Неизвестный Мао

Чжан Юн

Наконец с наступлением осени, а именно 28 сентября, Мао послал необычайно вкрадчивую телеграмму, в которой обращался к Сталину «хозяин» и просил предоставить ему возможность «лично доложить… главному хозяину, поскольку это «необходимо». Искренне надеюсь, что они [Советская партия и Сталин] дадут нам указания».

Сталину удалось продемонстрировать, кто истинный хозяин положения. Теперь Мао лебезил перед ним. Продемонстрировав превосходство, 17 октября 1948 года Сталин дал сдержанный, но обнадеживающий ответ, наметив визит Мао в «конце ноября». Мао, наученный горьким опытом, попросил короткую отсрочку. Сталин завершил первый этап наказания Мао за честолюбивые замыслы вне границ Китая.

В

этом вопросе Мао дрогнул первым, но он не сдавал своих позиций, когда в противостоянии со Сталиным затрагивались его фундаментальные интересы. На последнем этапе гражданской войны, перед бегством Чан Кайши на Тайвань, 9 января 1949 года, Нанкин потребовал прекращения огня и подписания мира. Сталин приказал Мао ответить, что КПК «стоит за непосредственные переговоры». Мао пришел в ярость («говорил более резко», как доложил Орлов Сталину). Сталин на следующий день послал еще одну телеграмму, пытаясь — что совсем не свойственно ему — объясниться, и заявил, что его предложение было чисто тактическим, нацеленным на то, чтобы показать: именно националисты несут ответственность за продолжение войны, «наш проект Вашего ответа… рассчитан на срыв мирных переговоров».

Сам Мао считал, что националистам нельзя давать ни дня передышки даже ради приличий. Он ответил Сталину, что желает «безусловной капитуляции нанкинского правительства… Нам не потребуется предпринимать еще раз обходных политических маневров».

Впервые Мао дал указание Сталину, продиктовав Хозяину, как ответить националистам, потребовавшим участия русских в переговорах в качестве посредников: «Мы считаем, следовало бы ответить следующим образом». Здесь Мао как бы взял верх над Сталиным, что не прошло незамеченным в Кремле. Один из высокопоставленных советников Сталина по Китаю подтвердил нам: окружение Сталина стало свидетелем того, что Мао недвусмысленно отчитал Хозяина.

Сталин не замедлил нанести ответный удар. 14 января он резко отчитал Мао, объяснив, что уклонение от переговоров произведет плохое впечатление и породит угрозу иностранной интервенции. Хотя Мао в интервенцию не верил, он все же нашел способ и свой курс сохранить, и Сталину угодить: опубликовал список условий мирных переговоров, равный требованиям безоговорочной капитуляции. А затем он ловко процитировал Сталину его же собственные слова о сложившейся ситуации: «В основном курсе (срыв мирных переговоров с Гоминьданом, продолжение революционной войны до конца) мы с Вами совершенно едины». На следующий день Сталин сдался: «Между нами установилось единство взглядов… Значит, вопрос надо считать исчерпанным».

Похоже, Мао Цзэдуну удалось произвести впечатление на Сталина. За год до этого случая Сталин сказал югославскому и болгарскому лидерам, что Мао нарушает субординацию, но удачлив. Мао отвоевывал свои позиции яростно и эффективно. Когда 14 января (1949 г.) Сталин «настаивал» на том, чтобы Мао снова отложил поездку в Москву, «так как ваше пребывание в Китае очень необходимо», похоже, он искренне в это верил. Вместо вновь отложенного визита Сталин предложил (немедленно) послать на встречу с Мао «ответственного» члена Политбюро.

Сначала очередная отсрочка разгневала Мао. Его секретарь помнит, как он бросил телеграмму на стол со словами: «Ну и пусть!» Однако, поразмыслив, Мао понял, что Сталин действительно высоко его ценит, и 17 января ответил, что «мы очень приветствуем» посланника. Сталин раньше никогда не отправлял членов Политбюро в военную зону навестить коммунистическую партию, вовлеченную в гражданскую войну с правительством, поддерживавшим с Москвой дипломатические отношения.

