Неизвестный Харламов
Шрифт:
Всю ночь шла посадка-погрузка на пароход «Крым». Огромный. Белоснежный. Я таких и не видывал. А там как было: ступил на палубу – и ты уже за границей! Целый пароход испанцев был. Я попросил позвать жену, а детей велел не будить. Бегоня вышла ко мне, спустилась по трапу. Обнялись. Поцеловались трижды. По русскому обычаю. Какие-то слова.
Ну я тут под это дело и обращаюсь к пограничникам: вот, дескать, детишкам учебники хочу передать – дозволяете? А они: да пожалуйста, батя. Я их в авоську положил и передал супруге.
На причале нас трое было перед тем, как пароход отчаливать стал: еще русский и испанец Хосе. Через веревочку – канат там был
На душе было у меня как-то путано, не верилось, что расстаемся навсегда. Не хотелось мне в это верить.
Корабль исчез в морской дымке. Я постоял-постоял и поплелся в город. На выходе из порта разговорился с незнакомым пожилым испанцем, жителем Одессы: «Я тут уж который день провожаю пароходы. Как на работу в порт хожу».
Еще помню, провожал я позже Гомеса – футболиста московского «Торпедо».
А тогда покатил я на поезде обратно в Москву. Вагоны были почему-то пустыми. Проводники даже предложили нам сдать билеты, а взамен мы договорились на бартер: мы им немного денежек – они нам немного водочки.
За окном мелькали наши просторы. Не представлял себе, что больше не увижу самых близких мне людей. Но как-то готовился и к худшему. Сестра. Жили мы в Бильбао – главном городе испанских басков. Приехали в сентябре. А всего пробыли там восемь месяцев.
Языкового барьера у нас с братом вообще не было. Мы же с детства жили в общежитии испанцев, а потом в большой коммуналке, где среди соседей тоже были испанцы: с русского мигом переходили на испанский, а затем так же легко в обратную сторону. Но в целом у Валеры разговорный был получше, чем у меня. Щебетал только так!
Поселились, ясное дело, у дедушки с бабушкой – у маминых родителей.
Очень даже обеспеченными людьми они были. И наследство кое-какое им досталось, и сам дед работал, и на него работали. Какой-то бизнес имел, что-то с электричеством связанное.
Жили мы не в квартире – в хоромах барских! После московской-то коммуналки это означало, считай, попасть в графский замок… Хотя и в той нашей огромной комнате с видом на автодорожный институт нам с братом вольготно жилось.
Там, в Бильбао, на первых этажах зданий располагались магазинчики, бары, гаражи, склады. А люди жили выше. Наша квартира была на втором этаже с выходом в патио – внутренний тенистый дворик. Всего было семь комнат. Больше, чем вся наша коммуналка в Москве! Мы с братом в первые дни с широко открытыми глазами перемещались по дедовским владениям, но к хорошему, как известно, быстро привыкаешь. Одна комната – специально для хранения продуктов: овощи и фрукты в красивых плетеных корзинах, на деревянной перекладине на крючьях висят аппетитные окорока – бабушка заходит туда и срезает нам с Валерой огромные тонкие ломти для бутербродов, фирменное изделие испанской гастрономии – хамон называется. В той же кладовой были корма для собак – дедушка же на охоту ходил и держал двух красавцев-сеттеров. Мама – в одной комнате, Валера – в другой, я – в третьей, спальня маминых родителей, столовая, кухня.
Осень 1957 года. Бильбао (Испания). Бегоня Харламова с детьми и своими родителями
Мамина икона, которая всегда стояла у изголовья кровати
Праздник в Испании
Адаптировались мы в школе легко. Но я легче, чем брат. Там как заведено было: зашел в здание, классы для девочек налево, для мальчиков направо, а двор для прогулок – общий; пришел в школу – надо помолиться, на большой перемене – тоже изволь молиться, после занятий – снова молиться. Ну а что поделать, католическая же страна.
Валера ходил во второй класс. Успеваемость нормальная была, а вот молиться ни в какую не желал. Да и не знал толком, как там что принято по католическому обряду. Всем только мешал. Ну, его классный руководитель раз огрел линейкой по рукам, другой, третий. В Испании это считалось в порядке вещей, дозволялось так наказывать школьников за непослушание. А Валерка-то ничего дома не рассказывал, терпел и терпел, но как-то за ужином мама заметила следы на руках от этой линейки. Назавтра, еле сдерживая праведный гнев, помчалась в школу. Разобралась скоренько. Больше Валеру Харламова из Советского Союза не трогали и молиться не заставляли.
Отдыхали мы в Бильбао просто замечательно! То с мамой куда-нибудь выбирались – живописные окрестности, холмистый рельеф, да и по самому городу, уютному и чистенькому, приятно было прогуляться, то сами находили себе развлечения. Брат в футбол гонял до одури, друг его закадычный спустя годы дорос до основного вратаря «Атлетика» из Бильбао! А я все прыгала через скакалку. Там-то все иначе – обязательно… поют при этом. Вместе с Валеркой на роликовых коньках учились кататься, в диковинку же было, ведь в Союзе о них и слыхом не слыхивали, появились они, кажется, только в горбачевскую перестройку. Еще любили мы гулять в районе заброшенных шахт: заросли ежевики, помню, там были; полудикая природа. Вольницей для нас, москвичей, это было.
Приведу полные имена наших с Валерой дедушки и бабушки по материнской линии, а также нашей мамы.
Отец мамы – Бенито Орибе Бараона.
Мать мамы – Антония Абад Арранс.
Дочь – Бегоня Хермана Орибе Абад Бараона Арранс.
Орибе – первая фамилия отца, Абад – первая фамилия мамы.
Бараона – вторая фамилия отца, Арранс – вторая фамилия мамы.
Мария Бегоня – церковное имя нашей мамы, Хермана – ее гражданское имя. Маминых родителей, у которых мы жили в Бильбао, звали Бенито (дед) и Антония (бабушка). Наша мама была у них единственной дочерью.
У мамы нашей были еще два брата и одна сестра: все двоюродные по документам, по кровному родству, но жили вместе одной семьей и считались просто братьями и сестрами – так принято в Испании, когда под одной крышей живут.
Валера с мамой в парке аттракционов на Арчанде – самой высокой горе в Бильбао. Это самое теплое место в окрестностях города
С мамиными друзьями