Неизвестные Стругацкие. От «Понедельника ...» до «Обитаемого острова»: черновики, рукописи, варианты

Бондаренко Светлана Петровна

— Я не понял этого намека, — с достоинством объявил Говорун, но по лицу его медленно проскользнула тень многовекового застарелого ужаса перед зловещим призраком чудовищного указательного пальца, неумолимо надвигающегося на него с непреложностью рока.

— Я, конечно, слабый диалектик, — произнес Федя, покусывая кочерыжку великолепными зубами, — но меня воспитали в представлении о том, что человеческий разум — это все-таки высшее творение природы. Мы в горах привыкли бояться человеческой мудрости и преклоняться перед нею, и теперь, когда я некоторым образом получил образование, я не устаю восхищаться той смелостью и тем хитроумием, с которым человек уже создал и продолжает создавать так называемую вторую природу. Человеческий разум — это… это… — Он медленно помотал головой и замолк.

— Вторая природа! — пренебрежительно сказал клоп. — Третья стихия, четвертое царство. Как мог бы сказать один крупный человеческий деятель, зачем вам две природы? Загадили одну и пытаются заменить ее другой. Я же вам уже сказал, Федор: вторая природа — это костыли калеки. А что касается разума… Не вам бы говорить, не мне бы слушать. Сто веков эти бурдюки с питательной смесью болтают о разуме и до сих пор не знают, что это такое. В одном только они согласны — это что, кроме них, разумом никто не обладает. Если мысленным взором окинуть всю историю изучения человеком вопроса о мышлении, легко увидеть,

что все это изучение сводится к выдумыванию более или менее сложных терминов для обозначения явлений, которых он, человек, не понимает. Так появляются РАЗДРАЖИМОСТЬ, ОЩУЩЕНИЕ, ИНСТИНКТЫ, РЕФЛЕКСЫ УСЛОВНЫЕ, РЕФЛЕКСЫ БЕЗУСЛОВНЫЕ, ПЕРВАЯ СИГНАЛЬНАЯ СИСТЕМА, ВТОРАЯ СИГНАЛЬНАЯ СИСТЕМА… Теперь обнаружили еще третью, ту самую, между прочим, которой мы, клопы, пользуемся с незапамятных времен. И ведь что замечательно. Если существо маленькое, крошечное, если его легко отравить какой-нибудь химической гадостью или просто раздавить пальцем, то зачем с ним церемониться? У него, конечно, инстинкт, примитивная раздражимость, низшая форма нервной деятельности. Типичное мировоззрение самовлюбленных имбецилов. Но они же разумные, им же нужно все это обосновать! Чтобы насекомое можно было раздавить без зазрения совести. И посмотрите, Федор, как они это обосновывают. Скажем, земляная оса отложила в норку яички и таскает для будущего потомства пищу. Что делают эти бандиты? Они варварски крадут отложенные яйца, а потом, исполненные идиотского удовлетворения, наблюдают, как несчастная мать закупоривает цементом пустую норку. Вот, мол, оса дура, не ведает, что творит, а потому у нее инстинкты — слепые инстинкты, вы понимаете? — а не разум, и потому ее можно в случае нужды и к ногтю. Вы ощущаете, какая гнусная подтасовка терминов? Априорно предполагается, что целью жизни осы является размножение и охрана потомства, и если даже с этой главной задачей она не способна разумно управиться, то что же с нее взять? У них, у людей, космос-мосмос, фотосинтез-мотосинтез, а у жалкой осы сплошное размножение, да и то на уровне инстинкта. И в голову вам, млекопитающим, не приходит, что у осы богатейший духовный мир, что за свою недолгую жизнь она должна преуспеть и в науках, и в искусствах, вам, теплокровным, и неведомых, что у нее просто ни времени, ни желания нет оглядываться на своих детенышей, тем более что это и не детеныши даже, а бессмысленные яички… Ну конечно, у них существуют правила, нормы поведения, мораль. Неприличным и предосудительным считается снести яички где попало и бросить их без запасов питания. Более того, поскольку осы от природы весьма легкомысленны в вопросах продления рода, закон, естественно, предусматривает известное наказание за неполное выполнение родительских обязанностей. Что бы там ни происходило, оса обязана выполнить определенную последовательность действий: выкопать норку, отложить яички, натаскать в норку парализованных гусениц и закупорить ее. [52] Конечно же, оса видит, что яички украли или запасы питания исчезли, но она не может отложить яички еще раз, и она не намерена тратить время на возобновление запасов — кому охота тратить время? С другой стороны, полностью сознавая всю нелепость своих действий, она тем не менее доводит программу до конца, потому что еще менее ей улыбается таскаться по девяти инстанциям Комитета охраны вида… Представьте себе шоссе, прекрасную гладкую магистраль от горизонта до горизонта. Некий экспериментатор ставит поперек шоссе рогатку с табличкой «Объезд». Видимость превосходная, шофер прекрасно видит, что на запретном участке ему ничто не грозит. Он догадывается, что это чьи-то глупые шутки, но, следуя правилам и нормам поведения порядочного автомобилиста, он сворачивает на отвратительную обочину, трясется и захлебывается в грязи или пыли, тратит массу времени и нервов и снова выезжает на то же шоссе двумястами метрами дальше. Почему? Да все по той же причине: ему не хочется таскаться по инстанциям ОРУДа, [53] тем более что у него тоже есть все основания предполагать, что это ловушка и что вон в тех кустах сидит инспектор с мотоциклом. А теперь представим себе, что неведомый экспериментатор, ставя этот опыт, хотел установить уровень интеллекта человека, уровень его нервной деятельности. И если этот экспериментатор — такой же самовлюбленный дурак, как люди… Ха-ха-ха, к каким бы выводам он пришел! — Говорун в восторге застучал по столу шестью лапами.

