Неизвестный Харламов
Шрифт:
Ночь перед отъездом из Бильбао. Мы с братом потом многие годы ее вспоминали. Бабушка с дедом не хотели нас отпускать. Очень. И что удумали – выкрасть нас с Валеркой и под покровом ночи увезти в горы, в отдаленную деревушку! Мой братик услышал через стенку их беседу между собой и мигом доложил матери. Она завела нас в свою комнату. Мы спали одетыми на одной кровати с ней, чтобы в случае чего выбежать на улицу и кричать о том, что нас разъединяют.
Возвращались мы долго. Ехали на поездах. Сначала отправились во Францию. Из-за того, что в те годы в Испании не было советского посольства. В Париже месяц жили у маминой тетушки. Ничего в
Мы с Валерой жили ожиданием встречи с Москвой. Помню только, как медленно и нестерпимо тягуче поезд катит вдоль перрона Киевского вокзала.
Мы с братом визжали от радости, завидев в окошко отца, – выбежали к нему, он стиснул в объятиях сына, опустил его на землю и, глядя мимо меня, спросил: «А где ж Таня-то?!» Не узнал меня. Ладно, повзрослела – уезжала с челочкой, а вернулась – и все на пробор. У меня ведь еще и лицо все разбитое было: когда Чехословакию проехали, на советской пограничной станции Чоп двое суток торчали – всякие проверки и проволочки, на другой поезд пересаживались, потому что ширина железнодорожного пути различалась в Союзе и в Европе. Мы с другими детишками пошли к огромному забору играть во что-то, Валерка еще попросил: «Вы только сестру мою Таньку не сальте, а то упадет обязательно!» Как в воду глядел. Ну, я с того забора высоченного и сиганула, навзничь упала. Валерка принялся меня щекотать, а я не реагирую. Мать прибежала, у нее истерика началась, конечно.
Отец. Я как телеграмму из Чопа получил – поезд такой-то, вагон такой-то, – прямиком на завод побежал отгул брать. Ясное дело, мои мать с отцом прознали о таком событии. А было это под Пасху, точно помню, что под Пасху.
Отец-то мой отродясь на такси не катался, а тут аж ЗИМ заказал! Как-никак, внук с внучкой на родину возвращаются, они ведь тоже не ведали, доведется свидеться с ними когда-нибудь али нет. Ну, дед Валеркин, правда, так разволновался, что перепутал и прикатил сначала на Курский вокзал. Но с запасом прикатил и потому успел вовремя на Киевский.
Я по перрону шел – ноги меня то сами несут, а то подкашиваются. Волновался жуть как. Встретились. Они как из вагона-то вышли, меня счастье переполнило. Обнялись. Поцеловались.
Домой на Ленинградский проспект на ЗИМе подруливаем. Поднимаемся к себе. Батюшки-светы – а стол-то наш огромный накрыт скатертью-самобранкой! Оказалось, что матушка моя все, что состряпала к Пасхе, сюда и притащила. Ключи же у нее от нашей комнаты были, само собой. Я еще, помню, сбегал в ближайший магазин и купил маленькие такие бутылочки шампанского. Для женщин, сами понимаете.
Хворый
Отец. Это он в Красной Пахре. Под Москвой. Красивое очень место. Но нам тогда не до красот было. Сын тяжело болел. Лежал в больнице. А когда выписался, его направили в санаторий – специальный, для детей-сердечников.
Сестра. Валерка очень часто болел ангиной. Одна за одной, одна за одной. И вот был один такой случай. Только переболев очередной раз ангиной, пошел в ванную мыться. Это в коммуналке нашей было. Хотел свет включить правой рукой, а она как плеть повисла. Брат упал. Хорошо еще, дома все были, мама тоже была. Его сразу подхватили и уложили в кровать. Вызвали скорую.
Отец. И до этого случая Валерик очень часто хворал. Диспепсия, скарлатина – ну все к нему,
Сестра. Мама то и дело сидела с ним дома, брала больничный лист. С его-то болезнями и выхода другого не оставалось. Ее даже уволили с работы. Но мама не отступила и не сдалась, подала в суд, там разобрались и распорядились восстановить ее на работе. Вернулась на завод.
Отец. С рождения до года у сына диспепсия была – неусвоение пищи. Мы с женой попеременно в больницу к нему ходили. Дежурили там круглые сутки. И на полпути встречались, переговаривались, как там что у ребенка. А все хуже и хуже было.
Сестра. Но однажды мама наша так идет понуро и плачет. Худенькая, черненькая, красивая. И беременная мною уже была. А навстречу ей старушка незнакомая:
– Дочка, что плачешь-то? Стряслось что?
– У меня сынок болеет. Не ест ничего. Совсем, говорят, плохой. Не жилец. Левую ногу парализовало.
– Не бойся, доченька. Все сделаю. Завтра придешь к нему – и он пойдет на поправку.
Отец. Я с утра пораньше пошел в больницу. А там окна выходили на улицу, на первом этаже были – хорошо все видно; все детишки стриженые и в отдельных боксах. Вчера, позавчера вялый такой был, а тут узнал меня сразу и оживился. Вот те на! Ну я встречаю Бегоню, а она, обалдев от радости, говорит и вроде как не верит сама: «Хороший сегодня Валерик».
Сестра. Вот что за чудо эта старушка сотворила?!
Отец. Дизентерией Валерик болел. Мы с ним в Морозовскую больницу сунулись – не принимают нас.
Сестра. Грудничок же был. Жуть. Что родителям выпало… Как ребенок мучился…
Летом 1961-го – в детском санатории для сердечников в подмосковной Красной Пахре
Харламов и Харламов
Осень 1961-го. Валере Харламову рекомендованы прогулки в ближайшем парке
Отец. Нас нигде не приняли. В 11 месяцев он пошел. А летом все ж таки уложили его в больницу.
Сестра. Однажды родители пришли его навестить. Заходят в палату, видят картину – ребенок в кювезе лежит. Врачи уже говорили: «Надежды мало».
Отец. После того случая, когда он в ванной упал, парализовало у Валерика правую руку и левую ногу. «Детский паралич» – диагноз врачи поставили. И объяснили, что это все – последствия многочисленных ангин. Врачи предупредили: «Следите, чтобы не простужался. Аккуратней с мороженым. Ноги в тепле держать. Горло шарфом укрывать. Чтоб не на ветру был».