Неизвестное сельское хозяйство, или Зачем нужна корова?
Шрифт:
Итак, сегодняшняя деревня экономически слаба и само сельское сообщество не то, что было прежде. Депопуляция и влияние городов разрушают сельский коллективизм. Личная жизнь монетизировалась, на нее все сильнее влияет внешняя среда. Для большей части сельской местности уместнее говорить о деградации сельских сообществ, в том числе из-за алкоголизма, чем умиляться сохранением общинных черт. Только самая глухая глубинка продолжает жить вне времени.
Слишком долго сельское сообщество находилось под контролем сначала общины, а потом колхозов и региональных властей и потому, слишком зависимым от них оказалось. Способность к локальной меж-хозяйственной самоорганизации была полностью изжита. Даже ее первые ростки появляются все равно под эгидой административных органов. Тем не менее было бы неверно утверждать, что спонтанной самоорганизации нет. Появляются на селе и неформальные лидеры. Ими при разрушении колхоза выступают наиболее уважаемые фермеры и – чаще всего – бывшая административная верхушка колхоза, прибравшая к рукам часть колхозного имущества и земельных паев.
Самоорганизация возможна только тогда, когда на селе остается трудоспособное население. В местах с сильными потерями сельского населения, а также в «больных» местностях самоорганизации не происходит. Оставшееся население нуждается в государственной помощи.Об изменении его социальной структуры, а также о возможных вариантах социальной политики в отношении сельского хозяйства пойдет речь соответственно в разделах 6.3 и 6.5.
6.3 Кризис сельской экономики и бедность населения
Фраза «мы не живем, а выживаем» отражает не столько объективный достаток семей, сколько необходимость постоянно думать о заработке дополнительно к низким и негарантированным официальным зарплатам и пенсиям.
Социологи считают, что бедность связана отнюдь не только с низким доходом населения. Бедность возникает на пересечении трех факторов – экономического, социального и психологического – и объединяет низкий доход, пониженный статус (часто его утрату) и определенную самоидентификацию. Люди, потерявшие работу с гарантированной зарплатой в колхозе и ощущающие себя неуверенно в изменившихся условиях, даже при доходах из своего хозяйства,
Тем не менее в селах нас, как горожан, обычно жалели, старались накормить своим молоком, творогом, овощами и все расспрашивали, как мы, несчастные, выживаем без своего хозяйства в больших городах, где все так дорого и почти нет натуральных продуктов. Свой уровень жизни большинство сельских жителей оценивает все-таки как средний, хотя и считает, что в 1990-е годы они обеднели. Объективные данные подтверждают высокий уровень бедности на селе. Так, к 2001 году 81 % работающих селян имели зарплату ниже прожиточного минимума (в 1997 году – 65 %). В промышленности эти показатели составляют соответственно 24 и 17 % (Социальное положение 2002:147). Однако уровень официальных доходов никак не может служить критерием бедности в сельской местности с ее почти полностью теневой экономикой. Попытки учесть все используемые ресурсы (денежные доходы, натуральные поступления, льготы) путем выборочных обследований все равно дают долю малоимущих на селе (с объемами всех ресурсов ниже прожиточного минимума) в 48 %. В городах проживает 37 % малоимущих (Там же, 139). Тем не менее данные проведенных Всероссийским центром изучения общественного мнения (ВЦИОМ) в 2001 году опросов сельских жителей и жителей городов разного размера свидетельствуют, что проблемы села его жители воспринимают немногим острее, чем горожане свои (табл. 6.3.1).
По оценкам социологов, 65–70 % россиян как-то удалось приспособиться к новым условиям, в том числе полностью – только 15–20 % (Заславская 2003). Однако это приспособление оценивается исследователями как вынужденное и происходит на базе нисходящей социальной мобильности, часто с субъективной потерей статуса.Таблица 6.3.1. Важнейшие проблемы общественной жизни по разным типам поселений, 2001, % от числа опрошенных
Источник: Зубаревич 2003: 153.
Большинство сельских жителей обычно жаловались нам на государство, которое бросило их на произвол судьбы. «Мы не живем, а выживаем» – очень часто повторяемая фраза. Она отражает не столько объективный достаток семей (ее произносили и бедные старушки с убогой обстановкой, и хозяева строящихся домов), сколько необходимость постоянно думать о заработке и пропитании дополнительно к низким и негарантированным официальным зарплатам и пенсиям. Она также говорит о том, что население не изжило психологию наемных работников: если нет работы по найму, значит, нет никакой работы, и человек ощущает себя брошенным на произвол судьбы, даже если свое хозяйство дает доход и к тому же он имеет почти неограниченные возможности землепользования.
