Неизвестные Стругацкие От «Страны багровых туч» до «Трудно быть богом»: черновики, рукописи, варианты.

Бондаренко Светлана Петровна

По правде говоря, все это мало заинтересовало Инспектора: он читал личное дело Комлина, там об этом говорилось, но конечно, на тон ниже и несравненно более сухо. Гораздо более интересными показались Рыбникову сведения другого рода.

Что-то случилось с начальником лаборатории после того, как он сделал первое обзорное сообщение по результатам работы над темой Управления межпланетных сообщений. Сначала он увлекся установкой нейтринного генератора: целыми днями просиживал в маленькой комнате рядом с виварием, просил не мешать, работу по незаконченной теме переложил на заместителя. Это продолжалось две недели. Через две недели Комлин оставил свою келью, совершил обход лаборатории, подписал бумаги, устроил два публичных разноса, очень весело пошутил,

засадил Симакова писать полугодовой отчет и вновь заперся в маленькой комнате, прихватив с собой Александра Горчинского, лаборанта.

Столь же более подробно Горчинский „объяснял“ Инспектору вопросы нейтринной акупунктуры:

— Извольте, — прогудел он, словно раздумывая, — извольте, можно и поподробнее. Изучалось воздействие сфокусированных нейтринных пучков на серое и белое вещество головного мозга, а равно и на организм подопытного животного в целом. Фокусировка производилась последовательно на зональный слой, наружный и внутренний зернистые слои, на ганглиозный слой и на слои больших пирамидальных и полиморфных клеток. Такая именно последовательность эксперимента обусловлена удобством последовательной смены радиофокусированных нейтринных присосков…

Горчинский говорил монотонно, без выражения и с совершенно равнодушным видом.

— …Попутно с фиксацией патологических и иных изменений организма в целом, производились — с помощью обычной аппаратуры — измерения тока действия, дифференциального декремента и кривых лабиальности в различных тканях, а так же замеры относительных количеств нейроглобулина и нейростромина…

— Позвольте, позвольте, — пробормотал пораженный Инспектор. — Что такое этот… нейростролин?

— Нейростромин? — переспросил Горчинский. — Нейростромин — это один из протеидов серого вещества…

— Ага, — произнес Инспектор, багровея вновь: он начал понимать.

— …относится к рибонуклеопротеидам, [80] — добавил Горчинский, словно извиняясь за необходимость уточнять такие банальные истины.

Инспектор откинулся на спинку кресла и с восхищенной яростью думал: „Ну и подлец! Ну и хулиган! Ну, погоди ты мне…“

Директор по-прежнему глядел в окно, дробно постукивая белыми сухими пальцами по столу.

Горчинский продолжал, не меняя тона:

80

Удивительно, но в отличие от Инспектора WORD`овский спеллер это слово знает… — В. Д.

— Одновременно производились также микроскопические срезы коры с последующим химикофизическим анализом в целях выяснения изменений, возникающих в невронах [81] и невроглии. Как известно, в невроплазме, кроме обычных в любой клетке органоидов, содержатся неврофибриллы и субстанция Нисселя — или, что то же, тигроидное вещество. Оказалось, в частности, что нейтринное облучение задерживает тигролиз и — более того — при определенных условиях увеличивает количество… [Далее текст отсутствует. ](2)

81

По всем признакам, лаборатория Комлина — физиологическая.

А произношение „неврон“ и т. д. характерно для гистологов, физиологи говорят „нейрон“. (Как выше: нейроглобулин и нейростромин.) Лет тридцать назад это послужило причиной известного казуса. Для (за) академика, директора крупного института, его сотрудники написали монографию. А поскольку полкниги писали физиологи, а полкниги гистологи, то до середины монографии нервная клетка называлась „нейрон“, а потом без перехода — „неврон“… — В. Д.

Более подробно описывались и другие случаи нарушения техники безопасности:

— В вашем Институте… А в других институтах? А на предприятиях? Комлин — это восьмой случай за последние полгода.

