Неизвестный Мао
Шрифт:
Практически сразу же, устроившись на бандитских землях, Мао приобрел себе и жену — третью по счету. На тот момент, когда она познакомилась с Мао, Гуйюань только что исполнилось восемнадцать лет. Это была симпатичная молодая женщина, большеглазая, с высокими скулами, миндалевидным лицом и гибкой фигуркой. Она родилась в богатом уезде Юнсинь, и родители, владельцы чайной, назвали ее Гуйюань (гуй — османтус, юань — круглый), потому что она родилась осенним вечером, когда круглая луна сияла над цветущим османтусом. Она ходила в миссионерскую школу, которую держали две дамы из Финляндии, но попытки воспитать из нее леди не вызывали у девушки восторга. Ее беспокойному темпераменту никак не подходил традиционно предписанный женщине замкнутый уклад жизни — ее манил широкий мир, мир наслаждений
Год спустя, после разрыва с Чан Кайши коммунисты и активисты вынуждены были скрываться. В их числе были родители и младшая сестра Гуйюань, успевшие тоже вступить в партию. Старший брат девушки, тоже коммунист, попал в тюрьму вместе с многими другими, но благодаря дружбе с бандитом Юанем ему устроили побег. Гуйюань, как и брат, бежала вместе с разбойниками и вскоре тесно подружилась с женой Юаня. Цзо, второй бандитский вожак, у которого на тот момент было уже три жены, подарил ей маузер.
Когда появился Мао, Юань приставил девушку к нему в качестве переводчика. Мао не знал местного диалекта и так никогда его и не выучил. Так что, как и в последующих своих путешествиях, с местным населением он общался через переводчика.
Мао сразу же принялся ухаживать за девушкой, и к началу 1928 года они «поженились» — безо всяких формальных церемоний, если не считать пиршества, устроенного женой Юаня. Прошло всего четыре месяца с того момента, как в августе 1927 года Мао бросил Кайхуэй, мать троих его сыновей. За весь этот период он написал ей всего одно письмо, упомянув, что у него болит нога. После новой женитьбы он и думать забыл о предыдущей семье.
В отличие от безумно любившей Мао Кайхуэй Гуйюань шла за него замуж с неохотой. У красивой женщины среди множества мужчин было достаточно поклонников, и тридцатичетырехлетнего Мао она считала «староватым» и «недостойным» ее, как поведала по секрету подруге. В частности, ухаживал за ней и младший брат Мао, Цзэтань, проворный красавец. «У моего брата уже есть жена, — говорил он. — Будь лучше со мной». Однако она все же выбрала старшего Мао, поскольку, по позднейшему собственному признанию, «нуждалась в политической защите в таком окружении».
В обществе, состоящем из множества сексуально неудовлетворенных мужчин и крайне небольшого количества женщин, отношения Мао с Гуйюань сразу же вызвали массу слухов. Мао соблюдал осторожность и избегал появления на публике в обществе Гуйюань. Когда они вдвоем проходили мимо дома, где разместили раненых солдат, он просил Гуйюань идти поодаль.
К концу первого года их совместной жизни Гуйюань решила расстаться с Мао. Она призналась одной из подруг, что женитьба на Мао оказалась ошибкой и «большой жертвой» с ее стороны. Когда в январе 1929 года Мао решил покинуть бандитские земли, она безуспешно попыталась остаться. Гуйюань явно хотела бросить не только Мао; водоворот событий захлестнул ее еще подростком, и теперь ей настолько хотелось вырваться из него, что она готова была рискнуть даже тем, чтобы попасть в плен к врагам красных. Но Мао приказал взять ее с собой «любой ценой». Всю дорогу она плакала и падала с лошади, пока охранники Мао не привязали ее к седлу.
Отношения Мао с партией возобновились в апреле 1928 года, когда на его территорию прибыло в поисках убежища крупное воинское соединение красных — около тысячи человек из числа выживших наньчанских мятежников, на которых бандитский вожак положил глаз с самого начала. Их армия была разбита, поскольку русские не доставили на побережье обещанного оружия. Командовал остатками войска сорокаоднолетний офицер по имени Чжу Дэ, бывший профессиональный солдат в звании бригадира, практически ветеран среди двадцатилетних, по большей части красных солдат. В возрасте тридцати с небольшим лет он уехал в Германию, вступил в партию и отправился в Россию на обучение военному делу. Это был бодрый, энергичный человек, прирожденный солдат; он легко спускался до уровня рядовых, ел вместе с ними и шел маршем вместе с ними, нес, как и все, винтовку и скатку и был одет в обычные соломенные сандалии и бамбуковую шляпу. Его всегда можно было увидеть в первых рядах.