Конечно, есть умирающие деревни – обратная сторона урбанизации и депопуляции, где доживают свой век две-три старушки, которым, несмотря на пенсию, уже трудно прокормить и обиходить себя. Пострадали от реформ и инвалиды, одинокие женщины с детьми и целые деревни, целиком зависящие только от одного предприятия, оказавшегося в тяжелом кризисе. Есть в деревне и «люмпены». Но если встречается крайняя нищета, то это либо безнадежные алкоголики, либо пенсионеры, содержащие взрослых детей-тунеядцев.
И все же официальная статистика не в состоянии учесть реальный вклад личного подсобного хозяйства в сельскую экономику. Многие районы товарного животноводства, как, например, на юге Самарской области (см. раздел 2.1) или Бардымский район в Пермской области (см. раздел 4.3), по статистике официальных доходов получаются самыми бедными в своих регионах, да еще и с высоким уровнем безработицы, – в то время как тамошнее сельское население благодаря своему хозяйству живет много лучше, чем население соседних районов. Но и в остальной сельской местности и среди бедных, и среди относительно обеспеченных практически нет семей, которые совсем не вели бы своего хозяйства, пусть даже и нехитрого. Гораздо сложнее оказалась ситуация в некоторых городах, особенно средних, где экономика держалась на одном-двух предприятиях, ставших банкротами, и значительная часть населения осталась без средств к существованию. Более крупные города всегда имели и больший выбор занятий. А малые по стилю жизни часто не отличаются от сельской местности (см.: Город и деревня 2001:400–414).
Расширение страты бедных имеет не только социальные, но и географические последствия, сказываясь на самом сельском хозяйстве. «Уход населения на землю» всегда был связан с уменьшением территориального разделения труда из-за стремления к самообеспечению, огромной трудоинтенсивности хозяйств населения и их терпимости к природным условиям (см. раздел 3.5).
Казалось бы, существует замкнутый круг, из которого Россия не может вырваться. Бедность населения не позволяет повышать цены на продовольствие. Это тормозит развитие сельскохозяйственного производства и стимулирует его уход в тень, в индивидуальные полунатуральные хозяйства, консервируя тем самым низкий уровень жизни населения. Однако не все так просто.
Рост производства в своем хозяйстве наблюдался не только в период разгара кризиса, но и в период выхода из него. Таблица 6.3.2 показывает, что с 2000 года при росте реальных зарплат производство в хозяйствах населения всех видов продолжало расти или оставалось на том же уровне. Напомним, что и коллективные предприятия начали увеличивать производство с конца 90-х годов, что также не повлияло на динамику производства индивидуальных хозяйств (раздел 1.4).Таблица 6.3.2 Динамика реальной зарплаты и производство в хозяйствах населения, 1990–2003
Источники: Россия в цифрах 2000–2005; Сельское хозяйство 1998; Сельское хозяйство 2000; Сельское хозяйство 2002; Сельское хозяйство 2004.
В среднем по Европейской России повышенные объемы производства в индивидуальных хозяйствах характерны не для тех районов, где хуже предприятия и люди годами не получают зарплату, а для тех, где и прежде и теперь сельские жители гораздо лучше обеспечены даже по данным официальной статистики. Это подтверждают подсчеты корреляций между излишками производимой продукции (см. раздел 4.2) и уровнем зарплат в сельской местности. В нищих регионах и меньше излишков производства. То есть в районах застойной бедности и в прежней, и в нынешней России люди так долго были бедны, что это состояние в некотором смысле стало их устраивать (Архангельская 2004). В то же время районы товарного хозяйства явно приобрели внутренние стимулы развития.
Вернемся к данным таблицы 2.8.2, составленной по результатам наших опросов в разных районах. В последних столбцах там дается оценка населением улучшения или ухудшения условий жизни. Мы уже обращались к этим данным в предыдущих разделах. Здесь важно сравнить все районы и сопоставить эти данные с уровнем жизни населения, косвенным критерием которого является, например, наличие автомашины или мотоцикла, а также тип дома (Там же). Самый высокий уровень оказался все-таки на юге, в Новоалександровском районе Ставрополья, примыкающем к Краснодарскому краю. Однако это явно результат, накопленный в советские годы, когда здесь процветали мощные колхозы. Недаром в этом районе, как и в других районах Ставрополья, отмечается чуть ли не самое высокое недовольство нынешним положением дел, от 2/3 до 3/4 населения считает, что жить они стали хуже. Второй по достатку – татаро-башкирский Бардымский район в Пермской области, население которого специализируется на товарном производстве картофеля. Самооценки своего положения здесь совершенно иные. Только треть населения считает, что жить стало хуже.
