Неизвестные Стругацкие. От «Понедельника ...» до «Обитаемого острова»: черновики, рукописи, варианты
Шрифт:
Лавр Федотович осторожно положил диктофон и медленно поднялся. Пришелец тоже поднялся. Они стояли друг против друга, разделенные огромным столом, заваленным справочниками, футлярами микрокниг, катушками видеомагнитной записи.
— Мне нелегко сейчас говорить, — начал Лавр Федотович. — Нелегко уже потому, что обстоятельства требуют, вероятно, высокой патетики и слов не только точных, но и торжественных. Однако здесь, у нас на Земле, все патетическое в силу ряда обстоятельств претерпело за последний век решительную инфляцию. Поэтому я постараюсь быть просто точным. Вы предложили нам дружбу и сотрудничество во всех аспектах цивилизации. Это предложение беспрецедентно в человеческой истории, как беспрецедентен и сам факт появления инопланетного существа на нашей планете и как беспрецедентен наш ответ на ваше предложение. Мы отвечаем вам отказом по всем пунктам предложенного вами договора, мы отказываемся выдвинуть какой бы то ни было контрдоговор, мы категорически настаиваем на полном прекращении каких бы то ни было контактов между нашими цивилизациями и между их отдельными представителями. С другой стороны, нам не хотелось бы, чтобы такой категорический и недружелюбный по форме отказ углубил бы пропасть между нашими культурами, пропасть и без того едва преодолимую. Мы имеем заявить, что идея контакта между различными цивилизациями в Космосе признается
Хлебоедов и Фарфуркис в неподвижном напряжении, не мигая, глядели на Лавра Федотовича. Полковник получил ответ на последнюю записку, сложил все карточки в аккуратную пачку и тоже стал смотреть на Лавра Федотовича.
— Неравенство между нашими цивилизациями огромно, — продолжал Лавр Федотович. — Я не говорю о неравенстве биологическом, природа одарила вас гораздо более щедро, чем нас. Не стоит говорить и о неравенстве социальном, вы давно уже прошли ту стадию общественного развития, в которую мы едва лишь вступили. И уж конечно, я не говорю о неравенстве научно-технических возможностей, по самым скромным подсчетам вы обогнали нас на несколько веков. Я буду говорить о прямом следствии этих трех аспектов неравенства, о гигантском психологическом неравенстве, которое и явилось главной причиной неудачи наших переговоров. Нас разделяет гигантская революция в массовой психологии, к которой мы только начали готовиться и о которой вы, наверное, давно уже забыли. Психологический разрыв не позволяет нам составить правильное представление о целях вашего прибытия сюда, мы НЕ ПОНИМАЕМ, зачем ВАМ нужна дружба и сотрудничество с нами, а ведь мы только-только вышли из состояния беспрерывных войн, из мира кровопролития и насилия, из мира лжи, подлости, корыстолюбия, мы еще не отмылись от грязи этого мира, и когда мы сталкиваемся с явлениями, которые наш разум не способен вскрыть, когда в нашем распоряжении остается только наш огромный, но не освоенный еще опыт, наша психология побуждает нас строить модель явления по своему образу и подобию, грубо говоря, мы не доверяем вам, как не доверяем всё еще самим себе. Наша массовая психология базируется на эгоизме, утилитаризме и мистике. Установление и расширение контактов с вами означает для нас угрозу, немыслимое усложнение и без того сложного положения на нашей планете. Наш эгоизм, наш антропоцентризм, тысячелетиями воспитанная в нас религиями и наивными философиями уверенность в нашем изначальном превосходстве, в нашей исключительности и избранности, — все это грозит породить чудовищный психологический шок, вспышку иррациональной ненависти к вам, истерического страха перед вашими невообразимыми возможностями, ощущение огромного унижения и постыдного падения с трона царя природы в грязь. Наш утилитаризм породит у огромной части населения стремление бездумно воспользоваться материальными благами прогресса, доставшегося без усилий, даром, грозит необратимо повернуть души к тунеядству и потребительству, а, видит бог, мы сейчас отчаянно боремся с этим как следствием нашего собственного научно-технического прогресса. Что же касается нашего закоренелого мистицизма, нашей застарелой надежды на добрых богов, на добрых царей, на добрых героев, надежды на вмешательство авторитетной личности, которая придет и снимет с нас все заботы и всю ответственность, что касается этой оборотной стороны нашего эгоизма, то вы даже представить себе не можете, каков будет в этом смысле результат вашего постоянного присутствия на нашей планете. Вы сами теперь видите, что расширение контакта грозит свести к нулю то немногое, что нам с огромным трудом удалось пока сделать в области подготовки к революции в психологии. И вы должны понимать, что не в вас, не в ваших достоинствах и ваших недостатках лежит причина нашего отказа от контакта. Она лежит только в нас, в нашей неподготовленности. И мы отчетливо понимаем это и, категорически отказываясь от расширения контакта с вами сегодня, мы отнюдь не собираемся увековечивать такое положение. Поэтому мы, со своей стороны, предлагаем…
Лавр Федотович возвысил голос, и все встали.
