Неизвестные Стругацкие. От «Понедельника ...» до «Обитаемого острова»: черновики, рукописи, варианты
Шрифт:
— Семьсот девяносто три лица, — предупредил комендант.
— Ты не теряйте время, — посоветовал Хлебоедов. — И не пререкайтесь. Твое дело читать, вот и читайте. И разборчиво.
Комендант вздохнул и начал:
— Родители: А, Бе, Be, Ге, Де, Е, Ё, Же, Зе…
— Ты это чего? Ты постой… — сказал Хлебоедов, от изумления утратив дар вежливости. — Ты что, в школе? Мы тебе что, дети?
— Как написано, так и читаю, — злобно сказал комендант и продолжал: — И, Й, Ке, Ле, Me, Не…
— Грррм, — произнес Лавр Федотович. — Имеется вопрос к докладчику. Отец дела номер семьдесят два. Фамилия, имя, отчество.
— Одну минутку, — вмешался я. — У Константина девяносто четыре родителя пяти различных полов, девяносто шесть собрачников четырех различных полов, двести семь детей пяти различных полов и триста девяносто шесть соутробцев пяти различных полов.
Эффект моего сообщения превзошел все ожидания. Лавр Федотович в замешательстве взял бинокль и поднес его ко рту. Хлебоедов беспрерывно облизывался. Фарфуркис бешено листал записную книжку. Я готовился к генеральному сражению, я углублял траншеи до полного профиля, минировал танкоопасные направления, оборудовал отсечные позиции. Погреба ломились от боеприпасов, артиллеристы застыли у орудий, пехоте было выдано по чарке водки. Тишина тянулась, набухала грозой, насыщалась электричеством, и моя рука уже легла на телефонную трубку — я готов был скомандовать упреждающий атомный удар, однако все это ожидание рева, грохота, лязга окончилось пшиком. Хлебоедов вдруг осклабился, наклонился к уху Лавра Федотовича и принялся что-то нашептывать ему, бегая замаслившимися глазками. Лавр Федотович опустил обслюненный бинокль, прикрылся ладонью и произнес дрогнувшим голосом:
— Продолжайте докладывать, товарищ Зубо. Комендант с готовностью отложил список родственников и продолжал:
— Пункт двенадцатый. Адрес постоянного местожительства: Галактика, Местная Система, звезда Бетельгейзе, планета Константина, государство Константиния, город Константинов, вызов четыреста пятьдесят семь дробь четырнадцать-девять. Все.
— Протестую, — сказал Фарфуркис окрепшим голосом. Лавр Федотович благосклонно взглянул на него. Опала кончалась, и Фарфуркис со слезами счастья на глазах продолжал: — Я протестую. В описании возраста допущена явная нелепость. В анкете указана дата рождения двести тринадцатый год до нашей эры. Если бы это было так, то делу номер семьдесят два было бы сейчас больше двух тысяч лет, что превышает на две тысячи лет максимальный известный науке возраст. Я требую уточнить дату и наказать виновного.
— Ему действительно две тысячи лет, — сказал я.
— Это антинаучно, — возразил Фарфуркис — Вы, товарищ консультант, напрасно воображаете, что вам позволят здесь оперировать антинаучными заявлениями. Мы здесь тоже кое-что знаем, и я говорю даже не о гигантском опыте нашего руководства, но просто о знании научной литературы. В последнем номере журнала «Здоровье»… — И он подробно рассказал содержание статьи о геронтологии в последнем номере журнала «Здоровье». Когда он кончил, Хлебоедов ревниво сказал:
— А может быть, он горец, откуда вы знаете?
— Но позвольте! — вскричал Фарфуркис—Даже среди горцев максимально возможный возраст…
— Не позволю я! — сказал Хлебоедов. — Не позволю я преуменьшать возможности наших славных горцев! Если хотите знать, максимально возможный возраст наших горцев предела не имеет! — И он победоносно поглядел на Лавра Федотовича.
— Народ, — сказал Лавр Федотович. — Народ вечен. Пришельцы приходят и уходят, а народ наш, великий народ, пребывает вовеки.
Фарфуркис и Хлебоедов задумались, прикидывая, в чью же пользу высказался председатель. Ни тому, ни другому рисковать не хотелось. Один был на гребне и не желал из-за какого-то паршивого пришельца с этого гребня ссыпаться. Другой, глубоко внизу, висел над пропастью, и ему только что была сброшена спасательная бечевка. А между тем Лавр Федотович произнес:
— У вас все, товарищ Зубо? Вопросы есть? Нет вопросов. Есть предложение вызвать дело, поименованное Константиновым Константином. Других предложений нет? Пусть дело войдет.
Комендант побледнел, закусил губу и достал из кармана перламутровую коробочку.
— Пусть дело войдет, — повторил Лавр Федотович, чуть повышая голос.
— Сейчас, сейчас, — пробормотал комендант. Ему было страшно.
— Ну чего ты стоите? — возмущенно спросил Хлебоедов. — Мне, что ли, за ним идти?
Тогда комендант решился. Он зажмурил глаза и нажал на перламутровую крышку. Раздался звук откупориваемой бутылки, и рядом с демонстрационным столом появился Константин. По-видимому, вызов захватил его во время работы: он был в комбинезоне, заляпанном флюоресцентной смазкой, передние руки его были в рабочих металлических перчатках, а задние он торопливо вытирал о спину. Все четыре глаза его еще хранили озабоченное деловое выражение. По комнате распространился сильный запах Большой Химии.
— Здравствуйте, — сказал он обрадованно, сообразив наконец, куда попал. — Наконец-то вы меня вызвали. Дело, правда, пустяковое, неловко даже вас беспокоить, но при моем безвыходном положении только и остается, что просить о помощи. Чтобы не задерживать долго вашего внимания, что мне нужно? — Он принялся загибать пальцы на правой передней руке. — Лазерную сверлильную установку — не обязательно высокой мощности. Плазменную горелку, у вас такие уже есть, я знаю. Два инкубатора на тысячу яиц каждый. Для начала мне этого хватит, но хорошо бы еще квалифицированного инженера, и чтобы разрешили работать в Китежградских мастерских…
— Так какой же это пришелец? — с изумлением и негодованием сказал Хлебоедов. — Какой он, я спрашиваю, пришелец, если я его каждый день вижу в ресторане? Вы, собственно, товарищ, кто такой и как сюда попали?
— Я — Константин из системы Бетельгейзе. — Константин смутился. — Я думал, что вы все уже знаете, меня уже опрашивали. — Он заметил меня и приветливо улыбнулся. — Ведь это вы меня опрашивали, верно?
Хлебоедов тоже обратился ко мне.
— Так что, это, по-вашему, пришелец? — язвительно спросил он.
— Конечно, — сказал я. — У него неполадки в звездолете, и он вынужден был приземлиться у нас.
— Странные какие-то дела творятся, — сказал Хлебоедов. — Пришельцы какие-то странные пошли…
— Я вот смотрю фотографию в деле, — подал голос Фарфуркис, — и вижу, что общее сходство имеется, но у товарища на фотографии две руки, а у этого неизвестного гражданина — четыре. Как это с точки зрения науки может быть объяснено?
— Константин, — сказал я. — Встаньте, пожалуйста, к этому товарищу в фас.