37 % отметили, что их уровень жизни не изменился, а 28 % признали, что он даже улучшился. К сожалению, эти вопросы мы включили в анкету с некоторым запозданием, и в опросник не попал Луховицкий район Подмосковья, с которого начиналось наше обследование. И хотя по другим показателям район не выделяется, его товарная пойменная огуречная и капустная зоны отличаются заметным уровнем достатка населения, достатка, созданного именно в своем хозяйстве. По результатам многочисленных интервью у нас сложилось впечатление, что многие люди, несмотря даже на потерю официальных зарплат, не считают, что они стали жить намного хуже.
На другом полюсе – окраинные северные Горнозаводской и Косинский районы Пермской области. В первом почти все отвечали, что жить стали хуже или живут так же плохо, как и прежде. А в Косинском районе, благодаря таким очагам активности, как Порошево (см. раздел 2.3), нашлись люди, которые увидели преимущества нынешнего положения. И даже на Валдае, где почти свернулась деятельность колхозов (см. раздел 2.5), почти каждый четвертый нашел некоторые альтернативные источники существования.
Изменение социальной структуры сельского общества
Секрет своего успеха люди в самых разных районах и в самом разном возрасте формулируют одинаково: «Работать надо».
Самозанятость населения в своем индивидуальном хозяйстве, которая сильно увеличилась в 1990-е годы, стала одним из выходов из тупика сельской безработицы. Однако этот вид занятости перспективен только в том случае, если хозяйство не балансирует на уровне нищеты и минимального самоснабжения, а приносит реальный доход.По мнению социологов, реформы 90-х разрушили советскую модель стратификации общества, а новая модель еще не сложилась. В государственном секторе сохранилась сословно-корпоративная система ролей и статусов, в частном – формируется классовая система (Тихонова 1998; Заславская 20036). При этом они признают, что часть граждан – безработные, специалисты на грани нищеты, не получающие зарплату, криминальный бизнес – выведена из привычной системы социальной стратификации.
Большинство экспертов видят главный недостаток современного российского социума в отсутствии достаточно мощной прослойки среднего класса. Принадлежность к нему определяется не только по уровню доходов. Средний класс в деревне – это предприниматели, фермеры и работники бюджетной сферы. Формируется он в основном из сельской интеллигенции, как правило имеющей, помимо нищенской зарплаты, дополнительный доход от своего хозяйства, и из обеспеченных семей товарных домохозяйств. Именно рост численности среднего слоя, повышение его устойчивости, наличие у него специфического самосознания превращают гетерогенное социальное образование в целостный средний класс, основная цель деятельности которого видится социологам как посредническая (надежные и социально стабильные связи между верхними и нижними слоями общества), динамическая (источник обновления элиты), стабилизирующая (часть общества, не заинтересованная в крутых переменах), культурная (носители новых стилей жизни, источник новых идей), представительская (адекватные выразители интересов общества) (Заславская 2003:70).
Несмотря на значительную степень консерватизма села по сравнению с городами, сдвиги в сельском сообществе очевидны: население вынуждено адаптироваться к изменившимся условиям и делает это более или менее успешно. По характеру такой адаптации, основываясь на серии социологических опросов, проведенных в 1999 году в Новосибирской области, М.А. Шабанова выделяет три группы людей:
1. Восходящие адаптанты – те, кто в новых условиях нашли способы решения жизненных проблем и повысили уровень своей индивидуальной свободы. Среди опрошенных трудоспособного возраста это 18 % горожан и от 7 до 22 % сельских жителей.
2. Нисходящие адаптанты, которые сегодня более или менее справляются с проблемами, но решают их такими способами, которые сопряжены со снижением уровня их индивидуальной свободы. В сельской местности это самый многочисленный слой – 57 % и более. В тех же сельских районах, где он невелик, он уступает только неадаптантам. В крупных городах нисходящих адаптантов 29 %.
3. Неадаптанты, не имеющие надежных способов преодоления жизненных проблем. В городах их 18 %, в сельской местности в среднем – 17 %, а в депрессивных районах – более 50 %.
Есть и группа сохранивших статус-кво – это 14 % в городе и 9 % в деревне. А в наибольшей степени повысили уровень индивидуальной свободы руководители и предприниматели (Шабанова 2003:133).
