Неизвестные Стругацкие. От «Понедельника ...» до «Обитаемого острова»: черновики, рукописи, варианты
Шрифт:
— В инструкции нет соответствующих указаний, — обреченным голосом произнес Фарфуркис. Это звучало как: медицина бессильна, остается надеяться только на чудо. И чудо свершилось.
— Доложите описание, — просто сказал Лавр Федотович.
И все ожило. Фарфуркис принялся делать пометки, Хлебоедов вылез из-под стола, и даже спящий полковник вышел из некоторого инстинктивного оцепенения и позволил себе два раза всхрапнуть, но таким, однако же, образом, что произведенные им звуки могли быть при желании истолкованы как одобрительное ворчание.
— Описание дела номер шестьдесят четвертого, — прочитал комендант. — Дело номер шестьдесят четыре представляет
— Вероятно, — саркастически сказал Фарфуркис — Это вы нам потом все обоснуете! — сказал он мне, погрозив пальцем.
— Национальность, — повысив голос, продолжал комендант. — Вероятно, пришелец. Образование: вероятно, высшее. Знание иностранных языков: не обнаруживает. Место работы: вероятно, пилот космического корабля. Был ли за границей: возможно.
— То есть как? — вскинулся Хлебоедов. — То есть как это «возможно»?
— А так, — сказал комендант. — Откуда я знаю? Может, он из Швеции к нам прибыл, он же не говорит.
— Занесите-ка в протокол на всякий случай, — сказал Хлебоедов, — По-моему, бдительность у вас не на высоте. Так и запишите: Хлебоедов, мол, напоминает коменданту о бдительности.
— Краткая сущность необычности, — продолжал комендант, — Неизвестное существо (возможно, вещество) с неизвестной планеты (возможно, не с планеты)… — комендант укоризненно посмотрел на меня поверх анкеты, — …невыясненного химического состава и с принципиально неопределяемым уровнем интеллекта. Данные о ближайших родственниках отсутствуют, адрес постоянного местожительства неизвестен. Все.
— Ничего себе «все»! — сказал Хлебоедов, желчно похохатывая, — Это был я директором конного парка номер два погрузоразгрузочной конторы, как сейчас помню, номер девять, в одна тысяча девятьсот шестьдесят втором году, и приходит ко мне один мерин. Я, говорит, мерин. Документов нет. Языков не знает, имя тоже неизвестно. И я его, понимаешь, по неопытности принял, чего там, думаю, пусть, мерин ведь. А он через неделю жеребенка приносит — раз! Смывается без следа — два! И еще пять мешков овса как корова языком слизнула. Вот так вот. А вы говорите — «неизвестно», там, «возможно», «не обнаружено»… Как дети, ей-богу!
— Да, да, — сказал решительно Фарфуркис—Я тоже неудовлетворен. Это не работа, знаете ли. Мы не юннаты, мы ответственность несем, наша обязанность — рассматривать объекты необъясненные, а вы же нам, товарищ Зубо, подсовываете объект неизвестный. Согласно же инструкции метод работы с неизвестными объектами должен быть совершенно иным, поскольку неизвестный объект может, в частности, оказаться взрывчатым, ядоопасным или, скажем, самовозгорающимся. Я категорически против.
Все взгляды устремились на Лавра Федотовича. Лавр Федотович долго молчал, опустив веки и дымя «Герцеговиной Флор». Затем он произнес:
— Народ.
— Да, да, — подхватил Фарфуркис — Вот именно!
Но Лавр Федотович словно не слышал этого восклицания. Он поднял к глазам бинокль и несколько минут рассматривал меня и коменданта по очереди.
— Народ! — повторил он наконец, опуская бинокль. — Народ ждет от нас подвига. Пусть дело войдет, товарищ Зубо.
Комендант засеменил к двери, а Лавр Федотович достал из портфеля противогазовую маску и положил рядом с собой. Комендант быстро вернулся, держа обеими руками большую стеклянную банку с делом номер шестьдесят четыре. Лицо у него было отчаянное, и я его сразу понял. Во-первых, банка была из-под соленых огурцов, максимум на пять литров, и куда девались остальные пять литров пришельца — было непонятно. Во-вторых, дело номер шестьдесят четыре было отчетливо синее, а не бурое, как вчера, когда я составлял описание. На кой черт он перелил его в банку? — лихорадочно соображал я. Ведь оно было в таком удобном контейнере… И где его вторая половина? Ну, сейчас начнется. И началось.
Комендант еще не поставил банку на демонстрационный столик, как Фарфуркис отчаянно вскрикнул, схватил с комендантского стола описание и впился в него глазами.
— Бурая! — закричал он. — Бурая! Что вы нам демонстрируете, товарищ Зубо? Почему синяя, когда бурая? Лавр Федотович! Синяя, а не бурая! А по описанию бурая, а не синяя!
Бедный комендант бил себя в грудь кулаками и клялся, что еще днем была бурая, не знает он, почему она посинела, сама она посинела, он ее не красил и не подменял; Хлебоедов требовал акта и все поминал обманщика-мерина; Фарфуркис грозил судом, обвинял в подлоге и в попытке ввести в заблуждение ответственную комиссию; Лавр Федотович молча сидел в противогазе, время от времени отдирая пальцем край маски, чтобы подышать; а полковник проснулся и, как петух на насесте, что-то неразборчиво выкрикивал, ошалело крутя головой и всплескивая ручками. Потом все утомились и замолкли, только комендант из последних сил хрипел истово: «Иисусом Христом нашим… сыном божьим… матерью его, пречистой девой Марией клянусь… не красил!..» Наконец затих и он. В образовавшейся паузе, словно из пещеры Лейхтвейса, глухо прогудел голос Лавра Федотовича:
— Затруднение? Товарищ Фарфуркис, устранить. Фарфуркис встал и произнес речь, из которой следовало, что подобные случаи предусмотрены инструкцией, а именно семьдесят девятым параграфом шестой ее главы пятой части, где говорится черным по белому, что в случае изменения внешнего вида или даже внутренней структуры необъясненного явления надлежит составить акт по форме номер шестьсот тринадцать дробь двенадцать. Он продемонстрировал Лавру Федотовичу форму и с его согласия принялся было составлять акт, но тут обнаружилось, что при составлении акта исходным материалом должны служить: а) необъясненное явление в его настоящем виде и б) цветная его фотография (кинолента) в первоначальном виде. Поскольку запуганный комендант пребывал в полуобморочном состоянии, Фарфуркис сам полез в дело за фотографией (кинолентой) и немедленно обнаружил, что фотографии (киноленты) в деле нет.
— Где фотография? — жутким голосом спросил он, таким жутким, что комендант очнулся. — Где две цветные фотографии дела номер шестьдесят четыре размером шесть на двенадцать?
Комендант слабо шевелил губами.
— Да он преступник! — сказал Фарфуркис безмерно удивленным тоном.
— Нет, — сказал комендант.
— Халатность и саботаж, — сказал Фарфуркис, с отвращением глядя на него.
— Нет! — сказал комендант. — Иисусом Христом… двенадцатью святыми апостолами…
— Гнойный прыщ на лике местной администрации, — сказал Фарфуркис.