Неизвестные Стругацкие. От «Понедельника ...» до «Обитаемого острова»: черновики, рукописи, варианты
Шрифт:
Я кивнул и нарисовал еще один профиль, совсем уже сверхчеловеческий.
— Вы напились? — осведомился Лавр Федотович, разглядывая несчастного коменданта в бинокль. — Тогда продолжайте докладывать.
— Был [45] ли за границей, — нетвердым голосом прочел комендант. — Не был. Краткая сущность необычности, в скобках — новизны: эвристическая машина, то есть электронно-механическое устройство для решения инженерных, научных, социологических и иных проблем. Ближайшие родственники: сирота, братьев и сестер нет.
45
Перед «Был» позже вставлено: «Профессия и место работы в настоящее время: изобретатель-пенсионер». — С. Б.
— Позвольте, — сказал Фарфуркис — А отец, а мать?
— Сирота, — проникновенно пояснил комендант.
— И всегда был сирота? Смешно. Я протестую.
— Он в детдоме [46] воспитывался, — сказал комендант.
— Откуда это следует?
— Ну, он мне рассказывал.
— Прошу занести в протокол, — торжественно сказал Фарфуркис — Комендант оперирует недокументированными данными.
Я изобразил еще один профиль.
— Адрес постоянного местожительства, — прочитал комендант. — Новосибирск, улица Щукинская, 23, квартира 88. Все.
46
Позже «в детдоме» исправлено на «в приюте». — С. Б.
— Все? — переспросил Лавр Федотович.
— Все ли? — саркастически осведомился Фарфуркис.
— Все, — решительно сказал комендант и вытер со лба пот.
— Какие будут предложения? — спросил Лавр Федотович, приспустив тяжелые веки.
— Па-а машинам! — ожил вдруг полковник, не просыпаясь. — Пики перёд себя! Заводи! Рысью… арш-а-а-арш!
Мне все это очень понравилось, и я занес слова полковника в протокол но больше никто на него внимания не обратил.
— Я бы предложил впустить, — сказал Хлебоедов, — А вдруг это Пашка?
— Других предложений нет? — спросил Лавр Федотович. Он пошарил на столе, ища кнопку, не нашел и сказал коменданту: — Пусть войдет, товарищ Зубо.
Комендант опрометью кинулся к двери, высунулся и вернулся, пятясь, на свое место. Следом за ним, перекосившись набок под тяжестью огромного черного футляра, вкатился небольшой старичок в толстовке и в военных галифе с оранжевым кантом. По дороге к столу он несколько раз пытался прекратить движение и с достоинством поклониться, но футляр, обладавший, по-видимому, чудовищной инерцией, неумолимо нес его вперед, и, может быть, не обошлось бы без жертв, если бы я не подхватил старичка в полуметре от затрепетавшего уже Фарфуркиса. Я сразу узнал этого старичка — он уже бывал в нашем институте, и во многих других институтах он тоже бывал, а один раз я видел его в приемной заместителя министра тяжелого машиностроения, терпеливого, чистенького и пылающего энтузиазмом. Старичок был неплохой, безвредный, и, в конце концов, не всем же совершать великие открытия. Я забрал у него тяжеленный футляр и водрузил его на демонстрационный столик. Освобожденный наконец старичок поклонился и сказал дребезжащим голосом:
— Мое почтение. Машкин Эдельвейс Захарович, изобретатель.
— Не он, — сказал Хлебоедов вполголоса. — Надо полагать, совсем другой Бабкин.
— Да-да, — согласился старичок, улыбаясь. — Принес вот на суд общественности. Готов демонстрировать, ежели будет на то ваше желание.
Внимательно разглядывавший его Лавр Федотович отложил бинокль и медленно наклонил голову. Старичок засуетился. Он снял с футляра крышку, под которой оказалась старинная громоздкая пишущая машинка, вынул из кармана моток провода, воткнул один конец куда-то в недра машинки, огляделся в поисках розетки и, обнаружив, размотал провод и воткнул вилку.
— Вот, изволите видеть, так называемая эвристическая машина, — сказал старичок. — Точный электронно-механический прибор, служащий для ответов на любые вопросы, в том числе научные и хозяйственные. Как она у меня работает? Не имея достаточных средств и будучи отфутболиваем различными бюрократическими организациями, она у меня не полностью пока автоматизирована. Вопросы задаются устно, и я их печатаю и ввожу таким образом к ней внутрь, довожу, так сказать, до ее сведения. Ответы ее, опять же в силу неполной автоматизации, печатаю тоже я. В некотором роде посредник, хе-хе. Так что, если угодно, пожалуйста.
Он встал за машинку и шикарным жестом щелкнул тумблером. Внутри машины загорелась неоновая лампочка.
— Прошу вас, — сказал старичок.
— А что это там за лампа? — подозрительно спросил Фарфуркис.
Старичок ударил по клавишам, потом быстро вырвал из машинки листок бумаги и рысцой поднес его Фарфуркису. Фарфуркис прочитал вслух:
— Вопрос: что у нея… гм… у нея внутре за лэпэчэ… Лэпэ-чэ… Кэпэдэ, наверное? Что это за лэпэчэ?
— Лампочка, значит, — хихикнул старичок, потирая руки. — Кодируем помаленьку. — Он вырвал у Фарфуркиса листок и побежал обратно к своей машине. — Это, значит, был вопрос, — произнес он, загоняя листок под валик. — А сейчас посмотрим, что она ответит.
Члены комиссии, за исключением полковника, с интересом следили за его действиями. Старичок бодро простучал по клавишам и снова выдернул листок.
— Вот, извольте, ответ.
Фарфуркис прочитал:
— У мене внутре… гм… не… неонка. Гм. Что это такое — неонка?
— Одну минуточку! — сказал старик, выхватил у него листок и снова побежал к машинке.
Дело пошло. Машина дала безграмотное объяснение, что такое неонка, затем она Ответила Фарфуркису, что пишет «внутре» согласно правил грамматики, а затем…
Фарфуркис: Какой такой грамматики?
Машина: А нашей русской грамматики.
Хлебоедов: Известен ли вам Бабкин Эдуард Петрович?
Машина: Никак нет.
Лавр Федотович: Грррм… Какие будут предложения?
Машина: Признать мене за научный факт.
Старичок бегал и печатал с неимоверной быстротой. Комендант восторженно подпрыгивал на стуле и показывал мне большой палец.
Хлебоедов (раздраженно): Я в таких условиях работать не могу. Ну что он взад-вперед мотается?
Машина: Ввиду стремления.
Хлебоедов: Да уберите вы от меня ваш листок! Я вас ни про чего не спрашиваю, вы можете это понять?
Машина: Так точно, могу.
До всех наконец дошло, что если они хотят кончить когда-нибудь сегодняшнее заседание, надо воздержаться от вопросов, в том числе и от риторических. Наступила тишина. Старичок, который основательно умаялся, присел на краешек кресла и, часто дыша полуоткрытым ртом, вытирался платочком.