Неизвестные Стругацкие. От «Понедельника ...» до «Обитаемого острова»: черновики, рукописи, варианты
Шрифт:
— Всех, — повторил комендант. — Без словаря.
— Вот так самокритическое, — сказал Хлебоедов. — Ну, это мы проверим.
— Пункт восьмой. Профессия и место работы в настоящее время: читатель поэзии, амфибрахист, пребывает в краткосрочном отпуске. Пункт девятый…
— Подождите, — сказал Хлебоедов. — Работает-то он где?
— В настоящее время он в отпуске, — пояснил комендант. — В краткосрочном.
— Это я без тебя понял, — возразил Хлебоедов. — Я говорю, специальность у него какая?
Комендант поднял папку к глазам.
— Читатель, —
Хлебоедов ударил по столу ладонью.
— Я тебе не говорю, что я глухой, — сказал он. — Что он читает, это я слышал. Читает и пусть читает в свободное от работы время. Специальность, говорю, работает где, кем!
— Его специальность — читать поэзию, — сказал я. — Он специализируется по амфибрахию.
Хлебоедов посмотрел на меня с подозрением.
— Нет, — сказал он. — Амфибрахий — это я понимаю. Амфибрахий там… то, се… Я что хочу понять? Я хочу понять, за что ему зарплату плотят.
— Ну, у них зарплаты как таковой нет, — сказал я.
— А! — обрадовался Хлебоедов. — Безработный! — Но тут же опять насторожился. — Да нет, не получается! Концы с концами у вас не сходятся, товарищ консультант. Зарплаты нет, а отпуск есть! Что-то вы тут крутите. Изворачиваетесь тут что-то…
— Грррм, — произнес Лавр Федотович. — Имеется вопрос к докладчику. Профессия дела номер семьдесят два.
Комендант снова поднял папку к глазам и прочитал:
— Читатель поэзии, амфибрахист.
— Место работы в настоящее время, — сказал Лавр Федотович.
— Пребывает в краткосрочном отпуске.
Лавр Федотович, не поворачивая головы, перекатил взгляд в сторону Хлебоедова.
— Имеются еще вопросы к докладчику? — осведомился он. Хлебоедов тоскливо заерзал. Простым глазом было видно, как высокая доблесть солидарности с мнением начальства бьется в нем грудь в грудь с не менее высоким чувством гражданского долга. Наконец гражданский долг победил, хотя и с заметным для себя ущербом.
— Что я должен сказать, Лавр Федотович, — залебезил Хлебоедов. — Ведь вот что я должен сказать. Амфибрахист — это вполне понятно. Амфибрахий там, то, се… И насчет поэзии все четко… Пушкин там, Михалков, Корнейчук… А вот читатель… Нет же в номенклатуре такой профессии! И понятно, что нет. А то как это? Я, значит, стишки почитываю, а мне за это блага, мне за это отпуск… Вот что я должен уяснить.
Лавр Федотович взял бинокль и посмотрел на меня.
— Заслушаем мнение консультанта, — объявил он.
Я сказал:
— У них там масса поэтов. Все пишут стихи, и каждый поэт желает иметь своего читателя. Читатель же — существо неорганизованное, он этой простой вещи не понимает. Хорошие стихи он читает и даже заучивает наизусть, а плохие знать не желает. Создается ситуация несправедливости, ситуация неравенства, а поскольку жители там очень деликатные и стремятся, чтобы всем было хорошо, создана специальная профессия — читателя. Одни специализируются по ямбу, другие — по хорею, Константин вот наш — узкий специалист по амфибрахию и осваивает сейчас александрийский
— Это я все понимаю! — проникновенно вскричал Хлебоедов. — Ямбы там, александриты… Я одного не понимаю. За что ж ему деньги плотят? Ну, сидит он, ну, читает. Вредно, знаю. Но чтение — дело тихое, внутреннее. Как ты его проверишь, читает он или кемарит, сачок? Я помню, заведовал я отделом в инспекции по карантину и защите растений, так у меня попался один… Сидит на заседании и вроде бы слушает и даже записывает что-то в блокноте, а на деле — спит, прощелыга! Сейчас по конторам многие навострились спать с открытыми глазами. Так вот я и не понимаю: наш-то как? Может, врет? Не должно же быть такой профессии, чтобы контроль был невозможен — работает человек или, наоборот, спит?
— Это все не так просто, — сказал я. — Он не только читает. Порядок у них там такой: вот он специалист по амфибрахию. Это значит, что все стихи, написанные этим размером, пересылаются ему. Он должен все их прочесть, понять, найти в них источник высокого наслаждения, полюбить их и, естественно, обнаружить какие-нибудь недостатки. Об этих всех своих чувствах и размышлениях он обязан регулярно писать авторам и выступать на творческих вечерах этих авторов и на читательских конференциях. Это очень, очень тяжелая профессия, — заключил я. — Наш Константин — настоящий герой труда.
— Да, — сказал Хлебоедов. — Теперь я все понимаю. Полезная профессия. И система мне нравится. Хорошая система, справедливая.
— Продолжайте докладывать, товарищ Зубо, — сказал Лавр Федотович.
— Пункт девятый. Был ли за границей: был. В связи с неисправностью двигателя четыре часа находился на острове Рапа-Нуи.
Фарфуркис что-то неразборчиво пискнул, и Хлебоедов тотчас подхватил:
— Это чья же нынче территория?
— Территория Чили, — сказал я.
— Чили, Чили… — забормотал Хлебоедов, тревожно поглядывая на Лавра Федотовича. Лавр Федотович хладнокровно курил. — Ну, Чили — ладно. [60] И четыре часа только… Ладно. Что там дальше?
60
Да, в то время Чили — это было не актуально. Альенде стал президентом в 1970, а переворот Пиночета был в 1973.— В. Д.
— Протестую… — с безумной храбростью пролепетал Фарфуркис, но комендант уже читал дальше:
— Пункт десятый. Краткая сущность необычности: разумное существо из иной планетной системы, пилот космического корабля типа «летающее блюдце»… — Лавр Федотович невозмутимо курил, Хлебоедов, поглядывая на него, одобрительно кивал, и комендант стал читать дальше: — Пункт одиннадцатый: данные о ближайших родственниках. Тут большой список, — сказал он.
— Читайте, читайте, — сказал Хлебоедов.