Тот же автор отмечает несколько неблагоприятных социокультурных сдвигов за 1990-е годы. При повышении уровня индивидуальной свободы руководителей, у большинства работников он, наоборот, снизился, что свидетельствует о воспроизводстве и расширении прежних диспропорций и несправедливостей. Снижение уровня свободы происходило вне связей со значимостью выполняемых функций. Современные социокультурные сдвиги, по мнению М.А. Шабановой, расходятся с лозунгом «Чтобы жить хорошо, надо много работать»: 56 % восходящих адаптантов, 64 % нисходящих и 65 % неадаптантов стали больше работать (Там же, 135). При этом адаптация населения в сельской местности происходит несколько хуже, чем в городах, что подтверждают данные социологического опроса ВЦИОМ, приведенные в таблице 6.3.3.Таблица 6.3.3. Типы адаптивного поведения в городах и сельской местности, 1999, % от числа опрошенных
Источник: Левада 2000: 474.
Однако мы позволим себе не согласиться с утверждением М.А. Шабановой о незначимости фактора трудовых усилий в социально-культурной стратификации сельского сообщества. Причем они значимы не только сами по себе, но и в сознании сельских жителей. В тех условиях, в которых сейчас находятся хозяйства населения, имеющие необходимый им доступ к земельным ресурсам и ресурсам предприятий, отчасти заменяющим капитал, часто именно трудовой фактор наряду с условиями сбыта продукции становится главным критерием для оценки успеха. Спросите у любого продавца, торгующего собственной продукцией, много ли семей в их деревне выращивает что-то на продажу, и вам ответят: «Кто не спит и не пьет, все продают». Поговорите с любым хозяином нормального среднего товарного подворья, относящего себя к среднему классу в деревне. Секрет своего успеха в самых разных районах и в самом разном возрасте крестьяне формулируют одинаково: «Работать надо», имея в виду не только трудозатраты, но и умение организовать свое дело. В разных районах от 20 до 40 % жителей отвечали нам, что сейчас можно выжить на своем хозяйстве (многие из них, правда, считали, что только с помощью колхоза), что бедные в деревне – это те, кто не хочет или не может по возрасту или состоянию здоровья трудиться.
Таким образом, формируется новая социальная стратификация, основанная на уважительном отношении к труду и стремлении к относительному достатку. Понятие достатка в умах сельских людей начинает связываться и с трудовыми усилиями в своем хозяйстве. При этом в отличие от первой половины 1990-х годов, когда негативное отношение сельского сообщества к наиболее активным его представителям заметно преобладало – вплоть до саботажа работы у односельчан, в 2000-х годах неприятие фермеров и наиболее активных товарных домохозяйств мы наблюдали, скорее, у когорты руководителей крупных предприятий и реже – у населения, которое теперь активно подрабатывает у новых частников. Тем не менее географические различия велики и здесь. Там, где активных людей осталось совсем мало (см. раздел 2.4. о Каргопольском районе), негативизм односельчан к ним все еще превалирует.
Очень интересными представляются исследования З.И. Калугиной, которая по частоте упоминаний сельскими жителями выделила пять основных факторов структуризации сельского социума:
1. Материальный статус – «богатые, средние, нищие», «зажиточные и простые», «высокообеспеченные и малообеспеченные» и т. д. Причем подавляющее большинство ответов – это дихотомическое деление на «богатых» и «бедных».
2. Социальные качества – «пьющие и непьющие», «которые хотят жить хорошо и которые пьют», которому близок фактор деловых качеств – «работящие и ленивые».
3. Занятость и профессиональная принадлежность – «работающие и безработные», «интеллигенция и колхозники», «бюджетники – колхозники – коммерсанты» и т. п. Причем этот фактор, один из основных в советское время, стал сегодня менее значимым.
4. Властные полномочия – «начальство и работяги», «элита (конторские) и рядовые, простые люди».
5. Принадлежность к коренному населению – «коренные и приезжие». Появление этого фактора связано с вынужденными миграциями 1990-х годов и, по оценкам социологов, сегодня он является даже более важным, чем национальная и конфессиональная принадлежность (Калугина 2001:145).
Сочетание этих факторов и определяет, по сути, современную социальную структуру сельских сообществ, причем наиболее важными для самоидентификации оказываются первые три фактора. Остальные – возраст, уровень интеллекта, нравственные качества и т. п. – менее важны. Выбор первого фактора как основного для структуризации общества характерен именно для бедных (к которым отнесли себя 27 % опрошенных; еще 31 % считает свой уровень жизни ниже среднего) и высокообеспеченных (их доля крайне мала – i%). Уже опираясь на наш опыт, добавим, что точно так же выбор второго критерия как основного характерен для «крайних» групп социума – людей, которые, работая не покладая рук, создали образцовые участки с товарным хозяйством, и наиболее опустившейся части общества.