52

На полях заметка: «Оса учитывает возможность негласного контроля». — С. Б.

53

«Тут сотруднику ОРУДа / Дядя Степа говорит…» Принято считать, что ОРУД — устаревшее название ГАИ-ГИБДД. Это не совсем так. Службы регулировки уличного движения и автомобильной инспекции долгое время существовали независимо и были объединены (под названием «Отдел РУД-ГАИ») в 1961 г. Любопытный факт: добрая половина ссылок из рамблера на ОРУД и ГАИ приходится на рассказ «Мыслит ли человек?». — В. Д.

— Нет, — сказал Федя. — Как-то у вас все упрощенно получается, Говорун. Конечно, когда человек ведет автомобиль, он не может блеснуть интеллектом…

— Точно так же, — перебил хитроумный клоп, — как не блещет интеллектом оса, откладывающая яйца. Тут, знаете ли, не до интеллекта.

— Подождите, Говорун, — сказал Федя. — Вы все время меня сбиваете. Я хочу сказать… Ну вот, я и забыл, что хотел сказать. Да! Чтобы насладиться величием человеческого разума, надо окинуть взором все здание этого разума, все достижения наук, все достижения литературы и искусства. Вот вы как-то пренебрежительно отозвались о космосе, а ведь ракеты, спутники — это великий шаг, это восхищает, и согласитесь, что ни одно членистоногое не способно к таким свершениям.

Клоп презрительно повел усами.

