территориальная мозаика национальных сельских хозяйств выражена слабее, чем этнокультурные различия самого населения, поскольку хозяйство зависит не только от них.

Как видно из сравнения трех регионов с разным этническим составом населения – Саратовской и Пермской областей и Республики Чувашия – влияние национальных особенностей в разных природных условиях проявляется по-разному. Тем не менее общие закономерности все же прослеживаются. Из анализа этнических различий хозяйств населения можно сделать следующие выводы:

1. Мозаика национальных сельских хозяйств выражена все-таки не так ярко, как этнокультурные различия у самого населения.

2. Природные условия и положение по отношению к крупным городам могут затушевывать национальные различия:

3. Эти различия деформируются под влиянием депопуляции. Последняя наиболее характерна для русского населения Нечерноземья.

Поэтому русские хозяйства в этой северной зоне проигрывают не только по сравнению с «иноэтническими», но и с русскими хозяйствами южных регионов, например, Саратовской области или Ставрополья.

4. Важными параметрами являются также скотоводческие или земледельческие предпочтения тех или иных этносов. Можно сказать, что на землепользование хозяйств населения в большей степени влияют природные условия хозяйствования, в то время как на количество скота– национальные особенности.

5. Мобильность и гибкость товарных хозяйств населения приводят к тому, что национальные традиции могут оказываться второстепенными по сравнению с требованиями рынка.

Хозяйства населения и национальные конфликты на юге России

Несмотря на очевидный и даже показной национализм, межэтнические отношения на «фронтирных» территориях имеют экономическую и демографическую подоплеку. Но тем они серьезнее и труднее разрешимы.

Равнинный юг России – район особый, прежде всего из-за своего пограничного положения. Он находится на стыке двух природных зон, высокогорной и равнинной, с разными типами хозяйствования, на стыке двух цивилизационных ареалов – мусульманского и христианского православного. Здесь проживает множество разных народов. Все это стало залогом постоянного национального напряжения, вплоть до конфликтов живущих здесь народностей, их ценностей и их экономических укладов.

Предкавказские равнинные регионы всегда притягивали и притягивают мигрантов. Даже тогда, когда в подавляющем большинстве регионов Европейской России селяне уезжали в города и сельское население уменьшалось, в селах Кубани и Ставрополья оно росло. Тем более активны миграции в сельскую местность юга стали в 1990-х годах. Люди хотят здесь жить и едут отовсюду: с Дальнего Востока и с Севера, из бывших республик СССР. Последнее связано с реэмиграцией на равнинные территории русских, особенно из Закавказья и республик Северного Кавказа. Однако главной особенностью края специалисты считают этническую миграцию, в том числе и из соседних республик, которая привела к следующим результатам (Аствацарутова 2003):

– уменьшению доли русского населения (несмотря на его миграционный прирост) и увеличению доли армян, даргинцев, греков, ногайцев и других народностей (табл.4.3.8):

– сильному изменению этнического состава жителей в отдельных поселениях, особенно в Ставропольском крае;

– перемещению русского населения из «приграничных» районов в центральные и западные равнинные:

– формированию в русских регионах новых этнических общин (даргинских, чеченских и др.).

Таблица 4.3.8. Основные народности в сельской местности Ставропольского края, 1979, 1989, 2002, %

Источники: Национальный состав 1990; Национальный состав 2004.

Известно, что национальные проблемы наиболее остры в России в трех типах местностей: в крупных городах, на юге и на Дальнем Востоке.

«Фронтирная» зона Ставрополья, граничащая с горскими республиками, активно заселяется выходцами из соседних республик. И хотя они являются такими же жителями России, как и ставропольцы, их пример наглядно показывает, какие экономические проблемы возникают при контактах разных этносов в сельском хозяйстве.