Самозанятость населения в своем индивидуальном хозяйстве, которая значительно увеличилась в 1990-е годы, стала одним из выходов из тупика сельской безработицы. Однако этот вид занятости перспективен только в том случае, если хозяйство не балансирует на уровне нищеты и минимального самоснабжения, а приносит реальный доход, как это уже происходит в некоторых районах.
Появление в деревне фермеров и просто товарных агропроизводителей создало для жителей села новые рабочие места, и, как уже говорилось, после первоначального неприятия практика работы «на соседа» получает на селе все большее распространение. Сельская занятость тем самым увеличивается, однако «новые» хозяева предъявляют высокие требования к качеству труда, страдают от деградации человеческого капитала в деревне еще больше, чем коллективные предприятия. По наблюдениям социологов, в работники к частным хозяевам обычно идут люди не из беднейших слоев, а из среднеобеспеченных семей, что связано с более четко выраженной в деревне, чем в городе, зависимостью между качеством рабочей силы и уровнем дохода (Фадеева 2003). Таким образом, помимо конфликтов, связанных с землей (см. раздел 5.6), между крупными агропредприятиями и фермерами идет и борьба за остатки сельской рабочей силы.
В последние годы социологи говорят о разрушении привычной социальной структуры и поляризации общества по уровню материального благополучия не только в городах, но и в сельской местности. Причем прежние статусные, карьерные соображения и здесь уступили место доходу, получаемому благодаря работе на предприятии, с помощью фермерского хозяйства, в личном подсобном хозяйстве, в криминальном бизнесе. Однако не следует забывать, что сельская местность существует в тесной связке с городами, и процессы урбанизации в российском обществе еще не завершены (Город и деревня 2001:171–196).
И хотя, при сохранении современных тенденций, уровень доходов будет оставаться определяющим, для сельского населения (как и для городского) вновь усиливается значимость статусных характеристик, в том числе и значимость образования. Недаром сельская молодежь в подавляющем большинстве стремится учиться в городе, а это требует немалых денежных средств на их проживание в городах и порой платное обучение (что никак не вяжется с официальными цифрами нищенских доходов селян). Эти средства на помощь детям могут быть получены только в своем индивидуальном хозяйстве, что сильно стимулирует его товарность. Отток молодежи сопровождается снижением общей подвижности сельского населения, невозможностью по финансовым соображениям столь частых, как прежде, поездок в города, что приводит к убыстрению его «постарения» и возвратной рурализации, по терминологии Н.В. Зубаревич (2003).Итак, хозяйства населения стали в современной России и фактором выживания, и источником повышения доходов, и тормозом развития. С какой стороны посмотреть. Последний взгляд весьма распространен, поскольку включение адаптивных механизмов и стремление к устойчивости не ведет к развитию. Но различия отдельных семей, сел, районов очень велики и не случайны. Каждая местность обладает собственным содержанием, и хозяйства населения служат одним из наиболее ярких выразителей ее потенциала. Надо только уметь его увидеть.
6.4 Частный сектор на развалинах социализма: Центральная и Восточная Европа – Россия – Китай
Опыт других бывших социалистических стран для нас особенно важен, так как переход к рыночноориентированному сельскому хозяйству в них часто был более последовательным. При этом лучшие природные условия, иная культура землепользования, гораздо более высокая продуктивность порой делали исходные условия их трансформации более благоприятными. Рассмотрим, что происходило в 1990-х годах у наших западных и восточных соседей. Хотя коллективизация в Центральной Европе и Китае прошла в 1950-х годах и традиции частного товарного хозяйства не утеряны там так безвозвратно, как в СССР, различия между европейскими странами и Китаем настолько велики, что требуют отдельного рассмотрения.
Можно выделить несколько групп бывших социалистических стран с разными траекториями и последствиями рыночных изменений:
1. Страны Центральной и Восточной Европы, представляющие собой весьма неоднородную территорию, на которой почти всюду произошло кризисное уменьшение агропроизводства (табл. 6.4.1), сменившееся в большинстве стран его подъемом с параллельным увеличением производительности труда и развитием фермерского хозяйства.
2. Страны СНГ (Россия, Украина и Белоруссия, Молдавия, Казахстан и др.). Для них характерно резкое и сильное сокращение не только объемов производства (почти наполовину), но и производительности труда с запаздывающим их восстановлением, сохранение коллективного сектора, слабое развитие фермерства и увеличение доли мелких хозяйств населения.