— Я мог бы возразить, что космос нам ни к чему, — произнес он. — Людям он тоже ни к чему, впрочем, и поэтому об этом говорить не будем. Вы не понимаете простых вещей, Федор. У каждого вида существует своя, исторически сложившаяся, передающаяся из поколения в поколение мечта. Осуществление такой мечты и называется обычно великим свершением. У людей было две исконных мечты: мечта летать вообще, проистекшая из зависти к птицам, и мечта слетать к Солнцу, проистекшая из невежества, ибо они полагали, что до Солнца рукой подать. Вы должны согласиться: нельзя ожидать, что у разных видов, а тем более классов и типов живых существ Великая Мечта должна быть одна и та же. Смешно предположить, чтобы у ос из поколения в поколение передавалась бы мечта о свободном полете, а у спрутов — мечта о морских глубинах, а у нас, клопов, — о Солнце, которого мы терпеть не можем. Каждый мечтает о том, что недостижимо. Потомственная мечта спрутов, как нам известно, — свободное путешествие по суше, и спруты в своих пучинах много и полезно думают на этот счет. Извечной и зловещей мечтой вирусов является абсолютное мировое господство, и, как ни ужасны методы, коими они в настоящее время пользуются, нельзя отказать им в настойчивости, изобретательности и способности к самопожертвованию во имя великой цели. А грандиозная мечта паукообразных? Сто миллионов лет назад они опрометчиво выбрались из моря на сушу и с тех пор мечтают снова вернуться в водную стихию. Вы бы послушали их песни и баллады о море! Сердце разрывается на части от жалости и сочувствия. В сравнении с этими балладами героический миф о Дедале и Икаре — просто жалкая побасенка. И что же, кое-чего они достигли, и весьма хитроумным путем (членистоногим вообще свойственны хитроумные решения). Они добиваются своего, создавая новые виды. Сначала они создали водобегающих пауков, потом пауков-водолазов, а теперь во весь ход идут работы над созданием вододышащего паука. Я уже не говорю о нас, клопах. Мы своего достигли давно, когда появились на свет эти бурдюки с питательной смесью, называемые людьми. Вы понимаете меня, Федор? Каждому племени своя мечта. Не надо хвастаться достижениями перед своими соседями по планете. Вы рискуете попасть в смешное положение. Вас сочтут глупцами те, кому ваши мечты чужды, и сочтут жалкими хвастунами те, кто свою мечту осуществил уже давно.

— Я не могу вам ответить, Говорун, — сказал Федя, — но должен признаться, что мне неприятно вас слушать. Во-первых, я не люблю, когда хитроумной казуистикой опровергают очевидные вещи, а во-вторых, я все-таки тоже человек.

— Вы — снежный человек, — снисходительно сказал клоп. — Вы — недостающее звено. С вас взятки гладки. А вот почему мне не возражает гомо сапиенс, так сказать, наш уважаемый Александр Иванович, почему он не вступается за честь своего вида, своего класса, своего типа? Потому что ему нечего возразить.

Мне было что возразить, но я промолчал, потому что видел, что Федя расстроен и хочет что-то сказать.

— Нет уж, позвольте мне, — сказал Федя. — Да, я снежный человек, да, нас принято оскорблять, нас оскорбляют даже люди, ближайшие наши родственники, наша надежда, символ нашей веры в будущее… Нет-нет, позвольте, я скажу все, что думаю. Нас оскорбляют наиболее невежественные и отсталые слои человеческого рода, давая нам гнусную кличку «йети», которая, как известно, созвучна со свифтовским «йеху», и кличку «голубяван», что означает «отвратительный снежный человек». Нас оскорбляют и самые передовые представители человечества, называя нас «недостающим звеном», «человекообезьяной» и прочими научно звучащими, но порочащими прозвищами. Может быть, мы действительно достойны некоторого пренебрежения. Мы медленно соображаем, мы слишком неприхотливы, у нас слишком слабо стремление к лучшему, разум наш еще дремлет. Но я верю, я знаю, что это ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ разум, находящий наивысшее наслаждение в переделывании природы, сначала — окружающей, а в перспективе — и своей. Вы, Говорун, все-таки паразит. Простите меня, но я использую этот термин в научном смысле. Я не хочу вас обидеть. Вы паразит, и вы не понимаете, какое это высокое наслаждение — переделывать природу. И какое это перспективное наслаждение: природа ведь бесконечна, и переделывать ее придется бесконечно. Вот почему человека называют царем природы. Потому что он не только изучает природу, не только находит высокое, но пассивное наслаждение от единения с нею, но он переделывает природу, он лепит ее по своей нужде, по своему желанию, а потом будет лепить по своей прихоти.

