Неизвестные солдаты, кн.1, 2
Шрифт:
В Одуеве, стоявшем в стороне от магистральных дорог, только по этим стадам и чувствовалось пока приближение фронта. В начале августа гнали коров белорусские пастухи из-под Бобруйска. Гурты были невелики, много скота пало или потерялось в пути. Потом пошли стада из-под Могилева, а во второй половине месяца накатились тысячные гурты со Смоленщины. Беженцы и пастухи несли с собой угнетающую тревогу: неужели и сюда дойдет немец?
Этот вопрос в семье Булгаковых не беспокоил только Людмилку и Славку. Для маленькой Людмилки руки матери были самой
А пока что, в ожидании великих событий, Славка вместе с Ольгой снабжал семью молоком. Вначале это выглядело необычно и весело: бери ведро, отправляйся за город – и через час вернешься с полной посудиной. Однако вскоре такие походы стали делом будничным и больше не привлекали Славку, а потом и вовсе превратились в скучную обязанность. Каждое утро и вечер на улицах появлялись бабы в платочках, старики и подростки с кнутами. Просили помочь им доить коров. Сами не успевали, потому что на пастуха приходилось по сотне и больше. Молоко у недоенной коровы застаивалось, в вымени начиналось воспаление, вымя разбухало. Коров мучила боль, и они в конце концов подыхали. Много их валялось в те дни у обочин дорог.
– Помогите, люди добрые, – умоляли горожан пастухи. – Не нас – скот пожалейте. Коровы-то породистые, одна к одной. Нам бы только до Рязани их довести. А стадо наше тут близехонько в суходоле стоит.
У Булгаковых вся посуда была занята под молоко, лили и парное, и кипяченое, ели до отвала простоквашу, творог, сливки. Через неделю Славке все это так опротивело, что и смотреть не мот.
Рано утром, подоив трех коров, Ольга и Славка возвращались в город. Он «ее оцинкованное ведро, прикрытое тряпочкой, она – бидон. Шли не слеша, часто останавливались отдохнуть.
Тропинка бежала по краю уже отколосившегося и побуревшего овсяного доля. Справа тянулась неглубокая лощина, заросшая кустарником и молодыми березками. Место тут было низкое, закрытое со всех сторон, и Славка очень жалел потом, что шли они этим путем: он не увидел самого интересного.
В тишине послышался гул самолета. Раздался размеренный частый треск, потом крики и непонятный рев. Ольга, прижав руки к груди, сказала испуганно:
– Ой, стреляют!
Славка опеценел, будто столбняк на него напал. Потом, бросив ведро, кинулся в овсы.
– Куда ты! Вернись! – кричала Ольга, но Славка даже не оглянулся.
Мчался по полю, подпрыгивая, торопясь выбраться на открытое место. И не успел. Когда он выбежал на проселок, самолет уже скрылся. По косогору далеко рассыпались пестрые – белые с красным – коровы. А штук пять или шесть замертво лежало возле дороги. Одна еще дышала, тяжело, с хрипом; мелко дрожали ее вытянутые ноги. К ней подошел мужчина с ножом, прирезал.
На дороге виднелись следы пролитого
– Вот опять задержка приключилась, – говорил он. – Когда мы теперь соберем-то их? Вон они, а ж до самого леса добегли… Второй раз немец нас так пужает. Первый-то раз еще за Брянском, а, Феня? – обратился он к круглолицей девушке с очень толстыми ногами.
– За Брянском, – басовито ответила она.
– Во-во. С нами тогда свинари шли. А он с ероплана бомбы кинул. Три бомбы, а, Феня?
– Три, – сказала девушка.
– И, матерь ты моя, сколько он этих свиней поубивал! Хорошо, что город был близко. На мясу свинок пустили. А коровушек мы летом цельный день собирали.
Славка не стал больше слушать, заторопился к Ольге, размышляя, как это мог фашистский самолет оказаться возле Одуева. Может, Тулу летал разведывать или заблудился? Только он не там, где нужно, стрелял. Построчил бы из пулемета над городом – вот шуму-то было бы! Разговоров на целый месяц!
– Оля! – крикнул он, выбегая из овсов. – Оль, где же ты?
– Здесь, – тихо отозвалась Ольга.
Она лежала под кустом, поджав колени. Славка удивился: лицо бледное, глаза блестят, а губы какие-то пепельные, бесцветные.
– Испугалась, – сказала она. – Но это прошло.
– Бот не думал, что ты трусиха такая. Самолет-то уже улетел, пойдем, что ли?
– Подожди немного.
– Странная ты, – говорил Славка, усевшись рядом и пристально глядя в ее лицо.
Ольга молчала. Не могла же она сказать мальчишке, что, пока его не было, у нее вдруг возникла боль в животе. Пришлось лечь. Впервые так явственно и так резко шевельнулось в ней живое, тяжелое…
Славка смотрел-смотрел и начал догадываться кое о чем. Отодвинувшись немного, спросил грубовато, смущаясь:
– Слушай, Оль, может, тебе не надо за молоком-то ходить?
– Двигаться мне полезно, – ответила она.
Засмеялась тихонько, ласково провела кончиками пальцев по щеке Славки. – Ты уж молчи давай, тоже мне, профессор кислых щей выискался!
Они поднялись. Славка забрал у Ольги бидон. Долго шел молча. Потом, глядя под ноги и нарочно шлепая драными тапочками по сухой земле, спросил неуверенно:
– Оль, а у тебя это самое… Девочка или мальчик?
– Мальчик.
– Будто знаешь, – усомнился он.
– Раз говорю – знаю.
– Ну, тогда хорошо, – с явным облегчением произнес Славка: этот вопрос мучил его уже не первый день. – Понимаешь, Оль, девчонки, они что… Девчонок много. А мужчины ведь для войны нужны… Для следующей войны, – уточнил он.
Полк Захарова медленно отступал от реки Сож на юго-восток, к Десне. Немцам ни разу не удалось сбить полк с занятых позиций, но противник обходил то оправа, то слева, прорывался через боевые порядки необстрелянных соседей или нащупывал не прикрытые войсками места.