Приток этих мигрантов в Ставрополье вызван относительным аграрным перенаселением соседних республик. Демографический взрыв произошел у них гораздо позднее, чем в России, и пришелся на 1960-1980-е годы (Белозеров 2005). Это усилило малоземелье сельских жителей, особенно в горных районах. Кроме того, в Дагестане, по официальным данным, самые низкие зарплаты в России, большинство коллективных предприятий развалилось, безработица очень высока. Выезд дагестанцев на заработки в Ставрополье, который часто оканчивается переселением туда на постоянное жительство, продолжается не одно десятилетие. Животноводами (овцеводами) в сухостепных колхозах Ставрополья традиционно работали даргинцы (одна из народностей Дагестана) и чеченцы. За 1970–1989 годы численность этих этносов в своих республиках возросла в 1,4 раза, а в равнинных регионах Северного Кавказа – в 5–6 раз, в Поволжье – в 3–5 раз (Белозеров 1998). В общем потоке мигрантов в Ставрополье в целом преобладают русские (Белозеров 2005; Белозеров, Турун 2005). Однако этого не скажешь об отдельных районах. В некоторых соседних с Дагестаном районах Ставрополья, например, в центре и на севере Левокумского района, даргинцы уже составляют более 30 % сельского населения, а еще есть аварцы, чеченцы, кумыки и т. д.

И хотя, согласно официальной статистике, коренные этносы возвращались в республику (Мудуев 2003), большинство даргинцев, с которыми мы говорили в Ставрополье, приехали туда именно в 1990-х годах. Многие не прописаны. Как и в Саратовской области, где на кошаре с одной работающей там чеченской семьей может неофициально проживать до 10–15 человек, в Ставрополье очаги традиционной концентрации северо-кавказских народностей притягивают родственников из соседних республик. Кроме того, некоторые дагестанские народности, например, те же даргинцы, традиционно имеют много детей. Даже при наметившимся в последние годы их оттоке из Ставрополья, число даргинцев за счет естественного прироста продолжает расти (Белозеров, Турун 2005: 472). По оценкам представителей служб Министерства внутренних дел России, их действительная численность в соседних с Дагестаном районах превышает официально зарегистрированную втрое (Колосов 1998).

А где теневые миграции, там и теневая экономика.

В 1990-х годах общественное поголовье овец сократилось в крае в 6 раз, во многих районах колхозные кошары формально пустуют.

А фактически количество скота уменьшилось не так уж сильно. Прежние колхозные чабаны держат там по 200–500 и более голов частных овец, десятки коров и быков. При этом местные власти всячески препятствуют приватизации кошар, которые все еще числятся за колхозами, и чабаны по существу живут там незаконно, а все их мощное частное хозяйство считается личным подсобным.

Что в этом плохого? Частники сохраняют поголовье и, более того, сохраняют кошары (ведь пустующие постройки давно бы растащили по кирпичику местные жители на свои подворья). Дело в том, что это порождает экономические, административные и бытовые конфликты, а в результате создает напряженность в национальных отношениях. Частники используют колхозные пастбища, никак не регулируя нагрузку на них, часто без договора с колхозом, чтобы не платить за аренду. Поскольку пастбищ в засушливых зонах не хватает, частники занимаются и потравами полей. Специфика, например, Левокумского района Ставрополья заключается в том, что там поливное растениеводство возможно лишь на участках с легким грунтом (чтобы не было засоления). Поэтому поля находятся далеко от сел, которые, в свою очередь, отстоят друг от друга на 20–40 км. В таких условиях охранять поля от потрав абсолютно невозможно, и многие колхозы вынуждены отказываться от удаленных полей, так как они все равно уничтожаются частным скотом (рис. 4.3.5).

И все-таки наибольшую конкуренцию дагестанское частное скотоводство составляет не колхозам, а индивидуальным хозяйствам. Ставропольские даргинцы, лакцы, агулы и другие выходцы из Дагестана держат крупные, по местным меркам, стада частного скота (до нескольких десятков КРС и сотни овец). По существу они, конечно, фермеры, но, как и многие другие сельские хозяева в России, официально за таковых не считаются. Их скот уничтожает всю растительность вокруг сел, так что прочим жителям с одной-двумя коровами уже некуда податься. Происходит как бы экономическое вытеснение одного животноводческого уклада другим, более напористым. Местные администрации пытаются с этим бороться, вводя предельные нормы скота в личном хозяйстве (до 5голов). Но эта противозаконная и бессмысленная акция – как всегда – кончается лишь ростом мзды, взимаемой с нарушителя, т. е. ростом чиновного рэкета.

Сильные общественные хозяйства вкупе со своими сельскими администрациями препятствуют наплыву мусульманских народностей. В том же Левокумском районе, где самые жизнеспособные предприятия сосредоточены на юге, вдоль реки Кумы, существует негласное противодействие переселенцам из Дагестана и других республик.