Мао давно мечтал обладать наньчанскими мятежными частями и, прибыв на бандитскую территорию, сразу же прислал Чжу письмо с предложением присоединиться к нему, но Чжу его отверг, как верный партиец, получив в канун нового, 1928 года соответствующее письмо из Шанхая. Из-за бестолковой тактики Москвы и чрезмерной жестокости восстание провалилось. Согласно свидетельствам современников, среди повстанцев господствовала политика «перебить всех классовых врагов до единого и сжечь их дома» и лозунги «Жги, жги, жги! Убей, убей, убей!». Любой, кто не выражал активного желания убивать и жечь, клеймился, как «цепной пес помещиков, заслуживающий смерти».
В соответствии с этой политикой люди Чжу полностью стерли с лица земли два города, Чэньчжоу и Лэйян [10] . В результате началось действительно народное восстание — уже против коммунистов. Однажды, на собрании, проводимом с целью убедить крестьян побольше жечь и убивать, крестьяне возмутились и убили самих коммунистических агитаторов. В каждой деревне, в каждом городе, где вели свою деятельность люди Чжу, вспыхивали восстания против красных. Крестьяне убивали рядовых членов партии, срывали с шеи предписанные им красные платки и повязывали белые в знак сочувствия националистам.
10
Один из русских, находившихся в то время в Шанхае, передавал в Москву, что «все подвергалось огню и мечу, когда люди расстреливались направо и налево».
Натиск армии Гоминьдана усилился, и Чжу пришлось отступать, а с ним потянулись и тысячи мирных жителей — семьям активистов, вдоволь поубивавших и посжигавших, деваться было теперь некуда. Именно этого и добивались в Москве — чтобы крестьяне натворили таких поступков, после которых возврата к прежней жизни уже не будет. В партии провозглашалось: «Существует только один способ вовлечь их в революцию: использование красного террора, который заставит их творить такое, после чего путей к компромиссу с помещиками и буржуазией уже не останется». Один из жителей Лэйяна вспоминал позже: «Я подавлял [то есть убивал] контрреволюционеров, так что больше мирно жить было уже нельзя. Оставалось только идти до конца… Я собственными руками сжег собственный дом и ушел [с Чжу]».
После того как все, кто мог, ушли, заработал механизм кровавой мести, унесший еще больше жизней — в частности, жизнь молодой женщины по прозвищу Сестра Хризантема, нашедшей приют в доме матери Мао. Она вслед за Мао вступила в партию и вышла замуж за коммуниста; у них родился ребенок. Кажется, они с мужем не одобряли проведения красными массовых убийств и не принимали в них участия, но после того, как армия Чжу оставила Лэйян, ее мужа все равно казнили, а голову его выставили в деревянной клетке на городской стене. Саму же Сестру Хризантему арестовали. Она хотела отречься от коммунистических убеждений, но ей не позволили. В письме родственнику она рассказывала, что ее заставляют «переносить такие страдания, о существовании которых я не догадывалась» и что она жаждет умереть: «Я мечтаю умереть, лишь бы не продолжались эти муки… Покинуть этот мир было бы желанным облегчением. Мой бедный [ребенок], мне так больно думать о нем. У меня было столько планов о том, как воспитать его. Мне и в голову не могло прийти, что так случится… Пусть ребенок не винит меня…» Позже Сестру Хризантему казнили.
Чжу пришел к Мао как побежденный, и Мао теперь мог гордиться тем, что спас крупнейшее подразделение коммунистической армии, в то время как остальные красные базы сдавались одна за другой. Самая знаменитая коммунистическая база на южном побережье — Хайлуфынский советский район, пала в конце декабря 1928 года. За два месяца своего существования это место, прозванное «маленькой Москвой» (там имелась даже своя «Красная площадь» с воротами, скопированными с кремлевских), превратилось усилиями кровожадного местного лидера Пэн Бая [11] в место бойни. Вырезано было более 10 тысяч человек; «реакционные деревни сравнивались с землей».
11
Он восхищался Лениным: «В его законах нет ненужных тонкостей. Он просто убивает любую оппозицию. Его рабочие и крестьяне могут просто перебить всех тиранов земли, дворян, помещиков, капиталистов и прочих, никому не отчитываясь…» Его режим призывал людей «рубить головы и вспарывать животы… убивать на месте без колебаний… Отбросить все сомнения и убивать, убивать без рассуждений. Убийства — это самая важная работа повстанца». Детей хвалили за то, что они «без размышлений убивали реакционеров».