Неизвестные Стругацкие. От «Понедельника ...» до «Обитаемого острова»: черновики, рукописи, варианты
Шрифт:
ХС, которая включала в себя ГЛ в качестве Синей Папки, была сначала дважды опубликована в 1989 году (Л.: «Советский писатель» и М.: «Орбита», серия «АЛЬФА фантастика»), а затем переиздавалась вместе с ГЛ, за исключением издания в «Мирах братьев Стругацких».
При внесении текста ГЛ в качестве Синей Папки в повествование ХС сам текст не изменился, но количество глав ГЛ сократилось (от двенадцати до пяти). Они приобрели собственные названия: главы 1–3 стали второй главой ХС с названием «Банев. В кругу семьи и друзей»; главы 4–6 — четвертой главой «Банев. Вундеркинды»; главы 7 и 8 — шестой главой «Банев. Возбуждение к активности»; главы 9—11 — восьмой главой «Банев. Гадкие лебеди»; глава двенадцатая стала десятой главой ХС с названием «Банев. Exodus».
«Сказка
Непростая судьба «Сказки о Тройке», едко-сатирического произведения, которое вроде бы должно было стать продолжением юмористически-оптимистического «Понедельника…», выразилась в очередности публикации ее вариантов. Первоначальный, нулевой, черновой вариант, написанный в марте 67-го года, публикуется здесь впервые. Окончательный чистовик (так называемая СОТ-1) написанный в мае 67-го, первый раз был опубликован в журнале «Смена» в 1987 году. Сокращенный вариант, а вернее, основательно переделанная в октябре 67-го года версия, СОТ-2,— в 68-м году в журнале «Ангара».
Работа над созданием СОТ протекала очень интенсивно. Сначала, как всегда, шла разработка сюжета и фабулы, реалий и особенностей описываемого места событий. Тогда был изображен Авторами и план Китежграда и окрестностей (см. рисунок); масштаб карты: в 1 см 200 м.
На плане можно видеть тайгу на севере и на юге; заколдованное болото и соединенное с ним озеро, также из болота вытекает ручей, впадающий в реку Китёжу; автомобильную дорогу, проходящую с юга до города, около которой расположена деревня Лопухи и справа от дороги — заколдованный холм; железную дорогу, проходящую через город с юго-востока на север; реку под названием Китёжа, также проходящую через город, но с северо-востока на юго-запад. Сам Китежград на плане расположен следующим образом: железная дорога отсекает завод маготехники от остального города, по другую сторону железной дороги от завода расположен вокзал. Река Китёжа отделяет Новый Китеж от Старого. На правом берегу реки обозначены (перечень по течению реки) завод маготехники, вокзал, пристань, гостиница, столовая, кафетерий, дом культуры; за безымянным ручьем, вытекающим из болота и впадающем в реку, расположены Черемушки, курган циклотации, городской сад и колония. По другую сторону реки напротив центральной части города расположен Старый Китеж с огородами и старой крепостью.
Курган циклотации, изображенный на карте, так и остался необъясненным явлением, Авторы о нем более нигде не пишут. Черновой же вариант СОТ, СОТ-0, полностью представлен ниже. В машинописном тексте изредка присутствует рукописная правка, Хлебовводов называется Хлебоедовым, а фамилия председателя Тройки еще не определилась окончательно: Вунюков — иногда Ванюков.
Мы сидели на ступеньках заводского клуба. Федя читал позавчерашний номер «Китежградских новостей», медленно ведя по строчке черным неразгибающимся пальцем, а я просто жмурился на солнышко и переваривал обед. Комаров и слепней поблизости не было, они тоже, вероятно, переваривали обед. Окна заводского управления были раскрыты, и слышно было, как пишущие машинки вяло и неубедительно отвечали на энергичные напористые очереди «рейнметаллов». Вообще, если зажмуриться, можно было представить себя в районе боев местного значения. В полуподвале управления, подчиняясь сложному ритму, сдвоенно и тяжело лязгали печатающие механизмы табуляторов. Пикирующими бомбардировщиками завывали и визжали на складе циркулярные пилы. По бомбардировщикам выпускали обойму за обоймой скорострельные пневматические молотки. В ремонтных мастерских за клубом, устрашающе гремя гусеницами, разворачивались танки, а где-то в цехах дальнобойно ухал паровой молот. И еще у ворот склада разгружали машину листового железа — звуки были сочные, впечатляющие, но я не мог подобрать для них военную аналогию.
— Саша, что такое детский сад? — осведомился Федя.
— Детский сад? Детский сад… — Я подумал. — Детским садом называется организация, которая заботится о детях дошкольного возраста, пока родители заняты на производстве.
— Спасибо, Саша, — сказал Федя, и по его тону я понял, что он не удовлетворен.