— Мы предлагаем ровно через пятьдесят лет после вашего отлета повторить встречу полномочных представителей обеих цивилизаций на северном полюсе планеты Плутон. Мы надеемся, что к этому времени мы окажемся более подготовленными к обдуманному и благоприятному сотрудничеству наших цивилизаций.
Лавр Федотович кончил и сел, и все мы сели. Остались стоять только полковник и Пришелец.
— Присоединяясь целиком и полностью к форме и содержанию изложенного здесь председателем, — резко и сухо заговорил полковник, — я считаю своим долгом, однако, не оставлять никаких сомнений у высокой договаривающейся стороны в нашей решимости всеми средствами не допускать контакта до условленного времени. Безусловно признавая огромное техническое, а следовательно, и военное превосходство высокой договаривающейся стороны, я считаю своим долгом совершенно недвусмысленно заявить, что любая попытка насильственного навязывания контакта, в какой бы форме она ни предпринималась, будет рассматриваться с момента вашего отлета как акт агрессии и будет встречена всей мощью земного оружия. Всякий корабль, появившийся в сфере достижения наших боевых средств, будет уничтожаться без предупреждения…
— Ну товарищи, — прервал его Фарфуркис, — ну невозможно же работать. Ну куда вы опять заехали?
Полковник пожевал губами, мутно огляделся, сел и сейчас же захрапел.
— Да-да, — сказал Хлебоедов. — Надо кончать. Я тут в меньшинстве, но я — что? Я — пожалуйста. Не хотите его в милицию, не надо. А только регистрировать нам этого фокусника как сенсацию, ей-богу, ни к чему. Подумаешь, отрастил себе две руки…
— Грррм, — произнес Лавр Федотович. — Есть предложение заслушать товарища научного консультанта. Других предложений нет? Докладывайте, товарищ Привалов.
Я сказал:
— С точки зрения науки Константинов Константин Константинович безусловно является существом с иной планеты, то есть пришельцем. Однако товарищу Константинову совершенно безразлично, признает его таковым настоящая Тройка или не признает. Товарищ Константинов заинтересован только в одном: в оказании ему известной научной и технической помощи. Поэтому, не настаивая на формальном признании его необъясненным явлением, я ходатайствую перед Тройкой и лично перед Лавром Федотовичем о составлении соответствующего отношения в соответствующие организации. Проект такого отношения я готов представить
Пока я говорил, Хлебоедов все время нашептывал что-то на ухо Лавру Федотовичу. Когда я кончил, Лавр Федотович сказал «грррм» и произнес небольшую речь, из которой следовало, что народу не нужны необъяснимые явления, которые могли бы представить, но по тем или иным причинам не представляющие документации, удостоверяющие их право на необъяснимость. С другой стороны, народ давно требует беспощадного выкорчевывания бюрократизма, бумажной волокиты во всех инстанциях. На основании этого тезиса Лавр Федотович выражал мнение Тройки, что рассмотрение дела семьдесят два надлежит перенести на декабрь месяц текущего года, с тем чтобы дать возможность товарищу Константинову К. К. отбыть по месту постоянного жительства и успеть вернуться оттуда с надлежаще оформленными документами. Что же касается оказания товарищу Константинову К. К. материальной помощи, то комиссия имеет право оказывать таковую или ходатайствовать об оказании таковой лишь в тех случаях, когда проситель представляет собою признанное ею, комиссией, необъясненное явление. А поскольку товарищ Константинов К. К. таковым явлением еще не признан, то и вопрос о предоставлении ему помощи откладывается до декабря, а точнее — до момента признания.
Я открыл рот, чтобы возразить, но Константинов, которого давно уже распирало, демонстративно и очень по-нашему плюнул и исчез.
— Это выпад! — радостно закричал Хлебоедов. — Видали, как он харкнул? Весь пол заплевал!
— Возмутительно, — согласился Фарфуркис — Я квалифицирую это как оскорбление.
— Я же говорил — жулик! — сказал Хлебоедов. — Надо связаться с милицией, пусть его посадят на пятнадцать суток, пусть он улицы пометет в четыре руки…
— Нет, товарищ Хлебоедов, — возразил Фарфуркис, — здесь уже не милицией пахнет, вы недооцениваете, это плевок в лицо общественности и администрации, это дело подсудное!
Лавр Федотович безмолвствовал, но его короткие веснушчатые пальцы возбужденно бегали по столу — то ли он искал какую-то особенную кнопку, то ли телефон. Запахло политической уголовщиной. Пора было вмешаться.