Посланником Сталина стал его давний доверенный человек, Анастас Микоян. 30 января 1949 года он прибыл в штаб-квартиру Мао в Сибайпо с двумя специалистами по обезвреживанию бомб замедленного действия и подслушивающей аппаратуре. Как доложил Микоян, Мао был чрезвычайно доволен и благодарил товарища Сталина за заботу. С Микояном приехал и бывший министр путей сообщения Иван Ковалев, прежде занимавшийся ремонтом железных дорог в Маньчжурии, а ныне личный связной Сталина с Мао.

На следующий день после приезда Микояна правительство Гоминьдана переехало из Нанкина в Кантон. Из всего дипломатического корпуса его сопровождал лишь советский посол Рощин. Демонстрируя свое самомнение и уязвленное самолюбие, Мао не встретился с Микояном ни 1, ни 2 февраля 1949 года, а за объяснениями отправил Чжоу Эньлая. Отзываясь о произошедшем как о чем-то «вполне естественном», Микоян сказал, что это «не нанесет ущерб нашему общему делу, а, наоборот, облегчит его» [100] . Мао не успокоился, и Сталин это знал. Вскоре Сталин попытался объяснить человеку номер два в окружении Мао, Лю Шаоци, что подобный шаг был предпринят в целях сбора информации. Объяснения Мао не удовлетворили, и он излил свое неудовольствие на Рощина, когда Сталин назначил того первым советским послом при правительстве Мао. Во время первого официального обеда, который Рощин дал китайскому Политбюро, Мао за весь вечер не вымолвил ни слова, выказывая, по словам одного из советских дипломатов, «насмешливо-равнодушное отношение».

100

У двуличного Сталина Мао научился поддерживать теплые, даже дружеские отношения с правительством, которое втайне собирался свергнуть. Когда Мао пришел к власти, он подражал Сталину в ведении международной политики.

На время визита Микояна Мао обуздал свой гнев и, к удивлению посланника, не выражал недовольства по поводу договора 1945 года, подписанного Чан Кайши и предоставившего СССР экстерриториальные концессии; он даже зашел столь далеко, что назвал договор «патриотическим». Мао хотел добиться от Сталина многого. Его список начинался с просьбы займа в 300 миллионов американских долларов — исключительно для военных нужд — и продолжался длинным перечнем вооружений, включая тяжелые танки и зенитные орудия. Кроме того, ему нужны были военные советники для реорганизации армии. Еще более важной представлялась долговременная помощь в строительстве заводов для производства собственных самолетов, танков и другого тяжелого вооружения. Помощь Сталина была необходима Мао для того, чтобы превратить Китай в мощную военную державу.

Сталин недавно исключил югославского лидера Тито из коммунистического лагеря. Тито оказался слишком независимым и стремился к созданию собственной сферы влияния. В более раннем послании Сталину Мао ссылался на опыт Тито и, по-видимому, собирался использовать как возможную модель развития не только СССР, но и Югославию, за что и получил должный отпор. Теперь же Мао верно оценил ситуацию и одобрил критику, с коей Сталин обрушился на югославский национализм. Таким образом Мао пытался уверить Сталина в том, что ни в коем случае не станет новым Тито.

Мао не преминул также в разговоре с Микояном заявить, что считает себя подчиненным Сталина. Произнося тост за здоровье Сталина, Мао подчеркнул, что Сталин учитель китайского народа и народов всего мира. Микоян доложил Сталину: «Мао Цзэдун упорствовал, заявлял, что ждет указаний и руководства от нашего ЦК, так как у него еще мало опыта, нарочито принижал свою роль, свое значение, как руководителя и как теоретика партии, говорил, что он только ученик Сталина, что не придает значения своим теоретическим работам, так как ничего нового в марксизм он не внес и проч.». Проницательный Микоян не принял уверения Мао за чистую монету. Как сказал он Сталину: «Это, я думаю, восточная манера проявления скромности, но это не соответствует тому, что на деле Мао Цзэдун собой представляет и что он о себе думает».