— А
— «У меня аптека, а не детский сад…» — по слогам прочитал Федя.
— Ясно, — сказал я. — Заведующий китежградской аптекой подвергается принципиальной критике за то, что препятствует выдвижению молодых кадров. Так?
— Кажется, так, — сказал Федя неуверенно. — Но я все равно не понимаю… Аптека — это магазин, где продают лекарства… Вы знаете, Саша, я стал понимать даже хуже, чем раньше. Он что хотел сказать, что не хочет продавать лекарства детям дошкольного возраста, пока их родители заняты на производстве? Тогда он прав, они же маленькие, не понимают… А молодые кадры — это просто молодые люди… Да, правильно, здесь есть такое слово. Кад…ры. Вот оно. Нет, не понимаю.
— Заведующий хотел сказать, — пояснил я, — что ему в аптеке нужны опытные работники, а не молодые люди, которых он фигурально сравнивает с детьми дошкольного возраста.
— А, — сказал Федя. — Тогда другое дело. Как же можно сравнивать? Тогда он не прав. Молодые люди — скажем, вы, Саша, — это одно, а маленькие дети — это совсем другое. Правильно его критикуют. Я, знаете ли, тоже не люблю, когда человек хочет сказать одно, а говорит совсем другое. Помните, когда Говорун назвал Спиридона старой дубиной? Зачем? Ведь Говорун хотел сказать, что Спиридон недостаточно понятлив, и хотя это тоже совершенно неправильно, потому что Спиридон, по-моему, самый понятливый из нас, что, в общем, неудивительно, если учесть, сколько ему лет, но совсем уж непонятно, почему нельзя было именно так и выразиться, не прибегая к уподоблению такому совершенно постороннему, решительно не имеющему к делу никакого отношения веществу, как дерево. Или я ошибаюсь? — Он с некоторой тревогой наклонился и заглянул мне в глаза.
Я открыл было рот, но тут представил себе, в какие дебри нам придется забираться, как трудно будет объяснить, что такое метафоры, иносказания, гиперболы и просто ругань, и зачем все это нужно, и какую роль здесь играют воспитание, привычки, степень развитости языка, эмоции, вкус к слову, начитанность и общий культурный уровень, чувство юмора, такт, и что такое юмор, и что такое такт, и представив себе все это, я ужаснулся и горячо сказал:
— Вы совершенно правы, Федя.
Федя застенчиво улыбнулся и снова углубился в газету. Очень он мне нравился. Очень он был мягкий, добрый и деликатный. Он медленно вел палец по очередной строчке, подолгу задерживаясь на буквах «щ» и «ь», трудолюбиво сопел, добросовестно шевелил большими серыми губами, длинными и гибкими, а наткнувшись на точку с запятой, надолго замирал, собирал кожу на лбу в гармошку и судорожно подергивал далеко отставленными большими пальцами ног. Пока я смотрел на него, он добрался до слова «дезоксирибонуклеиновая», дважды попытался взять его с налету, не преуспел, применил слоговый метод, запутался, пересчитал буквы, испугался и наконец в полном смятении задрал правую ногу, осторожно снял пенсне и принялся тереть линзы о штанину левой. Потом он робко посмотрел на меня.
— Дезоксирибонуклеиновая, — сказал я. — Это такая кислота. Дезоксирибонуклеиновая.
Он снова водрузил пенсне на сморщенную переносицу.
— Кислота, — повторил он. — А зачем она такая?
— Иначе ее никак не назовешь, — сочувственно сказал я. — Разве что сокращенно: ДНК. Да вы это пропустите, Федя, читайте дальше.
— Нет, — сказал он, виновато улыбаясь. — Устал. Лучше я немножко так посижу.
Он отложил газету, обхватил колени руками и стал смотреть вдаль за реку, на поля, томящиеся сладко под солнцем. Там по желтой ровной насыпи, выбрасывая белые дымки, полз игрушечный поезд. Потом в небе над поездом возникло летающее блюдце, сверкнуло солнечными зайчиками, низко пронеслось над серыми башнями крепости, вновь ослепительно сверкнуло над «Черемушками» и пропало — нырнуло в туманное марево над Колонией.
— Сегодня утром, — сказал Федя, — к нам в мастерские приходил Константин, знаете, этот, несчастный, с Бетельгейзе. Плакал. Как это все-таки ужасно, когда не можешь вернуться домой!
— А зачем он приходил?
— Принес металлическую пластинку, просил просверлить два отверстия — не берет сверло. И он заплакал. Неужели никак нельзя ему помочь? Обратиться к специалистам, на специальный завод… Невозможно смотреть, как он мучается.
— Какие же у нас специалисты, — сказал я. — У нас такие специалисты лет через двести будут. Придется ему потерпеть.