— Ну да! — сказал клоп. — А покуда он, человек, берет некоего Федора за волосатый загривок, выпирает его на эстраду и заставляет его кривляться, изображая процесс очеловечивания обезьяны перед толпой лузгающих семечки обывателей… Внимание! — заорал вдруг он. — Сегодня в клубе лекция кандидата наук Вялобуева-Франкенштейна «Дарвинизм против религии» с наглядной демонстрацией процесса очеловечивания обезьяны. Акт первый: обезьяна. Федя сидит у лектора под столом и ищется под мышками, бегая по сторонам ностальгическими глазами. Акт второй: человекообезьяна. Федя, держа в руках палку от метлы, бродит по эстраде, ища, что забить. Акт третий: обезьяночеловек. Федя под наблюдением и руководством пожарника разводит на железном противне небольшой костер, бездарно изображая при этом ужас и восторг одновременно. Акт четвертый: человека создал труд. Федя с испорченным отбойным молотком изображает первобытного кузнеца. Акт пятый: апофеоз. Федя садится за пианино и играет «Турецкий марш». Начало лекции в шесть часов, после лекции новый заграничный кинофильм «На последнем берегу» и танцы.

Федя польщенно и застенчиво улыбнулся.

— Ну конечно, Говорун, — сказал он, — я же знал, что существенных разногласий между нами нет. Конечно, вот так вот, понемножку, понемножку разум начинает творить свои благодетельные чудеса. [54] Только вы напрасно уж так преувеличиваете мою роль в этом культурном мероприятии, но я понимаю, вы просто хотите сделать мне приятное.

Клоп посмотрел на него бешеными глазками, а я хихикнул. Федя забеспокоился.

— Я что-нибудь не так сказал? — спросил он.

54

Позже добавлено: «…обещая в будущем Архимедов, Ньютонов и Эйнштейнов». — С. Б.

— Вы молодец, — сказал я искренне. — Вы его так отбрили, что он даже осунулся. Видите, он даже фаршированные помидоры стал жрать.

— Одно удовольствие вас слушать! — вскричал Панург. — Уши наливаются весенними соками и расцветают, подобно розам. Но что касается Архимеда, то история, как всегда, стыдливо и бесстыдно умолчала об одной маленькой детали. Когда Архимед, открывши свой закон, голый и мокрый бежал по людной улице с криком «эврика», [55] все жители Сиракуз хлопали в ладоши и безмерно радовались новому достижению отечественной науки, о котором они еще ничего не знали, а узнав, все равно не смогли понять. И только один дерзкий мальчик показал на пробегавшего гения пальцем и, заливаясь смехом, завопил: «А ведь Архимед-то голый!» И хотя это была истинная правда, его тут же на месте жестоко выпорол науколюбивый отец его.

55

Между прочим, Архимед выскочил из ванны с криком «Эврика!» вовсе не по случаю открытия закона своего имени, а по совершенно другому поводу: он нашел способ определить удельный вес (и состав) короны, подаренной сиракузскому тирану Гиерону II. — В. Д.

— Хорошо, хорошо! — с раздражением закричал клоп Говорун. — Все это прекрасно. Но может быть, представитель гомо сапиенсов снизойдет до ответа нате соображения, которые мне позволено было здесь высказать? Или, повторяю, ему нечего возразить? Или человек разумный имеет к разуму не большее отношение, чем змея очковая к широко известному оптическому устройству? Или у него нет аргументов, доступных пониманию существа, которое обладает лишь примитивными инстинктами?

У меня был аргумент, доступный пониманию. И я его с удовольствием продемонстрировал. Я показал Говоруну указательный палец, а затем сделал им движение, как бы стирая со стола упавшую каплю.