Но в большей части района, где коллективное хозяйство почти развалилось, число дагестанских хозяйств быстро растет. То же происходит и в предгорной зоне, например, Андроповского района. Даже в Георгиевском районе, который находится в центре Ставрополья, а не во «фронтирной» зоне, там, где хуже земли и многие колхозы – банкроты, например в селе Балковском (см. раздел 2.2), доля дагестанских народов в последние годы заметно увеличивается.

Рисунок 4.3.5. Частный скот на колхозной бахче

Особые проблемы связаны со статистическим учетом этой ситуации, и без того неполным. В сельских администрациях нам жаловались, что они вынуждены показывать в отчетах то количество скота, какое назовут хозяева. Заходить с проверками во дворы скотоводов, а тем более ездить на кошары они опасаются. Милые женщины в районных управлениях статистики жаловались нам, что новые хозяева кошар их полностью игнорируют, а ездить на кошары для учета скота они тоже боятся. В сухостепных и предгорных районах юга России формируется мощная этноэкономическая структура вне статистической отчетности и существующих институтов власти.

Этнические проблемы обостряются при определенной «русско-исламской» пропорции. Наши эмпирические наблюдения свидетельствуют о том, что по заполнении села более активным демографически и экономически мусульманским этносом примерно на треть, а тем более наполовину русские, особенно молодежь, село покидают. Поскольку в других местах даже этого района такого оттока молодежи не происходит, можно предположить, что причиной вымывания русских становится некоторая культурная несовместимость коренного населения и новых соседей. Правда, положение местного русского населения всегда устойчивее, если мусульманских народностей несколько. Например, те же проблемы во многих селах Нефтекумского района менее остры, чем в соседнем Левокумском, так как в первом много ногайцев, не ладящих с даргинцами.

Все сельские поселения на юге России делятся на станицы (бывшие военные казачьи поселения) и прочие села и поселки. Внешне они мало отличаются друг от друга, но станицы, как правило, крупнее. В них больше доля населения, которое относит себя к казакам.

И именно там часто возникает напряжение между жителями разных национальностей. Хотя казаки уже много лет не несут военной службы, у них военная организация и они продолжают считать себя особым субэтносом. В станицах Ставрополья и Кубани параллельно с официальными властями обычно существуют специальные казачьи общества во главе с атаманом. Часто казачьи атаманы по совместительству работают и во властных структурах, например, в местной сельской администрации. Казачий круг, т. е. собственно казачья организация с жесткой военной дисциплиной, насчитывает небольшое число членов (5-10 % населения станицы), подчиненных атаману,

Но к казакам относит себя половина населения каждой такой станицы, и даже более. Они выступают за то, чтобы земля была отдана в «казачью» собственность, а «иногородние», т. е. не казаки, лишены всех прав на землю, вплоть до выселения «инородцев», прежде всего – мусульман. Подобные заявления обостряют и без того непростые этнические проблемы этих территорий.

Известно, что степень адаптации мигрантов определяется влиянием трех факторов (Лебедева 1993; Furnham, Bochner 1986): различиями в ведущих ценностях культур, терпимостью к разным культурам в местах приема мигрантов и способностью мигрантов к изменению своей системы ценностей. Самое мягкое для принимающей стороны проникновение мигрантов – это их успешная адаптация с последующей ассимиляцией. Но тогда они теряют свою культуру. Попытки объединения культур на равных основаниях – интеграция – крайне редки и возможны лишь для очень близких культур. При несовместимости культур происходит их сегрегация, т. е. отстранение и изолированное, хотя и соседское существование. Психологи и культурологи считают, что сегрегация даже прогрессивнее ассимиляции (не говоря уже о геноциде), так как не приводит ни к уничтожению культуры, ни к уничтожению людей (Там же), хотя и создает определенную напряженность. В западных и американских городах она привела к формированию национальных гетто, как правило, более бедных, с высокой безработицей. В сельской местности, особенно в многонациональной России, соседство сел с разным национальным составом населения, казалось бы, привычное явление. Но если миграция и последующая сегрегация приводят к формированию обособленных национально-культурных районов с вытеснением коренных жителей, это может стать взрывоопасным.

