Неизвестные Стругацкие. От «Града обреченного» до «"Бессильных мира сего» Черновики, рукописи, варианты
Шрифт:
Поначалу АБС, вероятно, кроме общей концепции повести придумали значимые для них высказывания, реплики, споры и обсуждения, а затем уже вкладывали их в уста того или иного персонажа или переносили этого персонажа в другую обстановку, чтобы он произносил их другим собеседникам. Это можно увидеть в сохранившихся отрывках как минимум двух ранних черновиков.
Первый вариант. С. 29–38:
<…> энергетика — вот что самое странное. Тора внимательно посмотрел на меня своими ореховыми главами.
— Не выспался?
— Да нет, ничего, я там подремал немножко
— Хорошо, — произнес Тора и побарабанил пальцами по столу. — Давай-ка пока отвлечемся от технологии, это не наше с тобой дело. Согласен?
Я уже довольно давно перестал понимать, что теперь наше дело, а что не наше. Это меня уже больше даже не раздражало. Я привык. Иногда мне даже казалось, что и сам Тора не очень хорошо представляет себе, где кончается наше дело и начинается не наше. Поэтому я с легким сердцем и чистой совестью сказал, что ему, Торе, виднее.
— Да, мне виднее, — сказал он легко. — А поэтому скажи мне, пожалуйста, Тойво, дружище: что тебе показалось самым странным, если отвлечься от технологии?
— Дисперсия реакции, — сейчас же сказал я то, что сформулировал для себя еще там, в Малой Пеше.
Губы Торо вытянулись дудкой, и я понял, что он сейчас съязвит, и поспешно добавил:
— Я имею в виду, что это только на первый взгляд была повальная паника. Так это выглядело только потому, что паникеры нашумели больше всех. Задали тон. А на самом деле, смотрите. — Я стал загибать пальцы. — Ну, Панкратов — Следопыт, человек бывалый, с ним все ясно. Бабушка Альбина. Конечно, в этом возрасте люди непугливы…
— Ну-ну-ну, — сказал Тора. — Знаток.
— Ладно. Тем более. Она бывшая балерина, всю жизнь прожила на Земле. Более того. В больших городах, как правило. В условиях максимального комфорта. Тщательно оберегаемая от всех переживаний грубого порядка…
— Ну, хорошо, хорошо, — сказал Тора. — Убедил… Почти! — сейчас же добавил он, подняв палец.
— Теперь мальчик. Кир. Одиннадцать лет. Тут дело даже не в том. — Я стал загибать пальцы: — Панкратов, Альбина, мальчик Кир… в конце концов, и художница — хоть и напугалась вначале, но все же вернулась…
— Согласен, — сказал Тора. — Кстати, я не помню, там были еще дети?
— Были. У Григорянов двое детей — девяти и двенадцати лет. Эти напугались смертельно.
— Мальчики?
— Мальчик и девочка.
— Итак, дисперсия реакций, — произнес Тора с лицом, как мне показалось, нарочито каменным. — Бесспорно. Действительно, это бросается в глаза. А еще?
— А еще — сам характер паники, — сказал я. — И должен признаться, это не мне первому пришло в голову. Все-таки паника панике рознь. Эта паника, судя по результатам… То есть, судя по тому, что мне рассказали, это было, как если бы дьявол объявился в средневековой деревне. Полная потеря самоконтроля, причем устойчивая потеря. Ведь по крайней мере семеро бежали не только из Малой Пеши, они бежали с Земли!..
— Достаточно, — сказал он. — Понял. Это ты хорошо сказал: дьявол в средневековой деревне. Очень точное сравнение. Еще?
Я помотал головой.
— Больше ничего. Если там и было еще что-то замечательное, я не углядел.
Он кивнул и принялся молчать. Каждый раз после моего рапорта он довольно долго молчит: переваривает полученную информацию, сопоставляет ее с тем, что я упустил, и с тем, что мне не может быть известно, выстраивает свою версию события, и я не знаю, что еще происходит там, за этой гладкой смуглой маской с приятно приподнятыми уголками губ, весело и приветливо прищуренными глазами и широким лбом под коротким каштановым ежиком без единого седого волоса. В такие минуты он всегда напоминает мне какого-то древнего божка, лукавого и хулиганистого. От человека с таким выражением лица можно ожидать чего угодно. Например: он сейчас хохотнет, хлопнет в ладоши и воскликнет: „Слушай, они там придумали новый сорт пива! Пошли попробуем, а?“ Или: он станет вдруг мрачным до черноты и процедит с отвращением: „Ни к черту, безобразно, давай начинать все с начала!“ Но на самом деле, конечно, если я хоть что-нибудь в нем понимаю, если хоть чего-нибудь стоит опыт нашей с ним работы, он должен сейчас сказать: „Ну, и как ты все это объясняешь?“
Что ж, сегодня я готов к ответу. И кроме самой общей версии у меня есть для него подарочек с изюминкой. Я спрошу его: „Скажите, Тора, знаете ли вы, чем занимается Флеминг в Нижней Пеше?“ В ответ он что-нибудь сострит или съязвит. Он, конечно, не может знать, чем занимается Флеминг в Нижней Пеше, я и сам узнал это всего час назад и совершенно случайно: подслушал. На этой работе я иногда подслушиваю. Так вот, когда он сострит, я снисходительно улыбнусь и скажу: „Нет, Тора. Флеминг пытается там воссоздать наивероятнейший облик наших обожаемых Странников. Они там собрали всю информацию, которая имеется по этому поводу, загнали ее в свои котлы и теперь варят, надеясь получить на выходе хотя бы муляж…“ По-моему, это должно произвести на него впечатление. Если мне очень повезет, это должно даже ошарашить его. Конечно, сам по себе этот любопытный факт ничего в нашей истории не проясняет. Но согласитесь, он открывает некие новые перспективы и вообще наводит на размышления.
Тора сказал:
— Институт Чудаков — тебе знакомо такое словосочетание?
— Да. — Я ощетинился, предчувствуя очередную остроту. Нет, никогда мне не понять этого человека, никакой опыт не научит меня и не поможет. Он не собирался острить. Он не интересовался, как я объясняю события в Малой Пеше. Он, кажется, вообще забыл вдруг про Малую Пешу. Он даже не поблагодарил меня за работу, как неизбежно делал это прежде. Он сказал:
— Тебе придется отправиться к ним в Харьков. Не возражаешь?
— У меня же еще эта статистика. Или это вас тоже больше не интересует?
Он поднял бровь.
— В каком смысле „тоже“?
— Ну, инцидент в Малой Пеше вами исчерпан? Вопросов больше нет?
Он вдруг перестал приятно улыбаться.
— Ты можешь мне еще что-нибудь добавить?
— Могу, — сказал я. — Но я не уверен, что это вам интересно. Его вдруг словно прорвало.
— Слушай-ка, голубчик, — прошипел он. — Давай-ка без дурацких обид! Что это за детский сад: уверен, что интересно, не уверен, что интересно… Когда я докладываю президенту… — Он замолчал. — Выкладывай.
Я рассказал ему об очередной затее Флеминга.
— Ну и что? — сказал он.
— Не знаю, — сказал я. — Но мне кажется, что это совершенно новый подход, а значит — совершенно новая технология, а значит…
— Понял. Может быть. Организуй срочный официальный запрос Флемингу, Горбатскому, Бюргермайеру. Пусть пришлют заключения по поводу энергетики и всего прочего. Пусть сообщат, кто из них дошел до этого уровня… Между прочим, сам мог бы догадаться послать.
— А я и догадался, — сказал я мстительно. — Еще из Пеши.