Восьмой! Варварство, варварский героизм… Изволите видеть: в январе двое океанологов-практикантов — мальчишка и девчонка — выгружают из батискафа приборы и самовольно опускаются на дно Сейшельской впадины. Восемь тысяч метров. Мальчишка умер, девчонка отдышалась и заявила, что приборы дают противоречивые показания. В феврале буквально за минуту до старта выволакивают из беспилотной ракеты аспиранта-метеоролога. Очень торопился товарищ, ему нужно было проверить какие-то там данные. В том же феврале на Таймыре взорвалась фотонная ракета. Пятеро сотрудников в ясном уме и трезвой памяти садятся в автомобиль и едут на место взрыва. Двое умирают, трое гниют заживо, заявляют, что добыли ценнейшие данные, и называют вас рутинером и консерватором. Каково? В марте выходит из строя реактор на одной из сибирских АЭС. Кибернетические манипуляторы повреждены, и инженер лезет в реактор голыми руками. В апреле…

— Умер?

— Кто? Инженер? А вы как думаете? И еще были дела… в апреле, в июне.

В более поздних вариантах черновика „Шести спичек“ еще существуют отличия от окончательного варианта рассказа.

Помня, что дело происходит в будущем, Авторы убирают замечание директора, обращенное к Горчинскому („Вы не на суде. Инспектор не следователь. Не будьте мальчишкой… Помогите распутать это дело…“), вычеркивают привычные времени написания фразы из речи Инспектора („А дело в том <…> что я не специалист по нейтринной акупунктуре. Я специалист по теории приводов. Всего лишь. И судить по собственным впечатлениям не имею права. Партия послала меня на эту работу не для того, чтобы фантазировать, а для того, чтобы знать. А вы — мальчишка, товарищ Горчинский: Комсомолец, научный работник, а в партизанщину ударился. И еще истерику здесь закатывает“) и из его мыслей („Пусть этот петушок сегодня не работает. Ему есть о чем подумать“).

В окончательном варианте директор распорядился, чтобы вскрыли сейф Комлина с рабочими записями. В раннем черновике:

— Да, документы, — вспомнил Директор. — Они затребованы больницей. Врачи пытались уяснить причину заболевания Комлина, но так ничего и не поняли. Говорят, слишком много физики. — Директор слабо улыбнулся. — Я уже звонил им, документы они перешлют.

И далее, когда Директор сообщает Инспектору свои соображения по этим рабочим записям:

Перед Директором лежали две пачки документов — тонкая и пухлая. Листки тонкой пачки были исписаны ровным четким почерком, по которому опытный графолог без труда установил бы, что имеет дело с человеком волевым, принципиальным, себе на уме, с рассудком, подавляющим чувства. Это были записи Директора. Пухлая пачка содержала чертежи, диаграммы, графики и даже рисунки. Целый ряд листков был покрыт строчками записей, напоминающих арабскую вязь. Здесь были просто листы писчей бумаги, листки из блокнотов, листки из тетрадей в линейку, в клеточку и в косую линейку, квадратики оранжевой и голубой миллиметровки. Нужно было действительно прекрасно знать физику, химию и физиологию, чтобы разобраться в этом хаосе бумаг, безбожно, вдобавок, перепутанных врачебной комиссией, в рабочих записях Андрея Андреевича Комлина.

В черновиках более подробно описываются сами записи Комлина, перечисляется ряд фактов, большую часть которых Авторы потом убрали.

Комлин начал с экспериментов над животными и получил целый ряд любопытных, но не совсем понятных результатов.

Оказалось, например, что нейтринные уколы (терминология Комлина) оказывают на животных действие, аналогичное действию некоторых сильных наркотиков на человека.

„Странно, — писал Комлин, — что общего между мексиканским кактусом пейотлем и потоком нейтрино? Те же эффекты: состояние нирваны, повышенная возбудимость, реакция на внешнее электромагнитное поле, смешение рецепторных восприятий…“