В Ставрополье такая сегрегация населения идет не столько по национальным признакам, сколько по экономическим и культурным. Русское население не может жить там, где доминируют мусульманские народы (и даже боится ездить туда). Но оно упорно держится за старые казачьи районы земледелия (например, долину Кумы, пригороды, при-магистральные зоны, запад Ставрополья). На эти территории русские стараются не пускать «инородцев» и культивируют в себе ксенофобию [16] , которая в какой-то мере порождена неумением конкурировать с мусульманским населением. Результаты опросов 1998 года показали, что недоброжелательно к даргинцам относится 32 % русских жителей Ставрополья, к мусульманам вообще – 41 % (Колосов 1998). Тем не менее, несмотря на очевидный и даже показной национализм местного казачьего населения, апеллирующий к культурным различиям и «геополитическим угрозам», межэтнические конфликты на этой «фронтирной» территории всегда имели и во многом имеют теперь экономическую и демографическую подоплеку. И тем серьезнее они и труднее разрешимы.

Мы наиболее подробно описали отношения между русскими и даргинцами потому, что они очень заметны в сельской местности, и этнические проблемы постоянно всплывали в наших интервью с населением и местными властями. Но их компактные поселения сформировались еще до 1990 года, и общая численность повысилась за 1991–1997 годы, по официальным данным, всего на 6 тысяч, в основном за счет высокой рождаемости. За этот же период численность русских увеличилась на 175 тыс. человек. А вторым после русских по массовости миграционным потоком является армянский: их численность в крае увеличилась на 41 тыс. (Белозеров, Турун 2005). Но армяне в большей степени концентрируются в городах и пригородах и предпочитают городские профессии. А в тех селах, которые мы обследовали, армяно-русские хозяйственные проблемы не всплывали.

Заметен миграционный прирост и у греков, которые издавна проживают в Ставрополье. Однако они живут, как правило, компактными селами. Это греки, приехавшие из Грузии, куда они бежали во второй половине XIX века от турок. За то, что Александр II разрешил им поселиться в России, в греческом селе Дубовая Балка (Андроповский район) ему даже поставлен памятник. Последние годы греческие села возвращают свои исходные названия. В них те же колхозы и те же огороды, только в селах днем многолюднее – южная привычка выносить частную жизнь на улицы. Греческие села, прежде довольно бедные, сейчас отличаются в лучшую сторону даже от относительно благоустроенных русских южных сел и станиц. С помощью греческой диаспоры в них строятся школы, почти в каждом селе стоит новенькая православная церковь. Появляются целые улицы каменных домов. Однако деньги эти зарабатываются не в местном сельском хозяйстве, а на «отходе» в Грецию, куда население регулярно ездит подрабатывать.

В южном Поволжье, которое тоже испытывает сильное миграционное давление, национальные проблемы в сельской местности не так остры. Здесь издавна сложились многонациональные общности. Например, в Саратовской области мы нигде не встречали не только жалоб, как в Ставрополье, но даже упоминаний об увеличении числа кавказских народностей, хотя там все заметнее становятся позиции чеченцев, которые работают чабанами, и представителей различных народностей Дагестана. Правда, мигранты из Северного Кавказа вытесняют там не столько русских, сколько казахов.

Таблица 4.3.9. Основные народности в сельской местности Астраханской области, 1979, 1989, 2002, %

Источники: Национальный состав 1990; Национальный состав 2004.

То же происходит и в более южной Астраханской области, где русских гораздо меньше, чем в Ставрополье, и скоро будет менее половины (табл. 4.3.9). А в заволжском Красноярском и Наримановском районах этой области еще в 1989 году русских было около 40 %, и более половины составляли казахи, ногайцы и татары. На юго-западе к ним добавляются калмыки. И хотя культурная дистанция между этими народностями и русскими тоже велика, позиции местного казачества здесь намного слабее, и русское население в целом толерантнее.

В этом мозаичном сельском сообществе увеличение численности дагестанских народов и чеченцев воспринимается не столь болезненно.