Я прокашлялся и попросил внимания. Внимание было мне неохотно даровано, потому что глаза уже возбужденно сверкали, загривки ощетинились, клыки готовы были рвать, а когти — драть. Я заявил, что мне странны все вышеизложенные заявления и обвинения. Я напомнил комиссии, что она должна занимать галактоцентрические, а отнюдь не антропоцентрические позиции. Я указал, что обычаи и способы выражения чувств у инопланетных существ могут и должны существенно отличаться от человеческих. Я обратился к изжеванной аналогии с обычаями различных племен и народов нашей планеты. Я выразил уверенность, что товарища Фарфуркиса не удовлетворило бы потирание носами в качестве приветствия, принятого между некоторыми народами Севера, но что товарищ Фарфуркис вряд ли воспринял бы все-таки это потирание как унижение его положения члена комиссии. Что касается товарища Константинова, то обычай сплевывать на землю образующийся в ротовой полости избыток жидкости определенного химического состава, означающий у некоторых народов Земли неудовольствие, раздражение или стремление оскорбить собеседника, может и должен у инопланетного существа выражать нечто совершенно иное, в том числе и благодарность за внимание. Плевок товарища Константинова мог представлять и чисто нейтральную акцию, связанную со спецификой физиологического функционирования его организма… («Чего там функция! — заорал Хлебоедов. — Заплевал весь пол, как бандит, и смылся!») Наконец, нельзя упускать из виду возможность интерпретировать упомянутое физиологическое отправление товарища Константинова как действие, связанное с его способом молниеносного передвижения в пространстве. Я разливался соловьем и с облегчением наблюдал, как пальцы Лавра Федотовича двигались все медленнее и медленнее и наконец покойно улеглись на бюваре. Хлебоедов продолжал еще угрожающе рявкать, но чуткий Фарфуркис быстро уловил изменение ситуации и перенес острие удара в совершенно неожиданную сторону. Он вдруг обрушился на коменданта, который до сих пор, считая себя в безопасности, с интересом наблюдал развитие инцидента, в тайниках души надеясь, видимо, что проклятого пришельца либо вышлют в двадцать четыре часа, либо отдадут под суд, но уж во всяком случае снимут у него с отчетности.
— Я давно уже обратил внимание на то, — загремел Фарфуркис, — что воспитательная работа в колонии необъясненных явлений поставлена безобразно. Политико-просветительные лекции почти не проводятся, доска наглядной агитации отражает вчерашний день. Вечерний университет культуры практически не функционирует. Все культурные мероприятия в колонии сводятся к танцулькам, к демонстрации заграничных фильмов, к пошлым эстрадным представлениям. Лозунговое хозяйство запущено. Колонисты предоставлены сами себе, многие из них морально опустошены, почти никто не разбирается в международном положении, а целый ряд колонистов даже не понимает, где они находятся. В результате аморальные поступки, хулиганство и поток жалоб от трудящихся. Позавчера птеродактиль Кузьма, покинув территорию колонии и находясь, несомненно, в пьяном виде, летал над клубом рабочей молодежи и скусывал электрические лампочки, окаймляющие транспарант с надписью «Добро пожаловать». Николай Долгоносиков, именующий себя телепатом и спиритом, обманным путем проник в женское общежитие педагогического техникума и производил там беседы и действия, которые были квалифицированы администрацией как религиозная пропаганда. И вот сегодня мы сталкиваемся с еще одним печальным следствием преступно-халатного отношения товарища Зубо, коменданта колонии, к вопросам воспитания и пропаганды. Чем бы ни было на самом деле сплевывание товарищем Константиновым избытка жидкости из ротовой полости, оно свидетельствует о недостатке понимания товарищем Константиновым, где он находится и как обязан себя вести, а это, в свою очередь, есть просчет товарища Зубо, который не разъяснил колонистам смысл пословицы народной «В чужой монастырь со своим уставом не суйся». И я считаю, что мы обязаны поставить на вид товарищу Зубо, строго предупредить и обязать его повысить уровень воспитательной работы во вверенной ему колонии!
Фарфуркис кончил, и за коменданта принялся Хлебоедов. Речь его была несвязна, но была полна смутных намеков и угроз такого чудовищного смысла, что комендант совсем ослабел и открыто глотал пилюли, пока Хлебоедов орал: «Я тебя поплююсь!.. Ты понимаете что или совсем ошалел?..» «Грррм», — сказал наконец Лавр Федотович и пошел ставить каменные точки над разными буквами. Комендант получил «на вид» за недостойное поведение в присутствии комиссии, выразившееся в плевании на пол товарищем Константиновым, и за утрату административного обоняния. Товарищ Константинов К. К. получил предупреждение в дело за хождение по потолку в обуви. Фарфуркис получил устное замечание за систематическое превышение регламента при выступлениях, а Хлебоедов — за нарушение административной этики, выразившееся в попытке облыжно оболгать товарища Константинова К. К. Мне был объявлен устный выговор за появление в строю в небритом виде.