Межэтнические проблемы Астраханской области связаны не столько с постоянным населением, сколько с огромным миграционным потоком из Средней Азии (поезда, прежде ходившие до Москвы, теперь идут до Астрахани) и из соседнего Казахстана. С появлением миграционных карт наладился учет временно прибывающих. Максимальный поток (37–38 тыс. человек ежемесячно) прибывает в Астраханскую область с апреля по август, к сентябрю-октябрю он спадает до 24 тыс. Уезжает – около половины. Чуть менее половины прибывающих – граждане Таджикистана, подавляющее большинство которых приезжает в поисках любой временной работы (на стройках, в сельском хозяйстве и т. д.). От четверти до трети – из Узбекистана. Для них в большей степени характерен челночный бизнес. Жителей Казахстана среди приезжих по железной дороге – 14–16 %, большая их часть едет к родственникам. Проследить, кто из этого потока остается в Астраханской и соседних областях, практически невозможно. Большая часть едет транзитом в другие районы России, в основном в города. Тем не менее, по некоторым оценкам, в пограничных сельских районах Астраханской области до 40 % работников в весенне-летний период составляют иностранцы.

Разрешимы ли национальные проблемы?

Нерусские мигранты не угрожают сельскому хозяйству русских регионов, а, скорее, спасают некоторые его отрасли, стоящие на грани гибели. В то же время мигранты-аграрии составляют конкуренцию местному населению, а то и вытесняют его, меняя сельский ландшафт.

Этническая ситуация, которая складывается в Ставрополье и соседнем Краснодарском крае, напоминает мину замедленного действия. Учитывая бурную историю борьбы разных народов за эту землю, непрекращаюшуюся войну в Чечне – с одной стороны, и усиление национализма казачества – с другой, можно ожидать самых разных вариантов развития событий. Тем не менее ситуация не безвыходна, и многое зависит от политики властей.

Необходимым, хотя и недостаточным, условием мирного сосуществования разных этнических сообществ является разделение труда. Когда каждое сообщество занимает свою профессиональную нишу, претендуя на разные ресурсы, этнические конфликты возникают гораздо реже. В городах, особенно гигантских, этнические профессиональные предпочтения на рынке труда обычно хорошо заметны, разные сферы деятельности оккупированы представителями разных народностей и к тому же меньше связаны с землей. Поэтому здесь хозяйственных конфликтов меньше. Хотя при скученности населения культурные столкновения бывают часто. В сельском хозяйстве, как и в городах, нерусские мигранты тоже занимают те экономические ниши, на которые не претендует русское население. Это либо низкооплачиваемый неквалифицированный труд, часто сезонный, либо разные виды предпринимательской деятельности на арендуемой земле. Пока можно утверждать, что нерусские мигранты не только ничем не угрожают сельскому хозяйству русских регионов, но, скорее, спасают некоторые его отрасли, стоящие на грани гибели. Но это – в общем и целом. В определенных местах мигранты-аграрии составляют острую конкуренцию местному населению, ведь возможности выбора занятий в сельской местности намного уже, чем в городах.

Так, в районах узкой специализации не только коллективных, но и личных подсобных хозяйств сама возможность разделения труда на этнокультурной основе уменьшается. Сходные экономические интересы создают классические условия для возникновения межэтнических конфликтов (Колосов 1998). Отсюда вытеснение одного сообщества, местного, другим – пришлым, экономически более активным.

Все это осложняется демографическим «давлением» мигрантов (у них больше детей, молодежи и меньше стариков). Этническое напряжение в южных районах может усилиться с расширением рыночного оборота земли (Авксентьев 1998). Достаточно вспомнить борьбу ставропольских казаков с «иногородними» в XIX – начале XX века, которая подчас принимала весьма ожесточенный характер (см. подробнее в разделе 5.6). А ведь и сейчас в равнинных плодородных регионах Северного Кавказа, как и в Подмосковье и вообще в пригородах крупных центров, земля в умах людей имеет большую ценность, возросшую после принятия в 2002 году федерального закона о ее купле-продаже. Однако угроза «этнической приватизации», связанная с этим законом, внушает на местах слишком много тревог, что ведет к попыткам замораживания землеоборота законодательными органами южных регионов.

Не только в традиционно закрытых, но и в еще недавно открытых для притока мигрантов областях намечается явная тенденция к ужесточению миграционной политики. Все чаще предлагается введение региональных квот приема мигрантов. Власти Краснодарского края даже ввели норму – в крае должно быть не менее 85 % русских (Кульбачевская 2003). Однако, как показывает практика, запретительные меры не срабатывают. Любое ограничение постоянной и временной миграции при проницаемых границах вызывает только рост ее нелегальной части. К тому же эти меры весьма сомнительны с экономической точки зрения: современное сельское хозяйство России без мигрантов существовать вряд ли сможет.

Например, Левокумский район на северо-востоке Ставрополья принимает ежегодно более 1000 трудовых мигрантов из Дагестана, причем большая их часть нанимается в колхозы для обрезки и подвязки винограда, уборки урожая. Руководители хозяйств отмечают высокую ответственность дагестанских рабочих. Считается, что один такой рабочий «заменяет» пятерых студентов (Региональный рынок 2002: 267). И в других регионах сезонные нерусские мигранты оказываются востребованными в сельском хозяйстве. Местных жителей временные работы в колхозах не слишком привлекают из-за низкой оплаты труда. Им бывает выгоднее подработать у фермеров, которые платят побольше, или уйти из сельского хозяйства в рыбные промыслы или на нефте-и газодобычу. Вот тут в сельском хозяйстве и оказываются нужными таджики, готовые чуть ли не рабски трудиться за сущие гроши (Гости с юга 1999). Пользуются спросом определенные профессиональные навыки. Например, узбеки в Астраханской области выращивают хлопок и табак. Прежде они работали и на рисовых плантациях, но сейчас, с упадком рисоводства в колхозах, их вытесняют корейцы-арендаторы. В черноземные и западные регионы России приезжают белорусы и украинцы на высаживание рассады, прополку и уборку урожая. Эта работа ведется практически нелегально, обычно без всяких договоров и остается вне поля зрения статистиков.

Основная причина социального напряжения заключается в том, что иностранные рабочие понижают местные расценки на труд, что вызывает ропот местного населения, особенно в регионах, не испытавших сильной депопуляции. С другой стороны, наше нищее сельское хозяйство не может платить работникам больших денег и опираться на местные трудовые ресурсы. Руководители крупных предприятий и фермеры предпочитают нанимать приезжих рабочих не только из-за того, что им можно меньше платить. Важен и настрой мигрантов на заработки, заставляющий их более интенсивно работать, и гораздо меньшая их алкоголизация.

Значительная часть этих временных мигрантов постепенно превращается в постоянных. Они берут в аренду у предприятий или администраций землю (см. раздел 5.1), покупают дома в деревнях или живут у родственников и постепенно перебираются в пограничные районы. Там их гораздо больше, чем приезжих русских из республик бывшего СССР, которые едут «транзитом» в центральные и западные районы России и чаще выбирают большие города. Отсюда пугающий многих эффект прямо-таки фронтального инородческого наступления на пограничье.

Не все регионы охотно принимают нерусских мигрантов. Например, в заволжских многонациональных переселенческих районах возникла сравнительно открытая сельская среда, в которой припиши люд чувствует себя свободнее. Совсем иное дело, например, Пензенская область. Даже при наличии жилья и родни (при смешанных браках) нерусские мигранты, как правило, не очень охотно едут в среднерусскую глубинку, в частности черноземную, подвергшуюся меньшей депопуляции, где им трудно ужиться с традиционным сельским сообществом.

Миграционная политика прежде всего должна учитывать экономические реалии и по возможности направлять мигрантов в такие сферы деятельности (конечно, с учетом профессиональных навыков и культурных традиций), которые не создавали бы явной конкуренции местному населению.

Нежелательно создание массивов компактного расселения мигрантов одной этнической группы, которые впоследствии могут стать очагами межэтнических конфликтов. Разумной представляется мысль демографа Ж.А. Зайончковской об организации перемежающегося расселения разных народностей (Зайончковская 2005), например, китайцев с корейцами и вьетнамцами на Дальнем Востоке, дагестанских народов с ногайцами и туркменами на Ставрополье. Все это, думается, позволило бы избежать «демонизации» какой-то одной народности в глазах русского населения. Еще более радикальным решением проблемы могло бы стать культивирование не национальной, а региональной идентичности , например ставропольской (Колосов 1998).

Глава 5 Разнообразие форм частного хозяйства

Надежды на широкое развитие фермерства в России не оправдались.

Кто такие российские фермеры? Станут ли современные индивидуальные хозяйства фермерскими? Какие еще частные хозяйства существуют в России? Попробуем в этом разобраться.

5.1 Гастарбайтеры на плантациях

Арендаторы по-российски

Краткосрочная аренда сельскохозяйственных земель частными лицами – это переходная форма хозяйствования от товарного индивидуального к фермерскому, но в то же время «теневая» во всех отношениях: продукция нигде не учитывается, налогов такие арендаторы не платят.